— Открывай, ленивая корова, или вышибем дверь к чертям! — прорычал Олег, колотя кулаком так, что эхо разнеслось по подъезду, как выстрел в ночи.
Дверь распахнулась резко, будто сама не выдержала натиска. На пороге стояла Лера — волосы растрепаны, в старом халате с пятнами от вчерашнего супа, глаза красные, словно всю ночь не спала. В руках — тряпка, которой только что вытирала стол, теперь сжата, как оружие.
— Ты... вы чего припёрлись? — выдохнула она, голос хриплый, но в нём злость, которую они не ожидали услышать.
Олег ввалился первым, толкая её плечом, за ним — Галина Матвеевна, седая, с лицом, изборождённым морщинами злобы, в пальто, которое не снимала даже летом. Квартира встретила их запахом пыли и одиночества: на кухне — немытая посуда, на подоконнике — увядший цветок в горшке, который она когда-то холила, как ребёнка.
— Бегом, пропускай нас, неряха! Сейчас тётка Нина приедет, замок выломает, вот тогда узнаешь, как унижать нас! — прошипела Галина Матвеевна, глаза её сверкали, как у кошки перед прыжком.
Олег не ответил — рванул в комнату, хватая что попало. Шкаф скрипнул, дверца хлопнула, оттуда полетели вещи: платье Леры, которое он дарил на годовщину, теперь комком на полу; коробка с фотографиями, где они ещё улыбались вдвоём. Он пинал их ногой, как мусор.
Лера стояла в дверях, сердце колотилось, будто хотело вырваться и ударить его само. «Как он смеет? После всего... после тех ночей, когда я стирала его рубашки до блеска, варила борщ, чтобы он хвалил. А теперь — вот так, с матерью своей, как воры ночью».
— Это моя квартира! — крикнула она, шагнув вперёд, но Галина Матвеевна преградила путь, вцепившись в её руку пальцами, сухими и цепкими, как корни старого дерева.
— Твоя? Ха! Ты в неё въехала на наши деньги, девка! Мой сын вкалывал, а ты сидела дома, как принцесса на диване! — Галина Матвеевна фыркнула, брызжа слюной, лицо её покраснело, вены на шее вздулись.
Олег тем временем тащил телевизор — старый, с трещиной на экране от того раза, когда он в ярости швырнул пульт. Коробки с книгами Леры — те, что она собирала годами, потрёпанные тома с историями о любви и предательстве — полетели в мешок. Он пыхтел, пот катился по лбу, рубашка прилипла к спине.
— Стой! Это моё! — она бросилась к нему, пытаясь вырвать сумку, но он оттолкнул — не сильно, но достаточно, чтобы она покачнулась, ударившись о стену. Боль вспыхнула в плече, как искра в сухой траве.
В голове крутилось: «Он изменился... или всегда был таким? Помню, как в молодости дарил цветы, шептал "люблю" у окна, под дождём. А теперь — глаза пустые, как у чужого. Галина Матвеевна подстрекает, всегда подстрекает — с первого дня, с той свадьбы, где она шипела: "Не пара ты ему"».
Галина Матвеевна тем временем рылась в ящиках кухни: ложки, вилки, даже старая сковородка, на которой Лера жарила блины по воскресеньям.
— Забираем всё! Пусть знает, как семью позорить! Развод — это тебе не игрушки, милая!
Скандал разгорелся, как пожар в сухом лесу. Лера кричала, голос срывался на визг:
— Вы воры! Убирайтесь! Я полицию вызову!
Олег обернулся, лицо искажено:
— Звони, звони! Посмотрим, кто поверит такой... такой растрёпе! Тётка Нина — она в полиции работает, мигом приедет, всё опишет по-нашему!
Дверь в подъезде хлопнула — кто-то из соседей, наверное, выглянул, но тут же спрятался. В квартире — хаос: вещи разбросаны, как после урагана, воздух тяжёлый от злобы и пота. Лера отступила к окну, глядя на улицу внизу — фонари мерцают, машины проносятся, жизнь идёт, а здесь... здесь рушится всё.
Галина Матвеевна схватила её за ворот халата:
— Думаешь, спрячешься? Мы всё вынесем! Твои тряпки, твои безделушки — всё наше по праву!
Лера вырвалась, халат порвался с треском, обнажив плечо. В глазах — слёзы, но не слабости, а ярости. «Не сдамся. Не сегодня. Помню, как в детстве, когда отец уходил в запой, мама стояла насмерть — и я такая же. Сильная, хоть и сломана внутри».
Олег пнул стул — тот опрокинулся с грохотом.
— Быстрее, мама! Тащи мешки!
Но в этот момент раздался звонок в дверь — резкий, настойчивый. Кто-то снаружи. Тётка Нина? Полиция? Или сосед, решивший вмешаться?
Лера замерла, дыхание сбилось. Олег и Галина Матвеевна переглянулись — в глазах их мелькнул страх, смешанный с вызовом. Дверь дрожала под новыми ударами...
Звонок в дверь бил по нервам, как молот по наковальне. Лера метнулась к глазку — в коридоре маячила Нина, тётка Олега, в форме, с сумкой через плечо, лицо каменное. Галина Матвеевна хихикнула, будто выиграла в лотерею.
— Открывай, Лера! — рявкнула Нина снаружи. — Или сама войду, ключи у меня есть!
Олег кивнул матери, и они вдвоём рванули к шкафу в прихожей. Дверца распахнулась — оттуда посыпались её туфли, старые, но любимые, с потёртыми носами от тех прогулок по парку, когда они ещё держались за руки. Он пихал их в мешок, не глядя, каблук одной треснул, как кость.
— Это мои! — Лера бросилась наперерез, но Галина Матвеевна вцепилась в её локоть, ногти впились в кожу, оставляя красные следы. — Пусти, ведьма!
— Ведьма? — свекровь зашипела, глаза сузились в щёлки. — Это ты ведьма, что сына околдовала, а теперь выгоняешь на улицу!
Нина вломилась, дверь хлопнула о стену, штукатурка осыпалась мелкой пылью. В руках — блокнот, ручка, взгляд цепкий, как у ястреба.
— Ну, показывайте, что забираете, — буркнула она, оглядывая бардак. — По списку, Олег, по списку.
Олег вытащил мятый листок из кармана — там каракули: телевизор, микроволновка, сервиз бабушкин. Лера увидела — сердце ухнуло вниз, как в лифте без троса. Сервант в гостиной, тот самый, с хрустальными рюмками, которые свекровь подарила на свадьбу, «чтоб помнила, откуда вышла».
— Вы с ума сошли! — Лера рванула к серванту, но Нина преградила дорогу, рука на кобуре — не угрожающе, но веско. — Это подарок! Мой!
— Подарок семье, — отрезала Нина, голос ровный, как лезвие. — А семья — это мы.
Галина Матвеевна уже тащила коробку с посудой, тарелки звенели, одна треснула — осколок упал на пол, как слеза. Лера схватила её за руку:
— Осторожно, дура! Это фарфор, не твои глиняные горшки!
Свекровь вывернулась, коробка качнулась, ещё две тарелки вдребезги. Осколки хрустнули под ногами Олега, он даже не оглянулся — волок микроволновку, провод волочился по линолеуму, цепляясь за ножку стола.
В голове Леры вихрь: «Они наглые, как крысы в подвале. Помню, как Галина Матвеевна на кухне учила меня солить огурцы — "мало соли, мало любви". А теперь солит мою жизнь». Она схватила телефон со стола — старый, с треснувшим экраном, — пальцы дрожали, набирая номер полиции.
— Алло, полиция? Приезжайте, у меня грабёж! — крикнула она в трубку, но Олег вырвал мобильник, швырнул об стену. Экран мигнул и погас.
— Дура! — прорычал он, впервые глядя ей в глаза. В зрачках — злоба, но и что-то ещё, страх? Вина? — Это наше, понимаешь? Ты нас бросила!
— Я бросила? — Лера шагнула к нему, голос сорвался. — Ты с секретаршей своей в постели валялся, пока я на работе горбатилась!
Галина Матвеевна фыркнула, пакуя ложки в пакет:
— Врёт она! Мой Олег — мужчина настоящий, а ты... ты его не ценила!
Нина тем временем фотографировала комнату на телефон — вспышка резала глаза.
— Доказательства, — буркнула она. — Для суда.
Лера отступила к окну, спина упёрлась в холодное стекло. На улице — фонари, дождь моросит, капли стекают по раме, как слёзы. Внизу — соседка тётя Клава выглядывает из окна, платок на голове, глаза круглые. Лера помахала — мол, помогите! Но та исчезла за занавеской.
Олег и Галина Матвеевна выносили мешки в коридор — тяжело пыхтели, пот смешивался с пылью. Нина стояла у двери, скрестив руки.
— Последний раз спрашиваю, — сказала Лера, голос хрипит. — Уходите по-хорошему?
— По-нашему уходим, — усмехнулась Нина, хлопнув дверью.
Квартира опустела наполовину: шкафы зияли дырами, пол в осколках, воздух — запахом предательства. Лера села на табуретку, руки дрожали. В кармане халата — старый ключ от бабушкиной дачи, тот самый, который она прятала на чёрный день. «Чёрный день настал, — подумала она. — Но я не сдамся. Завтра — к юристу, к подруге, к чёрту на рога. Они наглые дряни, но я — выживу».
За дверью — шаги, голоса, мешки шуршат. А в душе — буря, готовая разразиться...
Дождь барабанил по крыше бабушкиной дачи, где Лера пряталась вторую ночь. Старый дом пах пылью, смолой и её детством — здесь она когда-то прятала дневник под половицей, а теперь прятала себя. Телефон молчал: батарея села, но в голове крутился план, острый, как нож, который она нашла в ящике кухни.
Утром она вышла в город пешком — до автобусной остановки три километра по грязи, сапоги хлюпали. В кармане — флешка, которую выудила из разбитого телефона Олега, когда они ушли. Там — переписка, фото, счета. Доказательства, что он переводил деньги матери, пока говорил: «Денег нет, Лер».
Юрист Анна встретила её в крохотном офисе над аптекой. Женщина лет пятидесяти, с короткой стрижкой и взглядом, который видел всё насквозь.
— Половину имущества он забрал незаконно, — сказала Анна, листая бумаги. — Квартира твоя по брачному договору, а сервиз — дарственная на тебя. Нина? Уволена за превышение. Я уже отправила запрос.
Лера выдохнула — впервые за неделю.
Суд был через месяц. Зал душный, пахло старым деревом и чужим потом. Олег сидел бледный, воротник рубашки влажный. Галина Матвеевна рядом — платок на плече, глаза бегают. Нина в форме, но без погон — её понизили до канцелярии.
— Подсудимый Олег Петрович, — голос судьи сухой, как осенние листья. — Вы признали факт изъятия имущества без согласия собственника?
Олег кивнул — еле заметно.
Лера встала. Голос не дрожал:
— Ваша честь, вот переписка. Он планировал всё за месяц до развода. С матерью. С тёткой. Хотели оставить меня на улице.
Галина Матвеевна вскочила:
— Врёт она! Мой сын...
— Тихо! — судья стукнула молотком.
Приговор: вернуть всё в двойном размере. Плюс моральный ущерб. Нина — штраф и выговор с занесением. Олег — обязательные работы на три месяца. Галина Матвеевна — выселение из кооперативной квартиры, которую Лера купила на свои сбережения.
Выйдя из зала, Лера остановилась на крыльце. Дождь кончился, воздух свежий, пахнет мокрым асфальтом. Она достала телефон — новый, купленный на деньги от продажи дачи. Набрала подругу:
— Свет, приезжай. Будем праздновать.
Вечером в квартире — уже её, полностью её — пахло пирогами. Подруга принесла вино, соседка тётя Клава — соленья. Лера открыла сервант: сервиз цел, тарелки блестят. Она поставила одну на стол, налила чай.
— За справедливость, — сказала, поднимая чашку.
За окном — огни города. В кармане — ключ от новой двери, которую она поставит завтра. Олег звонил вчера — голос хриплый, просил прощения. Она сбросила. Галина Матвеевна прислала письмо — длинное, с ошибками. Лера порвала, не читая.
Она изменилась. В зеркале — женщина с прямой спиной, глаза ясные. Больше не жертва. Хозяйка своей жизни.