Дима и не успел опомниться, как оказался мужем Анфисы. Да и как по-другому могло бы быть?
После жёсткого разговора с Рогозиным Дима разобиделся. Пальто, шапку надел и был таков, оставив Фисочку в страшном недоумении. Девушка рассчитывала на продолжение столь романтического вечера.
И только Диме никакого продолжения не нужно было. Он отправился бродить по вечернему городу, вдыхая его морозный воздух.
Генерал его своими требованиями застращал напрочь. Сделай то, сделай это. Взамен блестящая учёба в ВУЗе, распределение в Москву и карьерный рост по военной службе.
Ага. Дима прям об этом только и мечтал. Как потуже затянуть удавку на своей шее руками Валерия Павловича.
Следующее условие совсем покоробило парня, сбавило его боевой дух. Ну не в его вкусе Анфиса! Насильно мил не будешь! Почему? Ну почему он должен свою жизнь положить на брак с ней?
Так, позабавиться хотел. Дочка генерала. Однокурсникам потом похвастался бы, и на том дело встало бы. Так нет же. Рогозину потребовалось всё испортить.
Шаг за шагом Дима приближался к дому. Скорую он не сразу заметил, глядя себе под ноги. А когда голову поднял, то интуитивно понял. Что-то случилось. Нехорошее.
Соседи, кучковавшиеся возле подъезда, расступились. Дима взлетел по лестнице на свой этаж и рывком распахнул дверь.
Соседка по лестничной площадке, увидев его, запричитала. Стала рассказывать, как бабушка Димы смогла до телефона добраться и ей позвонить. Плохо ей совсем стало, а дома никого.
Вызвав скорую и наскоро одевшись, соседка, Зоя Михайловна стремглав бросилась в квартиру напротив.
Елизавета Панкратовна неподвижно сидела в кресле, устремив остекленевший взгляд куда-то в одну точку.
В сухонькой морщинистой руке повисла телефонная трубка, в которой раздавались монотонные гудки.
- Умерла твоя бабушка. Прими мои соболезнования. Старенькая она уже. Видно, срок её пришёл.
Дима пустыми глазами проводил санитаров, участкового, вышедшего следом за ними. Бабушка умерла ... Так странно. Вроде недавно совсем сырники ему жарила, да сметанкой заправляла.
Сухо поблагодарив бдительную соседку, Дима тактично выпроводил её из квартиры. Рогозину звонить не стал намеренно. Мать и завтра узнает. С похоронами хлопоты начнутся, со всем остальным.
Так странно вот уже в который раз осознавать, что был человек и вдруг его не стало. Скрипнув дверью в комнату бабушки, Дима безо всяких эмоций осмотрел комнату Елизаветы Панкратовны. Он как-то и не заходил сюда, пока она была жива. Неинтересно было. А тут вдруг каждую деталь подметил.
И иконки в углу, подвешенную к потолку лампадку, неяркий огонёк которой едва заметно трепетал. Старенький шкаф в углу, забитый книгами, письменный стол, заваленный тетрадями, газетами. На железной кровати лежит раскрытый альбом. Видно, бабушка фотографии просматривала перед тем, как ей плохо стало.
Дима резко отвернулся. Он стал вдруг задыхаться, а может, это скупые слёзы рвались наружу. Не чурбан же он бесчувственный совсем. Отца не было так жалко, а бабушка - она своя, родная. Она хотя бы матери отпор давала, да сдерживала её малость. Без неё она совсем теперь в разнос пустится.
Вбежав в кухню, Дима форточку открыл. Свежий морозный воздух ворвался внутрь, пробежался по кухне, всколыхнул бумажные салфетки, которые бабушка так заботливо и аккуратно стопочкой положила на край кухонного стола.
Вон в сковородке котлетки стоят, ещё тёплые. Сглотнув ком, застрявший в горле, Дима достал из навесного шкафчика настойку на коньяке. Бабушка делала как-то по своему рецепту и принимала иногда по чуть-чуть. Чтобы кровь разогнать.
Дима выпил всю. Легче не стало. В темноте квартиры будто призраки прошлого бродили и не давали покоя. Совсем некстати вспомнилась гибель Леонида Михайловича Петренко, его взгляд, полный ужаса и неверия в происходящее, что жизнь вот-вот оборвётся.
Резко взвизгнувший дверной звонок вывел Диму из ступора. Он подумал, что это мама вернулась домой. Но на пороге стояла заплаканная и промёрзшая на морозе Анфиса.
-Димочка! Папа тебя обидел чем-то? Прости! - она бросилась обнимать изрядно захмелевшего и уже мало что соображающего парня. Он ещё у Рогозина хорошо приложился, а тут и вовсе с бабушкиной настойки повело.
Анфиса осталась до утра. А уже через месяц они сыграли свадьбу. Девушка оказалась беременна. Пышное торжество в связи со смертью Елизаветы Панкратовны пришлось отложить до лучших времён. На росписи в Загсе присутствовали лишь генерал Рогозин и Марина.
Дима с вымученным видом надел Анфисе обручальное кольцо на палец, оставил свою подпись и почувствовал себя в этот момент так, будто подписал себе окончательный приговор. Всё. Он теперь женат.
***
С тех пор как Елена Алексеевна и Юрий Петрович забрали Юлю из роддома, она не жила. Существовала. Каждый день был похож на другой. А для чего ей теперь жить? Для кого?
Ей сообщили, что её ребёнок не выжил. Какое-то обвитие пуповиной, асфиксия. Юля ходила потом, посмотреть на него. Бумажки какие-то подписала. Слёз тогда не было. Сколько бы ни силилась заплакать, не смогла.
Это потом уже, на выписке, она взвыла, уткнувшись в мягкое плечо Елены Алексеевны. Нет у не больше от Димы ничего. Этот ребёнок мог бы стать её единственным утешением, смыслом в жизни и надеждой на светлое будущее. А теперь ей для чего жить?
Беды посыпались на Юлю, как из рога изобилия.
Вскоре пришло заказное письмо, что её муж Николаев Андрей Андреевич погиб. Подробности не описывались. Просто сухой факт смерти человека.
Не успела Юля это известие переварить, как к Ларичевым постучалась почтальонка. На адрес покойной Пелагеи Филипповны из Москвы пришло письмо с уведомлением. Бабушка и дед Юли, направлявшиеся на дачу, попали в аварию. Оба со смертельным исходом.
Юля не смогла стойко принять удары судьбы. Силы покинули её. Испугавшись за её психическое здоровье, Ларичевы закрыли дом, ключи отдали соседке, чтоб присматривала, а сами повезли девушку в одну глухую деревеньку, что находилась далеко в Сибири. Там у них родственница одна жила, знахарка. Она очень хорошо лечила душевные раны и поправляла пошатнувшееся здоровье.
-Когда-нибудь твоё сердечко оттает, девочка моя. И ты снова захочешь жить - шептала Елена Алексеевна, прижимая голову безучастной ко всему Юли к своей груди. Они ехали в поезде, за окном была густая тьма.
Мерно постукивавшие колёса уносили их всё дальше и дальше. Что их там ждёт? Бедная Юля. За что на одного человека столько бед? За что? Слёзы жгли глаза Елены Алексеевны. Боль от своей потери притупилась на время. Судьба Юли занимала все мысли женщины. Она и сама твёрдо решила, и мужу своему сказала, что эту девочку она не бросит. Пока есть силы и здоровье они обязаны ей помочь.