Марина прижимала к груди свёрток с сыном и смотрела на часы над дверью выписной комнаты. Без пятнадцати одиннадцать. Никита обещал приехать к десяти.
— Может, задержался в пробке? — участливо спросила медсестра Лена, та самая, что учила её правильно прикладывать малыша.
— В нашем городе нет пробок, — тихо ответила Марина.
И правда, в Заречном пробки случались только девятого мая, когда перекрывали центральную улицу для парада. Сегодня был обычный вторник середины октября.
Телефон молчал. Марина набирала номер мужа в пятый раз — гудки, гудки, и голосовая почта. Сын заворочался в конверте, сморщил личико, готовый расплакаться. У Марины потекло молоко, оставляя мокрые пятна на голубой блузке, которую она так тщательно выбирала для выписки.
— Мариночка, может, такси вызовем? — Лена положила руку ей на плечо. — Не стоять же вам здесь у окна до вечера.
— Он приедет. Просто... задержался.
Но в голосе не было уверенности. Что-то произошло. Марина чувствовала это всей кожей — тем особым женским чутьем, которое редко ошибается и почти всегда игнорируется.
В половине двенадцатого позвонила мать Никиты.
— Марина, ты ещё в роддоме? — голос Маргариты Викторовны звучал на удивление бодро, почти торжествующе.
— Да. Никита не приехал, я не могу до него дозвониться.
— Он дома. Сказал, что не поедет.
Тишина повисла тяжелым занавесом между ними. Где-то в коридоре роддома смеялись счастливые родственники, хлопали пробкой от шампанского.
— Как... не поедет?
— Вызывай такси, Марина. Нечего людей позорить, стоять в роддоме брошенной. Язык ведь длинный у народа.
Трубку положили. Марина смотрела на экран телефона, не веря услышанному. Сын заплакал — тонко, жалобно, требовательно. Качала его на автомате, а в голове стучала одна мысль: почему?
Холодный порог
Такси останавливалось у подъезда через двадцать минут. Марина сидела на заднем сиденье, прижимая к себе сына, и не могла заставить себя выйти. Водитель — дядя Вася, одноклассник её отца — несколько раз оборачивался, но молчал. В Заречном все всё знали про всех.
— Дядь Вась, а вы не отвезете нас к маме? — голос Марины дрогнул.
— Отвезу, деточка, куда скажешь. Только... может, сначала с мужем поговорить надо?
Она кивнула. Отступать было некуда.
Дверь квартиры открыл Никита. Небритый, в мятой футболке, пахнущий вчерашним перегаром. Он посмотрел на жену и ребёнка так, будто видел незваных гостей.
— Заходи, — сухо бросил и развернулся, не помогая с сумками.
В квартире витал запах застоявшегося табачного дыма. На кухне стояли немытые тарелки — значит, свекровь приходила. Кормила его, жалела. Марина прошла в комнату, уложила сына в новую кроватку, которую вместе собирали месяц назад, такие счастливые тогда.
— Никит, что происходит?
Муж стоял у окна, спиной к ней. Плечи напряжены, руки засунуты в карманы джинсов.
— Мне нужно кое-что знать, Марина.
— Что?
Обернулся. В его глазах она не нашла ничего — ни тепла, ни любви, ни даже злости. Пустота.
— Мой ли это ребёнок?
Слова ударили как пощёчина. Марина схватилась за спинку кресла — ноги подкашивались.
— Ты... что несёшь? У тебя что, совсем...
— Ответь на вопрос.
— Никита, это твой сын! Я твоя жена! Как ты можешь?!
— Шесть лет, Марина. Шесть лет мы пытались, и ничего. Ты к врачам ходила — говорили, всё в порядке. И вдруг раз — беременна. Через два месяца после того, как на новую работу устроилась.
— При чём здесь работа?!
— А при том, что у тебя появился новый начальник. Молодой такой, спортивный.
— Игорь Сергеевич? Ему пятьдесят лет, Никита! У него трое детей! Разве в 50 еще молодой. Да и при чем здесь это?
— Ну и что? Значит, плодовитый.
Марина опустилась в кресло. Руки тряслись. В кроватке сын начал хныкать — он чувствовал, что мама плачет.
— Ты это серьёзно? Ты правда так обо мне думаешь?
— Я не знаю, что думать. Мама права...
— А, мама! — Марина вскочила. — Твоя мамочка права! Конечно! Маргарита Викторовна никогда не ошибается!
— Не ори. Сына разбудишь. Или не сына...
— ПРЕКРАТИ!
Сын заплакал по-настоящему. Марина подошла к кроватке, взяла его на руки. Только теперь почувствовала, как по щекам текут слёзы.
— Знаешь что, Никита, давай сделаем тест ДНК. Раз ты не веришь своей жене. Раз шесть лет брака ничего не значат — давай проверим. И я хочу, чтобы результат был при всех. При твоей маме. При моих родителях. При всём Заречным, раз уж все так любят обсуждать чужую жизнь.
Никита кивнул:
— Договорились.
Шёпот за спиной
Новость разлетелась по городу за два дня. В четверг, когда Марина вышла с коляской к поликлинике на патронаж, соседка тётя Галя отвернулась, делая вид, что не заметила её. В пятницу в магазине кассирша Люда — её бывшая одноклассница — пробила покупки молча, не поднимая глаз.
— Слышала? — долетело с соседней кассы. — Она ещё и в роддом его не пустила! Так и родила, а он только по тесту узнает, его ли.
Марина сжала ручки пакета: только бы не сорваться. Только бы не опуститься до оправданий. Хотелось обернуться, крикнуть, объяснить. Но комок в горле не давал говорить.
Дома обнаружила мать Никиты на кухне. Маргарита Викторовна пила чай с печеньем, удобно устроившись на любимом стуле Марины.
— А, пришла, — свекровь окинула её оценивающим взглядом. — Ребёнок спит?
— Да. А вы... как вошли?
— У меня ключи есть. Я же мать, мне можно. Принесла Никите борща, он совсем извелся, бедный.
— Бедный? — Марина поставила пакеты на стол. — Это я брошенная в роддоме, а он бедный?
— А ты сама виновата, — спокойно отозвалась Маргарита Викторовна, макая печенье в чай. — Никиты ли это сын, ещё вопрос. Столько лет вместе и не было детей, а тут вдруг забеременела. На новой работе. С молодым начальником.
— Игорю Сергеевичу пятьдесят лет!
— Тем лучше для тебя. Опытный мужчина, при деньгах. Небось квартиру обещал, да?
— Вы... — Марина задохнулась от возмущения. — Вы не смеете! Я шесть лет была верной женой вашему сыну!
— Верной? — Маргарита Викторовна поставила чашку с лязгом. — Верная жена обязана рожать! А ты что? Шесть лет пустого места! Я Никите говорила — разводись, найдёшь нормальную, здоровую. Но он жалел тебя. И вот результат!
В коридоре скрипнула дверь. Вошёл Никита — сумрачный, не выспавшийся. Посмотрел на мать, на жену.
— Мам, иди домой, — устало сказал он.
— Я тебе борщ принесла, сынок.
— Спасибо. Иди.
Маргарита Викторовна собиралась демонстративно долго, на прощание чмокнула Никиту в щёку. Проходя мимо Марины, громко прошептала:
— Тест всё покажет, голубушка.
Когда дверь закрылась, Марина опустилась на стул. Никита стоял у плиты, разогревая материнский борщ.
— Почему ты промолчал?
— О чём?
— Когда она меня... Почему не заступился?
— А что я должен был сказать? Что ты святая? Что я слепо верю?
— Ты мог хотя бы попросить не оскорблять меня в моём доме.
— В нашем доме, — поправил он.
— В моём, — тихо повторила Марина. — Эта квартира оформлена на меня. Помнишь? Ипотеку мы на моё имя брали, потому что у тебя тогда проблемы с кредитной историей были.
Никита отвернулся к плите. Но Марина видела, как напряглись его плечи. Точка невозврата приближалась с каждым днём.
Ожидание вердикта
Анализ назначили на следующий понедельник. Результаты обещали через три дня. Самые долгие три дня в жизни Марины.
В понедельник утром поехали в лабораторию вместе — молча, как чужие люди. Сын спал в автокресле, посапывая сквозь сон. Лаборантка — девушка лет двадцати пяти с безразличным лицом — взяла мазки у Никиты и ребёнка, напечатала бумаги.
— Результат получите в четверг после обеда, — монотонно проговорила она. — На электронную почту придёт.
В машине Марина прижимала к груди сына. Сына, чьё маленькое сердце билось когда-то под ее розовой кофточкой. Неужели этому крошечному человеку придётся жить с клеймом "сын неизвестного отца"? Неужели её шестилетний брак, все эти годы любви, заботы, совместных планов — всё рухнет из-за безумных подозрений?
— Когда придёт результат, — сказала, не поворачивая головы к Никите, — я хочу, чтобы твоя мать была здесь. И мои родители. Пусть все увидят.
— Зачем это?
— Затем, что если я терплю это унижение, пусть все увидят, чем оно закончится.
Вечером того же дня на пороге появилась мать Марины. Елена Андреевна, учительница русского языка на пенсии, женщина с прямой спиной и принципами.
— Я всё слышала, — сказала вместо приветствия. — Весь город трезвонит. Соседка встретила в магазине твою свекровь. Та не постеснялась при всех рассказывать, что внук, мол, не внук вовсе.
Марина расплакалась — первый раз за эти дни по-настоящему, навзрыд, как плачут от бессилия.
— Мам, я не знаю, что делать...
— А я знаю, — твёрдо сказала Елена Андреевна. — Когда придёт результат, ты заберёшь ребёнка и переедешь к нам. Хватит. Мужчина, который бросил жену в роддоме, не заслуживает семьи.
— Но если результат подтвердит...
— Что подтвердит? Что он отец? — мать взяла её за руки. — Мариночка, родить ребёнка — это просто биология. А быть отцом — это встречать жену с младенцем из роддома. Это верить, а не подозревать. Это защищать, а не оскорблять. Он уже не прошёл самый главный тест — тест на человечность.
Слова матери ударили в самую точку. Марина вдруг поняла: ждёт результата не для того, чтобы вернуть доверие мужа. Ждёт его, чтобы получить право уйти без оглядки.
Вердикт
Четверг выдался промозглым — мелкий дождь барабанил по окнам, превращая город в серое пятно. В три часа дня Марина сидела на диване в окружении двух семей. Справа — её родители, Елена Андреевна и Андрей Петрович. Слева — Никита и его мать Маргарита Викторовна. Между ними — невидимая стена и коляска с мирно спящим младенцем.
— Может, лучше наедине? — предложил Андрей Петрович, глядя на бледное лицо дочери.
— Нет, — твёрдо ответила Марина. — Пусть все услышат.
Ноутбук стоял на журнальном столике. Марина обновляла почту в пятый раз за минуту. В 15:07 пришло письмо с темой "Результаты генетической экспертизы".
Тишина стояла такая, что было слышно, как тикают часы на стене.
Марина открыла вложение. Пробежала глазами строчки. Один раз. Второй. Потом подняла глаза на Никиту.
— Вероятность отцовства, — голос звучал странно ровно, — девяносто девять целых девяносто семь сотых процента. Поздравляю, Никита. Ты отец.
Маргарита Викторовна ахнула и схватилась за сердце. Никита побледнел, потом покраснел. Протянул руку к ноутбуку:
— Дай посмотрю...
— Смотри, — Марина развернула экран к нему. — Смотри внимательно. Это официальное заключение. С печатями. С подписями. Твой сын, Никита. Твоя кровь.
— Маришка, я... — он шагнул к ней. — Прости. Я был дураком. Я...
— Стой.
Она встала. Маленькая, хрупкая, в линялой домашней кофте — но в этот момент в ней было столько достоинства, что Никита замер.
— Шесть лет назад, — медленно проговорила Марина, — я вышла за тебя замуж. Любила тебя. Думала, мы построим семью. Вместе. Прощала тебе выпивки с друзьями, когда ты приходил в три ночи. Прощала, когда ты забывал про годовщину. Прощала, когда орал на меня при твоей матери, и она кивала, мол, правильно, нечего жену распускать.
— Марина...
— Я не закончила. — Она подняла руку. — Терпела, когда твоя мать называла меня бесплодной. Когда она говорила тебе искать другую. Глотала слёзы и молчала. Но знаешь, что самое страшное? Я родила нашего ребёнка. Нашего! И ты бросил меня. В роддоме. Как какую-то... — голос её сорвался. — А потом ещё и обвинил в измене. При всём городе.
— Я исправлюсь, — Никита упал на колени. — Клянусь, всё понял. Мы будем счастливы, я...
— Встань, — тихо сказала она. — Не унижайся. И меня не заставляй смотреть на это.
Он медленно поднялся. В глазах стояли слёзы.
— Что ты хочешь? — спросил он.
— Я хочу, — Марина взглянула на сына, — чтобы мой ребенок рос в семье, где его мать уважают. Где ей верят. Где её не унижают и не оскорбляют. Ты можешь мне это дать?
— Да! Марина, да!
— Правда? — она повернулась к Маргарите Викторовне. — А вы, Маргарита Викторовна? Вы готовы извиниться? Готовы признать, что оклеветали меня? Что назвали меня шлюхой на весь подъезд?
Свекровь побагровела:
— Я... я хотела как лучше для сына...
— Отвечайте на вопрос. Вы извинитесь?
Повисла пауза. Маргарита Викторовна смотрела в пол.
— Не могу, — наконец выдохнула она. — Я мать. Я должна защищать сына.
— Значит, не можете, — Марина кивнула. — Тогда всё ясно.
Она повернулась к Никите:
— Собери свои вещи. Я даю тебе неделю, чтобы переехать к матери.
— Что?! — взвился Никита. — Это моя квартира!
— Нет. Эта квартира оформлена на меня. Ипотеку плачу я — из моей зарплаты, которую я получаю на работе у "молодого начальника". Ты сюда не вложил ни копейки за последние два года. Ты здесь просто прописан. А пока в декрете — два месяца уже оплачивают мои родители. Не твои. (Понятно, что здесь еще придется долго разбираться: как-никак совместно нажитое имущество в браке)
— Но сын...
— Сын будет жить со мной. Ты можешь его видеть. Алименты плати исправно — буду благодарна. Можешь даже участвовать в его жизни, если захочешь. Но жить вместе мы больше не будем.
— Марина, подумай! Ты же одна останешься! С ребёнком! В нашем городе! Кто на тебя посмотрит теперь? Одинокая мать, разведённая...,— подала голос Маргарита Викторовна
— Зато с чистой совестью, — Марина взяла сына из коляски. — И с самоуважением. Этого достаточно.
Первый шаг
Прошло два месяца. Марина шла по центральной улице Заречного с коляской, в которой посапывал подросший сын. Навстречу попалась тётя Галя — соседка, что отворачивалась в тот день у поликлиники.
— Марин, погоди! — окликнула та.
Марина замедлила шаг.
— Я хотела... извиниться, — тётя Галя мялась, теребя сумку. — Мне стыдно. Я тогда отвернулась, а не должна была. Прости меня, дура старая.
— Спасибо, тётя Галь, — Марина улыбнулась. — Это дорогого стоит.
— Ты молодец, что от него ушла. Все теперь говорят — настоящая гордячка. Не дала себя в обиду.
Марина покачала коляску, успокаивая заворочавшегося сына.
— Знаете, тётя Галь, я не ушла от него. Я пришла к себе. Это разные вещи.
Двинулась дальше поулице, а над Заречным светило неяркое ноябрьское солнце, и в этом свете город казался не таким уж серым и сплетливым. Впереди была новая жизнь — трудная, но честная. С младенцем на руках и достоинством в душе.
И, как ни странно, впервые за много лет Марина чувствовала себя по-настоящему свободной.
Читайте еще и подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые рассказы: