Я ехала с работы, уставшая, но довольная. Наш проект наконец-то одобрили, и я мысленно уже перебирала варианты, как мы с Сергеем отметим это на выходных. Может, съездим за город? Или просто закажем вкусной еды и посмотрим фильм, укутавшись в наш любимый плед. Наш дом — это была моя крепость. Не просто стены и крыша, а место, куда я вложила всю свою душу и, что уж таить, большую часть наследства от бабушки. Каждая вазочка, каждая подушка на диване, цвет стен в спальне — всё было выбрано мной с такой любовью и трепетом. Это было наше общее пространство, но я всегда чувствовала его своим чуть больше. Сергей в этих вопросах был прост: «Как тебе нравится, любимая, так и сделаем». И мне это нравилось. Я создавала уют, а он наполнял его своим спокойным присутствием, своей тихой, как мне казалось, любовью.
Когда до дома оставалось всего несколько кварталов, завибрировал телефон. На экране высветилось «Сергей».
— Да, милый, — ответила я, улыбаясь своим мыслям.
— Привет, котенок. Слушай, тут такое дело… Не могла бы ты заехать в магазин? — его голос звучал как-то скомкано, торопливо. — Я тебе список сейчас скину. А то у нас пусто совсем, а мне что-то нездоровится, голова раскалывается.
Странно, — промелькнуло у меня в голове. — Еще утром всё было в порядке. И он никогда не просил меня заезжать за продуктами после работы, зная, как я устаю. Обычно сам этим занимался.
— Конечно, дорогой, без проблем. Что-то серьезное? Может, стоит показаться врачу?
— Да нет, нет, просто усталость, наверное. Полежу немного, и все пройдет. Жду тебя, — он быстро сбросил вызов.
Я пожала плечами. Ну, устал человек, с кем не бывает. Список продуктов, пришедший через минуту, был довольно длинным и, на мой взгляд, странным. Кефир, овсянка, какие-то специальные хлебцы, которые Сергей терпеть не мог. Может, решил на здоровое питание перейти? — усмехнулась я про себя и развернула машину к супермаркету. Хождение между стеллажами с тяжелой корзиной заняло больше времени, чем я планировала. На кассе была очередь. Я нервно поглядывала на часы, представляя, как Сергей ждет меня дома один, с больной головой. Чувство вины заставило меня купить еще и его любимый шоколадный торт — поднять настроение.
Наконец, спустя почти час, я припарковалась у нашего подъезда. Нагруженная пакетами, я с трудом открыла дверь в квартиру. И замерла на пороге. Первое, что ударило в нос, — это чужой, незнакомый запах. Смесь нафталина, каких-то горьких трав и старых вещей. Мой дом, всегда пахнувший свежесваренным кофе и чистотой, был осквернен этим старческим, затхлым ароматом. В прихожей, прямо на моем любимом персидском коврике, стояли два огромных клетчатых баула и старый, потертый чемодан, перевязанный веревкой. Из гостиной доносились приглушенные голоса. Я медленно поставила пакеты на пол, сердце заколотилось где-то в горле. Внутри все похолодело.
Я вошла в комнату. На нашем диване, том самом, который мы выбирали вместе полгода, сидела его мать, Тамара Павловна. Она с довольным видом пила чай из моей любимой чашки, а Сергей сидел рядом на стуле, вжав голову в плечи. Он не выглядел больным. Он выглядел виноватым.
— О, доченька, приехала! — фальшиво-радостно воскликнула свекровь, оглядывая меня с ног до головы. — А мы тебя уже заждались. Сереженька так переживал, что ты задерживаешься.
Я молча смотрела на мужа. Он не поднимал глаз.
— Сергей, что здесь происходит? — мой голос прозвучал тихо, но твердо.
— Лен, понимаешь… Тут такое дело… У мамы трубу прорвало в квартире, капитально. Там все залило, жить невозможно. Ремонт надолго, — затараторил он, избегая моего взгляда. — Вот я и решил, что она поживет у нас. Временно.
Временно? С тремя баулами? Временно — это когда приезжают с маленькой сумкой на выходные.
Мой взгляд метнулся от виноватого лица мужа к самодовольному лицу его матери, потом на чемоданы в коридоре. Внутри меня поднималась волна гнева, горячая и обжигающая. Она смывала усталость, смывала нежность, которую я испытывала к этому человеку всего час назад. Я столько сил вложила в этот дом, в нашу жизнь. Это было наше пространство. Наше. И вот так, за моей спиной, без единого слова, он привел сюда свою мать. Не спросив. Не предупредив. Поставив меня перед фактом.
— Твоя мать не имеет никаких прав на эту квартиру, Сергей! — вырвалось у меня сдавленным шепотом, который перешел в крик. — Что она здесь вообще забыла?
Мои слова повисли в воздухе, густые и тяжелые. Тамара Павловна картинно ахнула и приложила руку к сердцу. Ее лицо изобразило вселенскую скорбь, будто я не вопрос задала, а ударила ее. Сергей вскочил, его лицо исказилось.
— Лена, тише! Ты что такое говоришь? Это же моя мама! Как ты можешь?
— Как я могу? — переспросила я, чувствуя, как дрожат руки. — А как ты мог, Сергей? Как ты мог привезти ее сюда с вещами, не сказав мне ни слова? Ты соврал мне про головную боль, отправил в магазин, чтобы я вернулась позже и увидела вот это все! Ты считаешь это нормальным?
— Я хотел тебе сказать! — его голос сорвался. — Я просто не знал, как… Ты бы начала возражать, устраивать сцену…
— Потому что это нужно было обсудить! — я сделала шаг к нему. — Это наш общий дом, или я чего-то не понимаю? Моего мнения больше не существует?
— Прекрати, Леночка, — вмешалась свекровь своим медовым, елейным голосом. — Не ругай Сережу. Это я его попросила. Ну куда мне было деваться? На улицу, что ли? Я же не думала, что буду тебе такой обузой…
Она еще и жертву из себя строит! — зло подумала я. — Великолепно разыграно. Браво.
Я глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Скандал при ней — это именно то, чего она добивалась. Я перевела взгляд на мужа.
— Хорошо. Пусть будет так. Надолго этот «временный» ремонт?
— Ну… Сказали, может, месяц, может, два… — промямлил Сергей, все еще не решаясь посмотреть мне в глаза. — Пока все просохнет, пока материалы закупят…
— Два месяца? — внутри меня все оборвалось. Два месяца делить свою кухню, свою ванную, свое личное пространство с этой женщиной, которая никогда меня не любила и даже не пыталась это скрыть. Два месяца притворства, натянутых улыбок и пассивной агрессии.
— Мы что-нибудь придумаем, — прошептал он, когда его мать демонстративно вышла в кухню, якобы поставить чайник. — Леночка, прости. Я все улажу.
Что ты уладишь, Сережа? — хотелось закричать мне. — Ты уже все разрушил. Ты показал, что мое мнение, мои чувства для тебя — пустой звук.
Но я промолчала. Я просто кивнула и пошла в нашу спальню, единственное место, куда, как я надеялась, ее влияние пока не распространилось. Я закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Тишина давила. Из-за двери доносилось тихое воркование Тамары Павловны и виноватое бормотание моего мужа. Я была чужой на их семейном совете. Чужой в собственном доме.
Первые дни превратились в ад на земле. Тамара Павловна вела себя как полноправная хозяйка. Она вставала раньше всех и начинала греметь кастрюлями на кухне, готовя Сергею его любимую кашу, которую я готовить «не умела». Мои кулинарные книги были задвинуты в дальний угол, а на их месте появилась ее потрепанная тетрадь с рецептами. Она комментировала все: как я мою посуду («слишком много воды тратишь»), как я складываю белье («совсем не по-хозяйски»), как я одеваюсь на работу («слишком ярко, нужно быть скромнее»). Это были не прямые упреки, а мелкие, ядовитые уколы, от которых не защитишься. Каждый вечер она устраивалась в гостиной перед телевизором и включала на полную громкость свои бесконечные сериалы, не давая нам с Сергеем и минуты побыть наедине. Когда я пыталась поговорить с мужем, он только отмахивался:
— Лен, ну потерпи. Она пожилой человек, ей тяжело. Не обращай внимания.
Не обращать внимания? — кипела я про себя. — Она методично выживает меня из моего же дома, а я должна не обращать внимания?
Напряжение росло с каждым днем. Я стала замечать странности в поведении Сергея. Он стал скрытным, постоянно с кем-то переписывался в телефоне, а когда я подходила, тут же прятал его. Несколько раз я слышала, как он разговаривал с кем-то в коридоре шепотом, используя фразы «да, я все понимаю», «нужно еще немного времени», «она ничего не подозревает». Когда я спрашивала, с кем он говорил, он отвечал, что по работе. Но верилось в это с трудом. Он стал задерживаться после работы, ссылаясь на совещания, но приходил без запаха офиса, а с каким-то странным, уличным холодком.
Ощущение, что происходит что-то гораздо более серьезное, чем просто переезд свекрови, крепло во мне. Однажды я убиралась в его столе и наткнулась на папку с документами. Мельком я увидела какие-то бланки, печати. Сергей вошел в комнату в этот момент, выхватил папку у меня из рук и с раздражением бросил:
— Зачем ты роешься в моих бумагах? Это рабочее, тебя не касается.
Его реакция была несоразмерной. Раньше он никогда не повышал на меня голос из-за таких пустяков. Страх начал смешиваться с подозрением. Что он скрывает? Какое «рабочее» дело может вызывать такую панику?
Ночью я не могла уснуть. Лежала рядом с ним и чувствовала себя так, словно между нами пролегла пропасть. Он спал, а я смотрела в потолок и прокручивала в голове последние недели. Переезд его матери, его ложь, его скрытность, папка с документами… Детали складывались в тревожную картину, смысла которой я пока не понимала. Я вспомнила, как Тамара Павловна пару дней назад, разговаривая по телефону с какой-то своей подругой, обронила фразу: «Да ничего, скоро все наладится, будем жить спокойно. Главное, что с квартирным вопросом разобрались». Когда она заметила мой взгляд, то тут же свернула разговор. Тогда я не придала этому значения. А теперь… С каким таким квартирным вопросом они разобрались?
Я решила действовать. На следующий день, сказав, что у меня встреча, я отпросилась с работы пораньше. Я поехала не домой. Я поехала к дому свекрови. Мне нужно было увидеть этот «потоп» своими глазами. Двор был тихим. Я подошла к ее подъезду. У входа сидели на лавочке две старушки-соседки.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я. — Я ищу Тамару Павловну из тридцать второй квартиры. Не подскажете, дома ли она? Говорят, у нее несчастье случилось, потоп…
Старушки переглянулись. Одна из них, в очках с толстыми линзами, удивленно на меня посмотрела.
— Какой потоп, деточка? Никакого потопа у Тамарки не было. Она ж квартиру свою продала еще месяц назад. Собрала вещички и съехала. Сказала, к сыну перебирается, к вам то есть. Хвасталась еще, что теперь-то заживет по-человечески, в большой квартире, в центре.
Земля ушла у меня из-под ног. Продала… Месяц назад… Слова соседки гулким эхом отдавались в моей голове. Значит, не было никакого потопа. Это все было ложью. Спланированной, наглой, чудовищной ложью. Они оба — и Сергей, и его мать — обманывали меня с самого начала. Цель была одна — перевезти ее к нам насовсем. Мой муж, мой любимый человек, пошел на этот сговор за моей спиной. Боль и обида были такими сильными, что я едва могла дышать. Я поблагодарила женщин и побрела к своей машине, не чувствуя ног. Теперь мне нужно было понять одно: зачем ему понадобился этот спектакль? Почему он просто не мог поговорить со мной честно? И что еще более важно — что было в той папке, которую он так отчаянно прятал? Я знала, что ответ на этот вопрос изменит все. И я была готова его найти.
Я вернулась домой, когда никого еще не было. Руки тряслись, но в голове была ледяная ясность. Я больше не сомневалась, не гадала. Я знала, что меня предали. Осталось только понять масштаб этого предательства. Я прошла в нашу спальню, где теперь на туалетном столике рядом с моими кремами стояли флакончики с валерьянкой Тамары Павловны. Меня передернуло от отвращения. Я знала, где Сергей прячет важные вещи. В верхнем ящике комода, под стопкой старых футболок, была небольшая шкатулка, где он хранил свои часы и запонки. Я открыла ее. Пусто. Тогда я начала методично обыскивать его вещи. Шкаф, ящики стола, полки с книгами. Ничего. Где же она? Где эта папка? Отчаяние начало подступать. И тут мой взгляд упал на антресоль. Старый чемодан, с которым он ездил в командировки еще в начале нашей совместной жизни. Руки сами потянулись к нему. Чемодан был не заперт. Внутри, под ворохом каких-то старых бумаг, лежала она. Та самая папка из плотного синего картона.
Мое сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно во всей квартире. Я села на кровать и открыла папку. Сверху лежал договор купли-продажи. Я пробежала глазами по строчкам. Продавец: мой муж, Сергей. Покупатель: незнакомая мне фамилия. А дальше… Объект: трехкомнатная квартира по нашему адресу. Наша квартира. Мои глаза расширились от ужаса. Дата на договоре стояла два месяца назад. Он продал нашу квартиру. Квартиру, в которую я вложила все свои деньги. Квартиру, которую считала своей крепостью. Он продал ее за моей спиной. Под договором лежал другой документ. Договор аренды. Арендодатель — тот самый человек, что купил квартиру. Арендатор — Сергей. Я смотрела на свою подпись, подделанную неумелой рукой на согласии супруга на сделку, и чувствовала, как мир рушится. Мы больше не жили в своей квартире. Мы снимали ее у чужого человека. И я об этом даже не догадывалась. Вот почему он просил у меня деньги. Вот почему он был таким нервным. Все встало на свои места, и эта правда была уродливой и страшной.
В этот момент в замке повернулся ключ. Я услышала их голоса в прихожей — веселые, беззаботные. Они смеялись над чем-то. Я не стала прятать документы. Я просто положила их на кровать перед собой, на самое видное место. Дверь в спальню открылась. Первой вошла Тамара Павловна, за ней — Сергей.
— Ой, а ты уже дома, — начала было свекровь, но осеклась, увидев папку и мое лицо.
Сергей замер на пороге. Его улыбка медленно сползла с лица, сменившись выражением панического страха. Он увидел документы. Он все понял.
— Лена… — прошептал он. — Я могу все объяснить.
Я медленно подняла на него глаза. В них не было слез. Только ледяная пустота.
— Объяснить? — мой голос был тихим, безжизненным. — Объяснить, как ты продал наш дом? Как ты подделал мою подпись? Как ты превратил меня в квартирантку в моем собственном, как я думала, доме? Что ты собираешься мне объяснить, Сергей?
Он сделал шаг ко мне, протягивая руки.
— Прости… У меня были проблемы. Серьезные. Мне нужны были деньги, очень срочно. Я думал, это временно. Я собирался все вернуть, выкупить ее обратно!
— Не смей ко мне прикасаться, — отрезала я. — А твоя мать? Она тоже думала, что это временно? Когда врала мне про потоп и продавала свою квартиру, чтобы переехать сюда?
Тут вмешалась Тамара Павловна. На ее лице больше не было ни капли притворной скорби. Только холодный, злой триумф.
— А что тебе еще оставалось делать, сынок? Рассказывать все этой… гордячке? Она бы тебе копейки не дала! Вечно только о себе думает, о своих вазочках да занавесочках! А у сына проблемы, ему помощь нужна! Я ему и посоветовала. Продать, решить вопросы, а потом разберетесь. Мужчина должен быть хозяином в доме, а не подкаблучником!
Ее слова хлестнули меня, как пощечина. Так это была ее идея! Это она все подстроила!
— Так вот оно что… — прошептала я, глядя на них двоих. На своего слабовольного, лживого мужа и его злую, расчетливую мать. Они стояли передо мной как сообщники, как два человека, совершившие преступление. — Вы оба… вы просто сговорились.
— Лена, я люблю тебя! — закричал Сергей, его лицо было мокрым от слез. — Я все исправлю!
Но я уже его не слышала. Я смотрела на документы, на свою поддельную подпись, на договор аренды. Я смотрела на этих двух чужих мне людей. Любовь, которую я к нему испытывала, умерла в эту самую секунду. Сгорела дотла, оставив после себя только холодный пепел предательства.
Я молча встала, взяла свою сумку и пошла к выходу из комнаты. Они не двигались, просто смотрели на меня.
— Ты куда? — испуганно спросил Сергей.
— Я ухожу. Из этого дома. Из твоей жизни, — ответила я, не оборачиваясь.
На пороге квартиры я остановилась и посмотрела на него в последний раз.
— Надеюсь, те деньги стоили этого. Надеюсь, ты счастлив.
Тамара Павловна фыркнула мне в спину:
— Скатертью дорога! Невелика потеря. Найдет себе получше, покладистую. А не такую, что мужа не уважает.
Ее слова меня уже не ранили. Я просто закрыла за собой дверь. Оказавшись на лестничной клетке, я прислонилась к холодной стене и медленно сползла на пол. Только сейчас до меня начал доходить весь ужас произошедшего. У меня больше не было дома. У меня больше не было мужа. Вся моя жизнь, которую я так тщательно строила последние пять лет, оказалась карточным домиком, который рухнул в один миг.
Я позвонила своей подруге, и через полчаса уже сидела на ее кухне, завернувшись в плед и тупо глядя в одну точку. Рассказав ей все, я не заплакала. Слезы, казалось, замерзли внутри. На следующий день я позвонила родителям. Услышав мой спокойный, мертвый голос, они все поняли и немедленно приехали. Отец, человек дела, выслушал меня и мрачно сказал: «Так мы это не оставим». Он настоял на том, чтобы я наняла хорошего юриста. Адвокат, изучив документы, был настроен скептически по поводу возврата квартиры, но сказал, что за подделку подписи и мошенничество можно и нужно бороться. Начались тяжелые месяцы разбирательств. В процессе всплыли новые, еще более отвратительные подробности. Оказалось, что «серьезные проблемы» Сергея — это неудачные вложения в какой-то сомнительный проект, куда его втянул его же лучший друг. А покупателем нашей квартиры оказался дядя этого самого друга. Они просто разыграли его, заставив продать квартиру по цене значительно ниже рыночной, чтобы покрыть вымышленные убытки. А деньги… большая часть денег, как выяснилось, ушла не на «решение проблем», а была просто поделена между Сергеем и его матерью. Тамаре Павловне он отдал почти половину суммы. На «новую жизнь». Она получила все, что хотела: деньги и возможность жить с сыном. Только вот жить им пришлось на съемной квартире, из которой их вскоре попросили новые хозяева, так как Сергей не смог вносить арендную плату.
Я видела его один раз, в суде. Он выглядел ужасно: похудевший, осунувшийся, с потухшими глазами. Он пытался поймать мой взгляд, что-то сказать, но я смотрела сквозь него. Рядом сидела его мать и злобно на меня шипела. Мне не было их жаль. Мне не было жаль даже себя. Была только звенящая пустота и холодная решимость довести дело до конца. Я не вернула квартиру, сделка была совершена по всем правилам, и доказать сговор было почти невозможно. Но я добилась официального признания факта мошенничества и подделки документов. Для меня это была моральная победа. Это было доказательство того, что я была права.
Прошло больше года. Я снимаю небольшую, но светлую квартирку на окраине города. Я много работаю. По выходным встречаюсь с друзьями или уезжаю к родителям. Я научилась засыпать одна и не вздрагивать от каждого шороха за дверью. Шрам на сердце остался, он ноет в дождливые дни и в моменты особого одиночества. Я иногда думаю о том, как легко можно обмануться в человеке, с которым делишь постель и строишь планы на будущее. Как можно не заметить ложь в глазах, которые, как тебе кажется, ты знаешь наизусть. Но я больше не ищу ответов на эти вопросы. Я поняла одну простую вещь: мой дом — это не стены и не вещи. Мой дом — это там, где меня не предают. Там, где мое мнение уважают и где мне не нужно бороться за право быть собой. И я верю, что когда-нибудь я снова построю такой дом. На этот раз — на прочном фундаменте из правды и самоуважения.