Я вернулся с работы чуть раньше шести, сбросил ботинки в прихожей и прошёл на кухню. Пахло чистотой и чем-то неуловимо цветочным — это Марина, моя жена, опять купила какой-то новый освежитель воздуха. Мне нравились эти мелочи, они создавали ощущение уюта, правильности нашей жизни. Мы были женаты пять лет, и эти годы казались мне почти безупречными. Я работал инженером в строительной компании, она — ведущим менеджером в крупной фирме. У нас была хорошая квартира, две машины, мы дважды в год ездили в отпуск. Со стороны — идеальная картинка.
Она сидела в гостиной, поджав под себя ноги, и что-то быстро печатала в ноутбуке. Её светлые волосы были собраны в небрежный пучок, на носу — очки в тонкой оправе, которые она надевала только дома.
— Привет, любимый, — сказала она, не отрывая взгляда от экрана. — Ужин в холодильнике, я разогрела.
— Спасибо, — я подошёл и поцеловал её в макушку. — Опять работаешь? Обещала же отдыхать по вечерам.
— Последние штрихи, Лёш, правда. Завтра большая презентация, нужно, чтобы всё было идеально. Ты же знаешь.
Я знал. Марина всегда стремилась к идеалу. В работе, во внешности, в порядке дома. Иногда эта её одержимость перфекционизмом меня немного утомляла, но я списывал это на амбициозность и сильный характер. Я восхищался ею, её энергией, её умением добиваться своего. Она была как яркая комета, а я — её верный спутник, вращающийся по заданной орбите и вполне этим довольный.
Я поужинал, глядя в телевизор, пока она доделывала свои дела. Потом она захлопнула ноутбук, села рядом и положила голову мне на плечо.
— Устала, — выдохнула она. — Знаешь что? Девчонки с работы сегодня собираются в нашем новом кафе, «Атмосфера», отмечают закрытие проекта. Может, мне съездить? Развеяться на часок-другой.
— Конечно, поезжай, — улыбнулся я. — Ты заслужила.
— Правда? Ты не будешь против?
— Марин, ну что за вопросы? Отдыхай, конечно.
Она благодарно прижалась ко мне. Её благодарность всегда была такой тёплой, искренней. Мне казалось, я готов на всё ради этих моментов. Пока она собиралась, выбирая платье и делая макияж, зазвонил мой телефон. На экране высветилось «Мама». Я невольно поморщился.
— Да, мам, привет.
— Лёшенька, сынок, прости, что отвлекаю, — её голос звучал виновато, как всегда, когда она о чём-то просила. — У меня тут… давление скачет, а тонометр что-то барахлит, показывает ошибку. Ты не мог бы заехать, посмотреть? Я волнуюсь.
Мама жила одна уже десять лет, после смерти отца. Я был её единственным сыном, её опорой и надеждой. Её просьбы были частыми и, по правде говоря, чаще всего пустяковыми. То лампочку вкрутить, то с новым телефоном разобраться, то вот — тонометр. Я понимал, что дело не в тонометре, а в одиночестве. Ей просто нужно было моё внимание, моё присутствие.
— Хорошо, мам, сейчас приеду, — вздохнул я.
Марина вышла из спальни, уже нарядная, красивая, благоухающая дорогими духами. Она услышала конец моего разговора и её лицо слегка омрачилось.
— Опять твоя мама? — спросила она с едва заметным раздражением. — Что на этот раз? Конец света по телевизору предсказывают?
— Тонометр сломался, — коротко ответил я, надевая куртку.
— Лёша, ей-богу, ей просто скучно. Она уже немолодая женщина, но вполне способна сама о себе позаботиться. Или вызвать мастера. Почему ты должен срываться по каждому её чиху?
— Марин, она моя мама. Это не обсуждается.
Я уже стоял в дверях, когда она подошла ко мне.
— Ладно, поезжай к своей маме, — она смягчилась, поправила мой воротник. — Только у меня к тебе просьба. Заберёшь меня потом из кафе? Я не хочу на такси ехать поздно ночью. Часам к одиннадцати, хорошо?
— Конечно, заберу. Звони.
Она улыбнулась своей ослепительной улыбкой, и всё моё внутреннее напряжение ушло. Я поцеловал её и вышел. Поездка к маме заняла минут сорок. Я зашёл в её маленькую, но идеально чистую квартирку, пахнущую пирогами и валокордином. Тонометр, конечно, оказался в полном порядке — просто сели батарейки. Я заменил их, выслушал мамины тревоги о здоровье и о том, что я слишком много работаю, выпил с ней чаю с её любимым вишнёвым вареньем.
— Как вы с Мариночкой? — спросила она, внимательно глядя мне в глаза. — Она не сердится, что я тебя дёргаю?
— Всё у нас хорошо, мам. Не переживай, — соврал я, чтобы её не расстраивать.
Возвращаясь домой, я чувствовал себя немного виноватым. И перед мамой, которой уделял так мало времени, и перед Мариной, вечер которой я, возможно, немного подпортил этим своим отъездом. Но ведь это семья, думал я. Мы должны поддерживать друг друга. Иначе какой во всём этом смысл? Я приехал домой, было около девяти вечера. Включил фильм, чтобы скоротать время. Я был спокоен. Я ждал звонка от любимой жены, чтобы забрать её с весёлой вечеринки и привезти домой, в наше уютное гнёздышко. Тогда я ещё не знал, что этот обычный вечер станет началом конца.
Время перевалило за одиннадцать, а Марина всё не звонила. Я начал немного нервничать. Посмотрел на телефон — пропущенных нет. Может, у них там так весело, что она забыла про время? Или телефон сел? Я решил набрать её сам. Гудки шли, но она не отвечала. Сердце неприятно ёкнуло. Я попробовал ещё раз. И снова тишина в ответ. Я уже начал представлять себе всякие ужасы, когда на телефон пришло сообщение: «Лёш, прости, не слышала звонка! Тут шумно. Мы решили переместиться в караоке-бар неподалёку, „Соло“. Заедешь за мной туда через часик?».
Странно, — подумал я. — Они же только что собрались в кафе. Зачем так быстро срываться в другое место? И почему через час? Но я отогнал эти мысли. Девчонки отдыхают, бывает.
— Хорошо, буду через час у «Соло», — напечатал я в ответ.
Ровно через час, в половину первого ночи, я был на месте. Караоке-бар светился неоновой вывеской, из приоткрытой двери доносились звуки музыки и чьё-то не слишком умелое пение. Я припарковался так, чтобы хорошо видеть вход, и стал ждать. Прошло десять минут. Пятнадцать. Двадцать. Марины не было. Я снова начал испытывать тупую, ноющую тревогу. Рука сама потянулась к телефону.
На этот раз она ответила почти сразу.
— Лёш, ты уже здесь? Ой, прости, пожалуйста! Тут такая история! — она говорила быстро, немного сбивчиво. — Оказалось, у нашего начальника отдела, Андрея Павловича, сегодня день рождения! Он случайно зашёл в этот же бар, представляешь? И теперь неудобно уйти, он всех угощает, тосты говорит. Ну ты понимаешь…
— Понимаю, — сказал я, хотя на самом деле ничего не понимал. — Мне долго ещё ждать?
Какой ещё Андрей Павлович? Я был уверен, что её непосредственный начальник — женщина, Елена Викторовна. Я видел её на новогоднем корпоративе. Марина много про неё рассказывала. Про Андрея Павловича я слышал впервые.
— Думаю, минут пятнадцать-двадцать, не больше. Я вырвусь, честно! — протараторила она и повесила трубку.
Я откинулся на спинку сиденья и тяжело вздохнул. Ночь была тёмной и прохладной. Улицы опустели. Я смотрел на вход в бар, из которого периодически выходили весёлые компании. Девушки, которых я не знал. Мужчины. Но Марины среди них не было. Прошло двадцать минут. Полчаса. Сорок. Я чувствовал себя полным идиотом, сидящим в машине посреди ночи в ожидании жены, которая, по-видимому, совсем обо мне забыла. Холодное подозрение, липкое и неприятное, начало зарождаться где-то в глубине души. Что-то здесь не так. Это всё неправильно. Слишком много нестыковок. Новое место, неизвестный начальник, задержки…
Я решил больше не звонить. Не хотел выглядеть назойливым, ревнивым мужем. Я просто ждал. Каждый раз, когда дверь бара открывалась, я вглядывался в темноту, надеясь увидеть её знакомый силуэт. Но её всё не было. Я начал вспоминать последние месяцы. Марина и правда стала какой-то другой. Более скрытной. Часто задерживалась на работе, ссылаясь на срочные проекты. По вечерам подолгу переписывалась с кем-то в телефоне, а на мой вопрос «Кто там?» отвечала небрежно: «По работе». Она стала чаще встречаться с «подругами», о которых я раньше почти не слышал.
Я гнал от себя эти мысли. Я доверял ей. Полностью. Безоговорочно. Я любил её и верил, что она любит меня. Все эти мелочи — это просто моя усталость, моя дурацкая мнительность. Она же объяснила: начальник, день рождения, неудобно уйти. Всё логично.
Логично? А почему я не слышал на фоне её голоса шума караоке? Она говорила, а за её спиной было почти тихо, словно она вышла на улицу. Но она сказала, что в баре…
Без десяти два ночи дверь бара снова открылась. На пороге появилась она. Моё сердце сначала облегчённо дрогнуло, а потом замерло. Она была не одна. Рядом с ней стоял высокий, статный мужчина в дорогом пальто. Он что-то говорил ей, улыбаясь. Марина смеялась в ответ. Это был не тот смех, который я слышал дома. Это был другой смех — кокетливый, заигрывающий. Мужчина положил руку ей на поясницу и слегка притянул к себе, прощаясь. Это был не дружеский жест. Это был жест собственника. Он что-то шепнул ей на ухо, и она кивнула. Потом она быстро поцеловала его в щёку и почти бегом направилась к моей машине.
Она села на пассажирское сиденье, и салон мгновенно наполнился запахом её духов, смешанным с едва уловимым ароматом чужого мужского парфюма.
— Уф, еле вырвалась! Прости, милый, что так долго! — щебетала она. — Этот Андрей Павлович такой компанейский, просто ужас. Всех замучил своими историями.
Я молчал. Я завёл машину и медленно тронулся с места.
— Ты чего такой хмурый? Устал ждать? Ну прости меня, пожалуйста, — она положила свою холодную руку на мою.
— Андрей Павлович? — тихо спросил я, не глядя на неё. — Я думал, твой начальник — Елена Викторовна.
Наступила короткая, но очень громкая пауза. Я почувствовал, как она напряглась.
— А, этот… — она запнулась. — Андрей Павлович — это начальник всего департамента. Он редко у нас появляется. Ты его не знаешь. А Елена Викторовна — это глава моего отдела.
Она говорила ровно, но я слышал в её голосе фальшь. Слишком гладко, слишком подготовленно звучало это объяснение.
Врёт. Она врёт мне прямо в глаза, — пронеслось у меня в голове. — И врёт так неумело, так очевидно. Она считает меня за дурака?
Мы ехали домой в полном молчании. Она больше не пыталась заговорить, уткнувшись в свой телефон и что-то быстро печатая. Я же смотрел на дорогу, но не видел её. Перед глазами стояла одна и та же картина: чужая мужская рука на её талии. Я чувствовал, как внутри меня что-то рушится. Что-то большое и важное, что я строил все эти годы. Мой идеальный мир давал трещину.
Мы вошли в квартиру. Тишина здесь казалась оглушающей после фальшивой весёлости Марины и моего собственного каменного молчания в машине. Она скинула туфли и прошла в спальню, не глядя на меня. Я остался стоять в прихожей, чувствуя, как внутри всё закипает. Это была не ярость, а холодная, расчётливая злость.
— У тебя телефон звонил, пока я тебя ждал, — сказал я ей в спину. — Мама. Волновалась, почему я так поздно не дома.
Марина резко обернулась. Её лицо исказилось от раздражения. Весь налёт хорошего настроения слетел с неё в один миг.
— Господи, опять она! — почти выкрикнула Марина. — Лёша, это уже невыносимо! Я не могу спокойно отдохнуть, потому что твоей маме скучно! Я не могу расслабиться, потому что она звонит по ночам! Скажи своей маме, чтобы наняла себе домработницу, если не в состоянии сама себя обслужить, и оставила меня в покое!
Эти слова прозвучали как пощёчина. Жестокие, несправедливые, злые. И в этот момент всё встало на свои места. Вся мозаика сложилась. Её вечное недовольство, её придирки, её холодность в последнее время…
Я посмотрел на неё долгим, тяжёлым взглядом.
— Дело ведь не в моей маме, Марин. Никогда не было в ней.
Она удивлённо вскинула брови, готовясь к новой атаке, но я её опередил.
— Это ведь не Андрей Павлович, начальник департамента, провожал тебя у бара, так ведь?
Её лицо изменилось. Краска схлынула с её щёк.
— О чём ты говоришь? Ты следил за мной?
— Я просто ждал свою жену. Почти три часа ждал. И увидел достаточно. Видел, как он держал тебя за талию. Видел, как ты с ним смеялась. Так кто это был, Марина?
— Ты с ума сошёл! Это просто коллега! Ты устраиваешь мне сцены ревности на пустом месте! — она перешла в наступление, её голос дрожал от злости или, может быть, от страха.
Она бросила свою сумочку на комод в прихожей. И в этот момент случилось то, что решило всё окончательно. Из незакрытого бокового кармашка на пол выпал её телефон. Экран вспыхнул, осветив новое сообщение. Я невольно опустил глаза.
Имя контакта было «Оля Подруга».
А под ним текст: «Доехала, любимая? Вечер был волшебный. Уже скучаю по тебе».
Я молча смотрел на светящийся экран. Потом поднял глаза на Марину. Она проследила за моим взглядом и замерла, как пойманный зверёк. Вся её спесь, вся её агрессия исчезли. На её лице отразился чистый, животный ужас.
Я ничего не сказал. Я просто медленно наклонился, поднял её телефон и протянул ей.
— Оля Подруга… — тихо произнёс я, и в этой тишине мой голос прозвучал как приговор. — Тоже из твоего департамента?
Она молчала, глядя то на меня, то на телефон в моей руке, словно он был ядовитой змеёй. А потом её плечи опустились, и она беззвучно заплакала. Маска была сорвана. Представление было окончено.
Я не кричал. Не бил посуду. Я просто почувствовал внутри оглушающую пустоту. Словно из меня вынули что-то важное, оставив лишь оболочку. Все эти пять лет, все мои чувства, все планы на будущее — всё это оказалось ложью, искусно построенной декорацией, за которой она жила своей, настоящей жизнью.
— Собирай вещи, — сказал я тихо и ровно. — Уходи.
Она подняла на меня заплаканные глаза, что-то хотела сказать, но я её перебил:
— Прямо сейчас.
Она побрела в спальню, а я остался в гостиной. Сел на диван, на котором мы ещё несколько часов назад сидели в обнимку, и тупо уставился в тёмный экран телевизора. Она делала из меня виноватого из-за мамы… Чтобы оправдать себя. Чтобы я казался ей и, наверное, ему, этому Андрею, занудным «маменькиным сынком», а она — несчастной жертвой, ищущей понимания на стороне. Как же всё это было грязно и дёшево.
Пока она, всхлипывая, бросала в чемодан свои платья и дорогие кремы, мой взгляд упал на её открытый ноутбук, который она так и оставила на журнальном столике. Какая-то папка с названием «Личное» была открыта. Наверное, я не должен был этого делать, но какая-то злая сила толкнула меня. Я пододвинул ноутбук к себе. Внутри были не фотографии, а текстовые документы. Я открыл один из них.
Это был её личный дневник. Или что-то вроде того. Записи за последние полтора года. Я читал, и волосы на моей голове шевелились. Она писала о том, как ей скучно со мной. Как её раздражает моя «безграничная любовь к мамочке». Она называла мою мать «старой манипуляторшей», а меня — «тюфяком без амбиций». Она описывала их встречи с Андреем, их поездки в загородные отели под предлогом «командировок», их планы на будущее. Они собирались открыть совместный консалтинговый бизнес. И самое страшное — я увидел там фразу, написанную около года назад: «Андрей прав. Нужно дождаться, пока Лёша продаст квартиру своей бабки, и тогда можно будет уходить. Этих денег как раз хватит на первоначальный взнос для нашего офиса».
Квартира моей покойной бабушки. Я как раз занимался её продажей. Я делился с Мариной каждым шагом, советовался с ней. А она… она просто ждала. Ждала денег.
Прошло три месяца. Развод был быстрым и тихим. Она не спорила, не требовала раздела имущества, просто исчезла из моей жизни, забрав свои вещи и чемоданы лжи. Квартиру бабушки я, конечно, продавать передумал.
Сегодня воскресенье. Я приехал к маме. Не потому, что у неё что-то сломалось, а просто так. В её маленькой квартире пахло свежеиспечённой шарлоткой и спокойствием. Солнечные лучи падали на старый деревянный стол, за которым мы сидели. Мама налила мне чай в мою детскую чашку с утёнком.
— Спасибо, сынок, что кран на кухне починил, — сказала она, улыбаясь. — Совсем капать перестал.
— Пустяки, мам, — ответил я, отламывая кусок тёплого пирога.
Я не рассказывал ей всей правды о причинах развода. Сказал лишь, что мы не сошлись характерами. Она не лезла с расспросами. Она просто была рядом. Её молчаливая поддержка лечила лучше любых слов.
Я смотрел на её руки с сеточкой морщин, которые так заботливо резали для меня яблочный пирог. И я думал о том, что когда-то слова Марины о ней казались мне отчасти справедливыми. Я думал, что моя забота о матери — это некий архаизм, помеха моей современной, успешной жизни. А оказалось, что эта забота была лакмусовой бумажкой, проверкой на человечность. Проверкой, которую моя бывшая жена с треском провалила. Её жестокая фраза, брошенная в ту ночь, не была причиной нашего разрыва. Она была лишь симптомом, последним гвоздем в крышку гроба, где уже давно покоилась её любовь, верность и элементарное уважение ко мне и моей семье.
Я допил чай, посмотрел на маму, которая с нежностью и лёгкой грустью смотрела на меня, и впервые за долгие месяцы почувствовал не боль и пустоту, а огромное, всепоглощающее облегчение. Будто я наконец сбросил с плеч неимоверно тяжёлый, фальшивый груз и вернулся домой. По-настоящему домой.