Глава 6. Снайпер Лия
Март 1942-го.
Лёд. Бесконечный, израненный шрамами снарядных воронок лёд Ладожского озера.
«Дорога Жизни».
Для сотен тысяч измождённых ленинградцев — это была дорога к спасению. Для Алии Молдагуловой — это был путь из огня.
Она сидела в кузове подпрыгивающей на ухабах «полуторки», вжавшись в таких же, как и она, серых от копоти и голода детдомовцев. Машина надсадно ревела, колёса со скрежетом скользили по намёрзшим колеям. Алия не смотрела на заплаканные лица детей рядом. Взгляд её был прикован к горизонту позади, к западу, где остался её город.
Небо над Ленинградом, даже отсюда, с расстояния в десятки километров, казалось, тлело… Оно кровоточило тусклым, багровым заревом пожарищ.
«Я не сбежала», — как молитву, как клятву, твердила про себя шестнадцатилетняя девушка, сжимая в кармане старенькой шинели заветный комсомольский билет. — «Я вернусь. Я обязательно вернусь».
Где-то впереди, не страшно, а как-то буднично и глухо ухнуло. Водитель, не сбавляя скорости, грязно выругался. Немецкие стервятники методично прощупывали трассу, пытаясь перерезать эту последнюю, тонкую артерию, связывавшую город-призрак с Большой землёй.
Рядом всхлипнула маленькая девочка, кутаясь в рваное одеяло.
— Мамочка… Холодно…
Алия молча сняла с себя старые, колючие шерстяные рукавицы — последний подарок одной из воспитательниц, — и сунула их в крохотные, озябшие ладошки. Холод? Разве это холод…
Этот мороз был ничем по сравнению с тем ледяным ужасом голодомора из тридцать третьего. Этот холод был лишь временной преградой на её пути.
***
Эвакуация забросила их в Ярославскую область, в утопающее в весенней распутице село Вятское.
После кромешного ада ленинградской зимы, после промёрзших, покрытых инеем палат детского дома, после воя сирен, разрывавшего душу на части, Вятское показалось Алие… невозможным.
Здесь была оглушающая, звенящая ТИШИНА. Здесь люди не падали на улицах, как подкошенные. Здесь по утрам давали кашу. Настоящую, горячую, густую овсяную кашу, а не сто граммов липкого, тяжёлого хлеба, похожего на кусок глины.
Детей откармливали. Их пытались вернуть в детство, которое у них отняли. Алию, как и других, определили в местную школу — заканчивать седьмой класс.
Она сидела за партой, пахнущей деревом и чернилами. Смотрела на учительницу, которая что-то увлечённо рассказывала о стихах Пушкина. За окном, умытые тёплым дождём, зеленели первые, клейкие листочки на берёзах.
А Алия смотрела сквозь всё это. Сквозь учительницу, сквозь берёзы и весенний дождь.
Она видела ленинградский снег, почерневший от сажи и запёкшейся крови. Она видела огромные, полные надежды глаза Кати, которой отдавала свой паёк. Она слышала не шелест листвы, а пронзительный, змеиный свист «зажигалок» на крыше интерната.
Это мирное, зелёное безмолвие давило на неё, кричало о том, что где-то там, на западе, битва продолжается.
Получив аттестат за седьмой класс, Алия не пошла гулять с одноклассницами. Она вернулась в общежитие и молча собрала свой единственный узелок.
— Молдагулова, ты куда намылилась? — удивился директор детдома, застав её у выхода.
— В Рыбинск. В авиационный техникум, — Алия смотрела прямо, твёрдо, совсем не по-детски.
— В техникум? Это ещё зачем?
— Учиться. На лётчицу.
Мечта о небе, что зародилась когда-то давно, в солнечном «Артеке», теперь обрела новую, стальную цель. Она вернётся в небо над Ленинградом. Но вернётся не жертвой, а охотником. За штурвалом истребителя. Она будет бить тех, кто бомбил её город, кто заставил её подругу умирать от голода.
***
Осень 1942-го. Алия в Рыбинске. Город жил войной — суровый, подтянутый, весь нацеленный на фронт. И вот оно — заветное, строгое здание Авиационного техникума. Сердце заколотилось так, будто это был её первый бой.
Её приняли.
Но реальность оказалась будничной и серой, как шинель часового. Она летала. Но только во сне.
— Молдагулова, Алия Нурмухамбетовна? — человек в штатском, отвечавший за распределение, равнодушно листал её дело. — Так, из Ленинграда... Понятно. Характер твёрдый. Это хорошо. Нам такие нужны.
— Я хочу на лётное отделение! — выпалила Алия, боясь, что её не услышат, перебьют. — Или штурманом. Я математику хорошо знаю!
Человек устало поднял на неё глаза. В них не было ни капли сочувствия, только бесконечная усталость.
— Лётное? Дочка, у нас техникум. Мы техников готовим. Крылья для самолётов. А не пилотов.
Алия почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Куда… Куда вы меня?
— Группа «Холодная обработка металлов», — буднично ответил он, ставя жирную галочку в списке. — Отличная специальность. Будешь делать детали для наших истребителей «Як». Важное, нужное дело.
Холодная. Обработка. Металлов.
Три месяца Алия пыталась смириться. Три месяца ходила на занятия, где тошнотворно пахло машинным маслом и горячей металлической стружкой. Три месяца смотрела на бездушные станки и видела в тусклом отблеске стали холодный лёд Ладоги.
Это был не её путь. Это было предательство по отношению к самой себе. Не ради этого она выжила в голодном 1933-м. Не ради этого выжила в блокадном 1941-м. Она дала себе клятву.
«Лично хочу стрелять в сердце врага».
Она больше не просила. Она начала действовать.
В промозглый октябрьский вечер, сразу после своего семнадцатилетия, Алия пришла в районный военкомат Рыбинска.
В кабинете сидел усталый, немолодой военком. Он поднял глаза на невысокую, худенькую девочку с тёмными, горящими, как угли, глазами.
— Что у тебя, дочка?
— Я — Алия Молдагулова, — представилась она. — Комсомолка. Прибыла из Ленинграда. Учусь в техникуме. Решила идти на фронт.
Военком криво усмехнулся.
— Решила она. А лет тебе сколько, герой?
— Восемнадцать, — соврала Алия, не моргнув.
— А если честно? — улыбка военкома стала шире. — Я же вижу. Семнадцать, дай бог, есть?
Алия молчала. Её выдавал не только по-детски чистый взгляд. Её выдавал рост. Маленькая, хрупкая, она казалась совсем подростком.
— Всё ясно, — военком тяжело вздохнул, улыбка сползла с его лица. — Иди, дочка, домой. Учись своей «холодной обработке». Ты и так в тылу Родине помогаешь. Вот стукнет восемнадцать — тогда и приходи. Будет разговор.
— Но вы не понимаете!
— Это ты не понимаешь. Война — не для детей. Иди.
Она вышла. Но она не ушла. Она приходила на следующий день. И через день. Она караулила военкома у входа. Она писала заявления. Она стала его персональным кошмаром.
Через неделю военком, в очередной раз увидев её знакомую фигурку в приёмной, не выдержал и взорвался:
— МОЛДАГУЛОВА! Я тебе русским языком сказал! НЕТ! Что тебе непонятно?!
И в этот момент Алия перестала быть «дочкой». Её прорвало.
— Это ВАМ непонятно, товарищ военком! — её тихий голос вдруг зазвенел, как натянутая стальная струна. — Я из Ленинграда!
Военком осекся, удивлённо глядя на неё.
— Наш город окружили! — Алия шагнула к его столу, и в её глазах больше не было ни просьбы, ни страха. Была ярость. Та самая, с крыши горящего интерната. — Они сбрасывают бомбы! Они бьют из орудий! Там голод! Там дети умирают! Я ВИДЕЛА! Я должна идти на фронт!
Она говорила, а перед её глазами стоял уже не Ленинград, а казахская степь тридцать третьего года. Убитая за горсть мёрзлой картошки мать.
— Я должна… — голос её сорвался на шёпот, но от этого он стал только страшнее. — Я лично хочу стрелять. Во врагов.
Военком долго молчал, не отрываясь, глядя в лицо этой девочки. Он видел сотни добровольцев. Патриотичных мальчишек, рвущихся в бой. Но таких глаз он не видел никогда. В них не было юношеского романтизма и жажды подвига.
В них был приговор.
— Не отступишься, да, Молдагулова? — тихо спросил он.
— Не отступлюсь.
Военком тяжело вздохнул, словно принимая своё полное поражение.
— Хорошо. Есть один вариант. Но это не лётное дело. И не в самое пекло. Пока. Это учёба. Центральная женская школа инструкторов снайперского дела. Под Москвой.
Алия замерла. Снайпер.
Это было не небо. Это было даже лучше. Лётчик бьёт по площадям, по технике. А снайпер… Снайпер смотрит врагу в глаза. Снайпер бьёт точно в сердце. Лично.
— Я согласна, — выдохнула Алия, и это прозвучало как выстрел.
В декабре 1942 года Алия Молдагулова была отчислена из Рыбинского авиационного техникума с сухой формулировкой «в связи с уходом на фронт». Её война, та, которую она выбрала сама, только начиналась.
😊Спасибо вам за интерес к повести и к нашей истории.
Отдельная благодарность за ценные комментарии и поддержку — они вдохновляют двигаться дальше.