Наша с Инной история начиналась как в сказке. Я, разведенный мужчина с двумя детьми, уже и не надеялся встретить свое счастье. После расставания с Леной, матерью моих Миши и Кати, осталась какая-то серая пустота. Мы не ругались, просто в один момент поняли, что стали чужими. Дети остались жить со мной, Лена уехала в другой город строить карьеру, навещая их по выходным и праздникам. Я крутился как белка в колесе: работа, дом, уроки, родительские собрания. Жизнь превратилась в рутину, где не было места для себя. И тут появилась Инна. Яркая, эффектная, с лучезарной улыбкой и голосом, который, казалось, мог растопить любой лед. Мы познакомились на корпоративе, и я пропал. Она была не просто красива, она была умна, легка в общении, и, что самое главное, она, казалось, искренне приняла моих детей.
«Какие у тебя замечательные малыши! — говорила она в первые дни нашего знакомства, когда я показывал ей фотографии. — Миша такой серьезный, настоящий мужчина растет. А Катюша — просто ангелочек».
Я таял. Мне, уставшему от быта и одиночества, казалось, что судьба наконец-то улыбнулась. Инна быстро нашла общий язык с детьми. Она приносила им небольшие подарки, читала Катюше сказки на ночь, обсуждала с Мишей компьютерные игры. Они тянулись к ней, а я смотрел на эту идиллию и не мог поверить своему счастью. Через полгода мы поженились. Переехали в новую, просторную трехкомнатную квартиру, которую я долго выбирал, чтобы у каждого был свой уголок. Мне казалось, что вот она, та самая тихая гавань, о которой я мечтал. Наша жизнь текла размеренно и благополучно. Я много работал, чтобы обеспечить семью, Инна тоже работала, но у нее был более гибкий график. Она создавала в доме уют, по вечерам в квартире пахло свежей выпечкой, а на ужин нас всегда ждало что-то вкусное. Дети, казалось, были счастливы.
Первый тревожный звоночек прозвенел в конце июля. Лето подходило к концу, и впереди маячила подготовка к школе. Миша переходил в пятый класс, Катюша — во второй. Это означало, что нужно было купить тонну всего: новые рюкзаки, форму, канцелярию, пройти с детьми медосмотр. У меня на работе как раз начинался самый сложный период — сдача квартального отчета. Я был завален делами с утра до ночи. Однажды вечером, сидя на кухне за чашкой чая, я осторожно начал разговор.
— Инна, милая, — сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно мягче. — Скоро первое сентября. У меня на работе полный завал, я физически не успеваю всем заняться. Ты не могла бы взять на себя часть подготовки к школе? Купить им тетради, ручки, все по списку. Я тебе деньги оставлю, список Лена уже прислала.
Она на секунду замерла, помешивая сахар в своей чашке. Улыбка на ее лице стала какой-то натянутой, почти стеклянной.
— Конечно, милый, — ответила она, но ее голос прозвучал как-то отстраненно, слишком ровно. — Не переживай, я все сделаю.
Тогда я не придал этому значения. Списал на усталость. Я так хотел верить в нашу идеальную семью, что готов был игнорировать любые странности. Мне казалось, что я просто придираюсь, что человек не может быть в восторге от перспективы бегать по магазинам с чужими списками. Это нормально. Я успокоил себя и поцеловал ее в щеку, поблагодарив за понимание.
Но эта короткая пауза, этот холодный блеск в глазах, который промелькнул и тут же исчез, все-таки засел где-то глубоко в подсознании, как маленькая заноза. Я еще не знал, что это было только начало конца нашей сказки. Начиналось медленное и мучительное прозрение.
Прошла неделя. Я каждый вечер возвращался с работы выжатый как лимон, надеясь увидеть на столе пакеты с канцелярскими принадлежностями. Но их не было.
— Инна, как там дела с покупками для школы? — спросил я в одну из пятниц, стараясь, чтобы в голосе не было и намека на упрек.
— Ой, Леш, прости, совсем из головы вылетело! — она всплеснула руками с таким искренним сокрушением, что я тут же почувствовал себя виноватым. — У меня на работе такие завалы были, просто кошмар. Завтра, честно, завтра всем займусь.
Я поверил. Ну с кем не бывает? У всех свои дела, своя усталость. В субботу она действительно уехала «по магазинам». Вернулась через несколько часов с парой пакетов.
— Вот, — с улыбкой сказала она и выложила на стол несколько красивых блокнотов, набор гелевых ручек с блестками и какие-то яркие пеналы.
Я посмотрел на это. Потом на список, который лежал на тумбочке в прихожей. В нем были указаны конкретные тетради в клетку и линейку, по двенадцать и сорок восемь листов, обложки для учебников определенного размера, простые синие ручки, циркули, дневники. Ничего из купленного Инной не соответствовало списку.
— Ин, это, конечно, все очень красивое… — начал я осторожно. — Но это немного не то. Тут нужен стандартный набор, учителя просили без излишеств.
— Да какая разница? — она беззаботно махнула рукой. — Тетради есть тетради. А детям такое больше понравится, чем скучные зеленые. Не будь занудой.
Я почувствовал укол раздражения. Занудой? Я просто пытаюсь сделать все правильно, чтобы потом у детей не было проблем в школе. Почему она этого не понимает? Или не хочет понимать? Я ничего не сказал, лишь молча убрал ее покупки в ящик. На следующий день, в воскресенье, я потратил полдня, чтобы самому объехать несколько магазинов и купить все строго по списку. Инна в это время встречалась с подругами в кафе. Когда я вернулся домой, уставший и злой, она посмотрела на мои пакеты и сказала с легкой насмешкой:
— Ну вот, видишь. Сам прекрасно справился. А говорил, времени нет.
Следующим этапом был обязательный медосмотр. Записаться к врачам в районной поликлинике — это целый квест. Инна вызвалась помочь, сказала, что у нее есть знакомая в регистратуре и она все устроит. Договорились на среду. Я специально отпросился с работы на вторую половину дня. В одиннадцать утра, когда я сидел на важном совещании, от нее пришла смс: «Прости, не получается. Знакомая заболела, все отменилось. Перезапишись сам».
Я смотрел на экран телефона, и внутри меня закипала глухая злость. Я вышел с совещания, потратил двадцать минут, чтобы дозвониться в поликлинику, и, конечно же, на эту неделю уже все было занято. Пришлось записываться на следующую и снова отпрашиваться, выслушивая недовольное ворчание начальника. Вечером, когда я спросил Инну, что случилось, она пожала плечами.
— Леш, ну что я могла сделать? Человек заболел. Это жизнь. Я же не специально.
Она говорила так убедительно, так спокойно, что я снова начал сомневаться в себе. Может, я действительно слишком многого от нее хочу? Ведь это мои дети, моя ответственность. Но ведь мы семья… Разве это не означает помогать друг другу, особенно когда тяжело?
Мелочи продолжали накапливаться. Катюша попросила Инну помочь ей с аппликацией из осенних листьев, которую задали сделать за лето. Инна пообещала, но весь вечер просидела в телефоне, листая ленту соцсетей.
— Ин, ты обещала Кате, — напомнил я шепотом.
— Ой, сейчас, еще пять минут, — отвечала она, не отрывая взгляда от экрана.
Эти «пять минут» так и не наступили. В итоге я сам до поздней ночи клеил с дочкой листья на картон. Я видел разочарование в глазах Кати, когда она смотрела на закрытую дверь комнаты, где сидела Инна. И это было больнее всего.
Однажды я зашел на кухню и услышал, как Инна разговаривает по телефону с подругой. Она говорила тихо, но я отчетливо разобрал фразу:
— …я просто не могу больше. Это какой-то бесконечный день сурка. Вечные проблемы, уроки, тетрадки. Я на такое не подписывалась. Я думала, будет по-другому…
Заметив меня, она тут же свернула разговор, защебетала о каких-то пустяках, но я уже все слышал. «Не подписывалась». Эта фраза резанула меня по сердцу. Так вот, значит, как она это воспринимает. Не как часть нашей общей жизни, а как неприятную обязанность, на которую она «не подписывалась».
Вечером того же дня я решился на прямой разговор. Без упреков, просто чтобы понять.
— Инна, скажи честно, тебя тяготит все это? Подготовка к школе, заботы о детях? — спросил я, когда мы остались одни.
Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом. В ее глазах больше не было тепла. Только холодная, вежливая отстраненность.
— Леш, я тебя люблю. Но ты должен понимать, это твои дети. У них есть мама. Я могу помочь, когда у меня есть время и настроение. Но я не могу и не хочу полностью заменять им мать. Это было бы нечестно по отношению ко всем. И ко мне в том числе.
Ее слова звучали так логично, так правильно. Но почему-то от этой логики мне становилось только хуже. Она провела четкую границу: вот я и ты, а вот — твои дети. И эту границу, как оказалось, переходить было нельзя. Наша «семья» оказалась иллюзией, красивым фасадом, за которым каждый жил в своем собственном мире со своими собственными обязанностями. Я начал понимать, что Инне нужен был я, но без моего прошлого. Без двух самых важных людей в моей жизни.
Август подходил к концу. Оставалась последняя, самая суматошная неделя перед первым сентября. Я был вымотан до предела. Рабочие отчеты, бесконечные списки того, что еще нужно докупить, примерка школьной формы, которую я забирал из ателье. Я спал по четыре-пять часов, постоянно был на нервах. Инна в это время жила своей обычной жизнью: ходила на фитнес, встречалась с подругами, выбирала себе новые платья. Она как будто намеренно отстранилась от предшкольной суеты, создав вокруг себя невидимый купол спокойствия и безразличия.
Кульминация наступила двадцать девятого августа. Был вечер вторника. Дети уже легли спать. Я сидел в гостиной, на полу, окруженный стопками новых учебников и тетрадей. Их нужно было обернуть в обложки и подписать. Монотонная, кропотливая работа. Пальцы не слушались, глаза слипались. Я чувствовал себя абсолютно разбитым и одиноким. Инна сидела в кресле неподалеку, с увлечением листая глянцевый журнал и медленно потягивая какой-то травяной чай. В комнате пахло ее дорогими духами и бумагой новых книг. Тикали настенные часы, отмеряя минуты моего отчаяния.
Я поднял на нее глаза. Она была так красива, так безмятежна. Как будто находилась в другом измерении, где не существует проблем с учебниками и уставших отцов.
— Инна, — мой голос прозвучал глухо и хрипло. — Милая, помоги мне, пожалуйста. Я один просто не справляюсь. У меня уже руки отваливаются.
Она медленно оторвала взгляд от журнала. На ее лице не было ни сочувствия, ни понимания. Только легкое, почти брезгливое раздражение. Как будто я отвлек ее от чего-то по-настоящему важного.
— Леш, я устала, — сказала она холодно.
— Я тоже устал, Инн, — взмолился я. — Я очень устал. Просто посиди рядом, помоги подписать тетради. Мы вдвоем за час все сделаем.
Она с шумом захлопнула журнал и бросила его на столик. Встала. Ее лицо исказилось. Красивые черты заострились, в глазах появился злой, колючий блеск.
— С какой стати я должна заниматься твоими детьми и готовить их к школе? — ее голос сорвался на крик, и от этого крика у меня все внутри оборвалось. — У них для этого есть родная мать! Почему она этим не занимается? Почему все свалилось на меня? Я выходила замуж за тебя, Алексей, за успешного, интересного мужчину! А не за твой багаж! Я не нанималась тебе в няньки!
Слово «багаж» прозвучало как выстрел. Оно ударило меня наотмашь, выбив воздух из легких. Я смотрел на нее и не узнавал. Куда делась та милая, улыбчивая женщина, которую я полюбил? Передо мной стояла злая, эгоистичная чужая тетка, для которой мои дети были просто обузой. Препятствием на пути к ее комфортной жизни. Вся наша «сказка» рассыпалась в пыль в одну секунду. Я молча смотрел на нее, а в голове билась только одна мысль: «Багаж… Она назвала их багажом…» Весь мир в этот момент сузился до этого одного уродливого слова.
Я не стал ничего отвечать. Просто молча встал, собрал учебники в стопку и ушел в детскую. Дверь в их комнату была приоткрыта. Катюша лежала в кровати, с головой укрывшись одеялом, и ее плечи мелко содрогались. Она все слышала. Миша сидел на своей кровати, обхватив колени руками, и смотрел на меня взрослым, полным боли и ненависти взглядом. Ненависти к ней. В этот момент я понял, что предал своих детей. Я привел в их дом человека, который никогда их не любил и не примет. Я позволил этой женщине ранить их так, как никто и никогда не ранил.
В ту ночь я спал на диване в гостиной. Наша общая спальня казалась мне чужой и враждебной. На следующий день Инна вела себя так, будто ничего не произошло. Она сварила кофе, пожелала мне доброго утра. Увидев, что я молчу, она подошла и попыталась меня обнять.
— Леш, ну прости. Я вчера была на эмоциях, наговорила глупостей. Конечно, я не это имела в виду.
Но я знал, что она имела в виду именно это. Люди на эмоциях говорят то, что на самом деле думают. Я молча отстранился и ушел на работу. Весь день я не мог сосредоточиться. Фраза «твой багаж» крутилась в голове, как заевшая пластинка. Вечером я решился позвонить Лене. Не жаловаться, а просто чтобы договориться, когда она заберет детей на выходные. Мы разговорились. И тут Лена, помедлив, сказала:
— Леш, я не хотела вмешиваться, но… твоя Инна мне несколько раз звонила за последний месяц.
— Что? — я не поверил своим ушам. — Зачем?
— Она требовала, чтобы я забрала детей на весь август. Говорила, что это мой материнский долг — готовить их к школе. Что ты и так слишком много на меня тратишь, а я, мол, совсем не участвую. Она сказала, что не обязана тратить свое время и нервы на моих детей.
У меня потемнело в глазах. Так вот оно что. Она не просто отстранялась. Она действовала за моей спиной. Пыталась выжить детей из их собственного дома, столкнуть меня лбом с бывшей женой, выставить себя жертвой. Эта двойная игра, это лицемерие поразили меня даже больше, чем ее крик. Она не просто не любила моих детей. Она их ненавидела.
Когда я вернулся домой, Инна встретила меня с улыбкой. Она накрыла на стол, зажгла свечи. Пыталась создать иллюзию романтического вечера, загладить свою вину. Я сел напротив нее и посмотрел ей прямо в глаза.
— Зачем ты звонила Лене?
Улыбка сползла с ее лица. Она растерялась всего на секунду, а потом снова надела маску оскорбленной невинности.
— Я просто хотела, чтобы она тоже приняла участие! Это ведь и ее дети! Я хотела как лучше, для всех нас!
— Нет, — сказал я тихо, но твердо. — Ты хотела как лучше только для себя. Ты хотела избавиться от них. Ты назвала их багажом, Инна. Моих детей. А теперь собирай свой багаж. Завтра утром я вызову тебе такси.
Она пыталась что-то кричать, плакать, обвинять меня, Лену, детей — кого угодно, только не себя. Но я ее уже не слышал. Я смотрел сквозь нее. На месте любви в моей душе была выжженная пустыня. Я понял, что все это время жил во лжи, в красивой декорации, которую сам же и построил.
Прошло несколько месяцев. Мы с Инной развелись быстро и тихо. Она исчезла из нашей жизни так же стремительно, как и появилась. Квартира опустела. Первое время было тяжело. Дом казался слишком большим и гулким. Но постепенно это ощущение ушло. Однажды вечером я сидел на кухне и проверял дневник Катюши. Она получила пятерку по чистописанию. Миша, молчавший несколько недель, вдруг подошел ко мне сзади и положил руку на плечо.
— Пап, хочешь чаю? — спросил он.
В его простом вопросе было столько тепла и заботы, что у меня к горлу подкатил ком. Я посмотрел на своих детей — повзрослевших, серьезных, моих родных. Рядом с ними мне больше не было одиноко. Пустота внутри заполнилась не иллюзией чужой любви, а настоящей, безусловной преданностью моей маленькой, но такой крепкой семьи. Я понял, что счастье — это не глянцевая картинка. Счастье — это когда твои дети приносят тебе чай, потому что видят, что ты устал.