Глава 9. Снайпер Лия
Ночь выдалась без сна. Тяжёлая, душная ночь в промозглом блиндаже, который Алия делила с Надей Матвеевой. Фронт не умолкал ни на мгновение, он жил своей жуткой, прерывистой жизнью.
Где-то далеко, будто в ином, позабытом мире, размеренно стучал дятел — то глухо бил пулемёт. Взмывала в чёрное небо и бессильно гасла осветительная ракета, на секунду заливая мёртвенно-бледным светом вязкую, разбитую грязь траншей.
Алия лежала, вслушиваясь в эту зловещую симфонию, но мысли её были не о немцах. Они были о завтрашнем дне. После её вчерашнего демарша в блиндаже у комбата, после дерзких слов о «картофельном бунте», любой промах сегодня будет равносилен несмываемому позору. Права на ошибку больше нет.
Рассвет подкрался серый, заплаканный, мелкой, нудной изморосью.
«ПОПОЛНЕНИЕ, КО МНЕ!»
Хриплый, прокуренный голос прозвучал как выстрел. У входа в блиндаж маячила фигура, казалось, вылепленная из той же сырой глины, что и стены траншей.
Старший стрелок Бандуров, к которому их прикрепили, ничем не напоминал бравых, подтянутых инструкторов из Вешняковской школы. Этот был стар, молчалив и будто пропитан застарелой злостью.
— Значит, вы — «отличницы»? — Бандуров окинул Алию и Надю тяжёлым, лишённым всякого энтузиазма взглядом.
— Так точно, товарищ старшина! — по-уставному вытянулась в струнку Алия.
— Здесь «так точно» не работает, — отрезал снайпер-ветеран. — Здесь работает вот это. — Он с силой постучал загрубевшим пальцем по своему лбу, потом указал на глаза. — И вот это. — Его взгляд впился в грязь под ногами.
Бандуров шагнул к Алие и без малейшей церемонии взял её винтовку. Взгляд его скользнул по гравировке от ЦК ВЛКСМ. Он хмыкнул, скривив губы.
— Подарочки… Нам тут подарков не носят.
Щёлкнул затвор. Ветеран привычно, одним движением открыл его и посмотрел на просвет ствол.
— Чистая. Это хорошо, — он вернул винтовку. — А теперь слушайте сюда, обе. ЗАБУДЬТЕ ВЕШНЯКИ. Это был тир, а здесь — война. Здесь фриц не станет ждать, пока ты, красавица, прицелишься. Здесь фриц тебя ждёт. Каждую секунду. Первое и главное правило, «отличницы»: ОДИН ВЫСТРЕЛ — ОДНА ПОЗИЦИЯ. Сделаешь два выстрела с одной точки — считай, что ты уже покойница. Уяснили?
— Так точно! — почти хором ответили девушки.
— Вот сейчас и проверим. За мной.
Он повёл их не на передовую. Он повёл их в самый хаос «нейтралки». Снова пришлось ползти. И Алия вновь ощутила этот въедливый, тошнотворный вкус земли, смешанный с пороховой гарью и чем-то кислым, от чего сводило скулы.
— Туда, — Бандуров коротко кивнул на полуразрушенный остов, торчавший из земли метрах в двухстах от немецких позиций. То ли сарай, то ли баня — теперь уже не разобрать.
— Там «лёжка». Ночью наши оборудовали. Ваша позиция. Матвеева — будешь глазами. Молдагулова — будешь жалом. А я погляжу, как вы, «отличницы», экзамен сдавать будете.
Они залегли.
И началось самое трудное. То, к чему не готовила ни одна школа. Ожидание.
Прошёл час. Другой.
Всё тело затекло и превратилось в один сплошной ноющий ком. Мокрая, ледяная гимнастёрка липла к спине. Бинокль в озябших руках Нади мелко подрагивал.
— Никого… — едва слышно прошептала та.
— Тихо, — прошипела Алия, буквально сросшись с оптическим прицелом.
Сектор обстрела казался вымершим. Немецкая траншея — просто серая, безжизненная полоса на теле земли. Алия методично, миллиметр за миллиметром, вела прицелом по брустверу.
Она уже нутром чуяла, что вон тот странный, неестественно ровный пень — скорее всего, замаскированный наблюдательный пункт. Но он молчал.
Солнце, продравшись сквозь тучи, поднялось выше. Стало чуть теплее. И от этого ещё невыносимее захотелось спать.
— Лия… — Надя снова зашевелилась. — Может, и правда нет их?
— Есть. Они ждут, — Алия отчётливо вспомнила слова Бандурова. — Они нас ждут.
И в этот самый момент Алия увидела. Движение. Совсем не там, где ожидала. Гораздо левее. Из блиндажа, ничуть не таясь, вылез немецкий солдат. Рослый, светловолосый, без каски.
Он лениво потягивался, щурясь на тусклое солнце. Он был так возмутительно близко, что в восьмикратном увеличении прицела Алия разглядела светлую щетину на его подбородке.
Немец похлопал себя по бокам и, повернувшись к ней спиной, принялся расстёгивать штаны. Он просто шёл по нужде.
Сердце Алии Молдагуловой на мгновение остановилось. А потом забилось, заколотилось о рёбра с такой силой, что, казалось, грохот этот услышала вся «нейтралка».
Вот он. Враг. Убийца. Тот, кто бомбил Ленинград, кто пришёл на её землю.
Но он был такой… живой. Такой будничный. Не в каске, не с автоматом наперевес, а просто… человек, расстёгивающий штаны.
На одну крошечную секунду рука с винтовкой дрогнула.
И в эту же секунду из самых тёмных глубин памяти, из страшного тридцать третьего года, выплыло другое лицо. Искажённое злобой лицо сторожа, вскинувшего ружьё. И силуэт матери, падающей на мёрзлую, припорошенную снегом картошку.
Палец сам нашёл спусковой крючок. Холодный и твёрдый.
«Не рви. Плавненько. Будто нитку в иголку вдеваешь», — прозвучал в голове голос инструктора из Вешняков.
Алия перестала дышать. Плечо, приклад, перекрестье прицела, цель. Единая линия.
Выстрел разорвал тягучую тишину. Алию сильно, зло толкнуло в плечо. Немецкий солдат дёрнулся, будто получил мощный удар кулаком в грудь, и неуклюже, как-то боком, мешком осел в траншею.
Тишина. Густая, звенящая.
— Есть… — выдохнула Алия.
— ЛИЯ! УХОДИМ! БЫСТРО! — истошно закричала Надя.
Но было уже поздно. Немецкая позиция мгновенно ожила. Они не видели, откуда точно бьют, но знали направление. Заработал MG-42, и его характерный, рваный треск — «пила Гитлера» — заставил вжаться в дно «лёжки». Пули со злобным щелчком вгрызались в брёвна старого сарая.
— УПОЛЗАЕМ! МОЛДАГУЛОВА, ЗА МНОЙ! — голос Бандурова, всё это время находившегося где-то рядом, вернул Алию в реальность.
Они ползли назад, царапая ногтями землю, а над головами со свистом проносились огненные хвосты трассеров.
В свою траншею они скатились грязные, мокрые, оглохшие, но живые.
— С почином, Молдагулова, — Бандуров тяжело дышал, опёршись о стену. Он посмотрел на Алию, и в его глазах не было ни похвалы, ни злости. Только бездонная усталость.
— Первый — он всегда самый трудный.
Ветеран кивнул на мелко дрожащие руки девушки.
— Вот теперь ты снайпер. А сейчас — иди, поспи. И запомни: не радуйся. И не плачь. Просто делай свою работу.
Бандуров ушёл, а Алия так и осталась сидеть на дне траншеи, прислонившись спиной к мокрой, холодной глине. Она сделала это. Она лишила жизни человека. И ей не было страшно. Ей было… никак. Пусто. Работа.
Вечером Алия сидела в землянке и методично, тупо чистила свою винтовку. Надя Матвеева, измотанная до предела, спала мёртвым сном. А Алия не могла. Она снова и снова, как в дурном кино, прокручивала в голове этот краткий миг. Прицел. Человек. Выстрел.
— Можно, сестрёнка?
Алия вскинула голову. На пороге землянки стоял солдат. Немолодой, с обветренным, скуластым лицом. За его спиной виднелись ещё двое, таких же. Они смотрели на Алию. Смотрели не так, как комбат. И не так, как Бандуров. Они смотрели на неё, как на чудо. Как на что-то родное.
— Слыхали, «охотница»… ты… наша? — спросил первый, по-русски, но с густым, до боли знакомым акцентом.
Алия не поняла.
— Ваша?
— Ну… — солдат замялся, а потом, решившись, перешёл на язык, которого Алия не слышала с тех самых пор, как уехала из родного аула. Язык её покойной матери.
— Қазақсың ба, қарындас? (Ты казашка, сестрёнка?)
Алия Молдагулова выронила из рук промасленную ветошь. Маслёнка глухо стукнулась о земляной пол.
Звуки родной речи. Здесь. В этой грязи, в этом аду, за тысячи километров от её степи. Это ударило сильнее, чем грохот пулемёта.
— Иә… — еле слышно, одними губами прошептала девушка. — Ақтөбеден… (Да… Из Актобе…)
Землянка будто взорвалась! Солдаты-казахи, её «кочевники», её земляки, вмиг окружили её, шумя, смеясь, радостно хлопая друг друга по плечам.
— А мы-то думали, одни тут кочуем!
— Смотри, Жапар, она ж совсем девчонка!
— Ай, қарындас! Ай, жарайсың! (Ай, сестрёнка! Ай, молодец!) Слыхали все, первого фрица сегодня! Наша Лия!
Они сели рядом. И принесли ей то, что здесь было дороже любого золота: два куска колотого сахара и ломоть настоящего белого хлеба.
— Держи, Лия, — протянул ей тот первый, Жапар. — Это тебе. Ты — наша гордость. Ты — наш снайпер.
Они не назвали её «доченькой». Не назвали «отличницей». Они назвали её «қарындас» — сестрёнка.
Алия смотрела на эти обветренные, родные, улыбающиеся лица. И впервые за этот страшный, бесконечный день — впервые за много-много лет — её губы дрогнули в робкой, несмелой улыбке. Она была не одна.
Теперь она воевала не только за Ленинград и за далёкую Москву. Она воевала за них. За этих бородатых, немолодых «кочевников», которые смотрели на неё с такой теплотой и восхищением.
Алия полезла в свой вещмешок и достала маленькую, затрёпанную книжицу — стихи Джамбула, которую пронесла с собой через все испытания.
— Оқимыз ба, ағалар? (Почитаем, братья?) — тихо спросила она, и глаза её заблестели.
В тот вечер в сырой землянке 4-го батальона восемнадцатилетняя снайпер Алия Молдагулова, только что открывшая свой личный счёт мести, читала бессмертные строки великого акына своим новым братьям.
Её война обрела новый, глубокий, личный смысл. И это было лишь начало её пути. Впереди ждали новые бои, новые испытания и новая слава, о которой она ещё даже не догадывалась…
😊Спасибо вам за интерес к повести и к нашей истории.
Отдельная благодарность за ценные комментарии и поддержку — они вдохновляют двигаться дальше.