Сашу убили через десять лет после свадьбы. Рухнуло все. Все. А ведь Вика предчувствовала, что именно этим и закончится ее брак. Дочка стала сиротой. Она легко восприняла свое сиротство - папа в ее жизни был человеком преходящим. Необязательным. Неинтересным даже. Юлька, избалованная до невозможности отцовскими подачками и презентами, тосковала именно по красивой и беззаботной жизни. Сначала, правда, воспринимала новые условия, как игру; жареную картошку, как основное блюдо, переезд из красивого дома в малюхонную хрущебку, отсутствие новой одежды и навороченных игрух... А потом, осознав, что игра - вовсе не игра, и прекращаться не собирается, на полном серьезе упрашивала Вику, чтобы та нашла себе какого-нибудь богатенького мужика.
Вот так - девятилетняя девчушка советует маме найти себе му-жи-ка! За это Юлька получила свой первый подзатыльник. Крепкий и меткий. Потом был рев и хлопок дверью. А Вике все равно. Она скорчилась тогда на диванчике, свернулась клубком и беззвучно заплакала. Хотелось завыть, но не хотелось пугать Юльку, это уже слишком. Никто не пролил по Саше даже слезинки. Даже мама его. Даже папа, не говоря уже о тесте с тещей и собственной дочери. Все грустили не по нему, а по его щедрому кошельку.
Вика ошибалась. Главный ненавистник и проклинатель, Сашин отец, скончался от инсульта через месяц. Для него Сашина смерть оказалась серьезным ударом.
- Это я его проклял, - сказал тогда Сергей Павлович в больнице, правда звучало это как «Эо я ео пооокляяяй».
Вика поняла. Она тогда обняла Сергея Павловича, обняла благодарно. Она желала Сергею Павловичу искреннего прощения. И до сих пор надеется, что «там» его простили. Как и Сашу. Да всех покойников, свекровь, отца и мать... Чего уж теперь делить, считать. Поздно.
В общем, началось... Роскошная сталинка ушла за долги. Дача - туда же. Две машины и драгоценности. Остальное бандиты простили великодушно, они ведь благородные бандиты. Позже Вика с ужасом осознала, что ее кинули. Никаких долгов за Сашей не было. Никакого «счетчика», игорных долгов и прочей ерунды. Просто таким образом разные сволочи наживались на вдовах, нажимая на испуг и растерянность. Возвращать обратно накопленное Вика не захотела - хватит с нее красивой жизни, построенной на обмане беззащитных людей. Саша ведь не честным трудом все это заработал - видит Бог! А значит, нужно выкручиваться самой.
И Вика выкручивалась, как умела. Как могла. Оказывается, она много, чего могла. И полы мыть, и торговать рыбой или шубами. И преподавать английский язык, проводя частные уроки. И сторожить детский садик. И жарить кур на гриле.
Нашлась свободная вакансия в школе. Педагогическое образование позволяло устроиться на бюджет и одновременно заниматься репетиторством. Вика честно трудилась пятнадцать лет, без отдыха, откладывая каждую копейку, пока не заболела тяжко от переутомления. Уволилась. К тому времени люди перешли на дистанционное обучение, потому Вика набрала учеников в интернете.
Так и дохромала до пенсии, решив, что с нее достаточно. Она даже подкопить на ремонт квартиры умудрилась. Без кредитов, сама! Наконец-то, вздохнет спокойно, заживет в чистенькой квартирке - все можно, имея вкус и желание.
Юлька Вику подкосила. Сломала. Подпилила под корень.
Юлька так и не пожелала смириться с тем, что надо приспосабливаться, привыкать, не воображать из себя невесть что, хорошо учиться, помогать измученной матери. Юлька хотела все и сразу. Господи, сколько скандалов они пережили! Сколько было ссор. Сколько раз Юлька устраивала матери представление прямо в классе, вовремя урока (Вика устроила дочку к себе в школу). Сколько было задушевных «педагогических» бесед и откровенно хамских свар - не сосчитать. Юлька не хотела жить, как все. Юлька считала, что достойна лучшего. Ей так внушили, и она это крепко запомнила.
Кое-как дотянули до выпускного. Выпустилась девочка с натянутыми, как вожжи, тройками в аттестате. Колледж - максимум, что с таким аттестатом можно осилить. Но и в колледже (обыкновенном ПТУ) учиться было лень. Юля бросила все и вышла замуж за какого-то идиота. Нормальные парни жениться на Юле не хотели, тот еще фрукт. Смазливой внешностью сейчас никого не удивишь. Нужна еще и начинка. «Начинка» Юли подошла придурку на покоцанной семерке. «Придурок» не имел особых занятий и приличной работы. Таскался по шарашкам, пока не влетел в историю, за что и был благополучно отправлен в исправительную колонию.
Юля вернулась к маме, зализала раны и пригладила перышки. Пожив с матерью пару месяцев, вновь выпорхнула из тесного гнезда искать счастья. Потом заезжала к Вике - хвастаться красивой одеждой и новыми сумками. Снимала где-то жилье. Встречалась с очередным «любимым». Прожигала жизнь в «кайф». А потом пропала.
Взрослая. Не в первый раз. А Викино сердце ныло - жива, не жива? Жива. Скороговоркой шептала в трубку:
- Мамочка, спаси, у меня проблемы.
Какие, Вика поняла уже через три недели, когда стали названивать коллекторы с угрозами. И Вика, испугавшись за дочку и за себя, не могла ни пить, ни есть, ни спать.
Коллекторы разговаривали с характерным акцентом. Они мастерски выводили Вику на эмоции, пока она не впадала в истерику. И вот, на самом пике, они, «сжалившись» над «бэдной, бэдной матэрью», предлагали отдать долг с хорошей скидкой... Вика, лихорадочно посчитав свои сбережения, обрадовалась, что хватает. И все, до копейки, отдала.Радовалась недолго - через четыре дня позвонили другие коллекторы, объявили, что некая Юлия Такая-то, взяла в их компании крупный займ, указав Викин телефон, и денег не отдает. Надо платить, а не то...
Ад не отпускал. Вика бродила по двору с пустым взглядом. Таких денег у нее не было. Не ахти, какая сумма, сто пятьдесят тысяч всего... Но где ее взять? Негде...
Оксана, местная дворничиха, увидев, в каком состоянии находится жиличка из двадцать восьмого дома, однажды подошла и спросила, все ли в порядке у бывшей училки. Все ли в порядке с дочерью. Уж кто-кто, а Оксана Владимировна, местная «кхалисся» знала характер девицы, учившейся в одном классе с Оксаниным сыном.
А Вика, обалдев, что хоть кому-то интересна, выложила дворнику всю подноготную. Всю! И слава Богу! Хоть кто-то ее выслушал, хоть кто-то посочувствовал, просто пожалел!
- Ой, ну ты и дура, Виктория Сергеевна. Ой, дура...
Оксана была бабой простой и тертой. Родом из Сибири, приехав на Северо-Запад страны за мужем, была им брошена. Муженек разочаровался в грузных формах сибирской красавицы. То, что жена воспитывала малыша, его не волновало.
Ничего. Не пропала. В одиночку вырастившая сына хорошим человеком, тайно от него подрабатывала дворником, чтобы к пенсии прибавка была. Чтобы внучке гостинцы присылать. От парня никакие деньги принципиально не принимала - у того и так на горбу жена, дочка и теща-сволочина ленивая.
Вдоволь нахлебавшись в молодые годы, Оксана сформировалась в подозрительную, не без хитрецы, властную тетку. Палец в рот не клади. Чужого не возьмет, но и своего не отдаст. «Кхалисси», одним словом.
- Тебя же разводят, как лоха, прости Господи, а ты ведешься? Телефон выруби, да и все! Суд во всем разберется. И поверь, разберется нормально. Ползарплаты будешь отдавать. Да и все. Это еще суд посмотрит, кому отдавать, а кого отправить лесом! Ты же третье лицо! Вот дура. Ну и дура. А ведь образованная женщина.
- Да ведь я не работаю!
- А уроки ангийского?
- Да что там, не шибко много. Неофициально все.
В общем, Оксана Владимировна взяла Викторию за руку и повела в свою контору. Вику приняли, дали ей простой участок, заселенный пожилыми людьми, рядышком с домом. Работай, знай, да не парься. Оксана подстрахует, если что.
И Вика работала. И ей даже нравилось. Оксана подбадривала коллегу, не давала ей унывать. А Вика не унывала - труд дворника - не позор. Да и воздух, опять же. Да и люди изменились - в подъезде никто не гадил, возле скамеек бутылки и банки никто не бросал. Бывали дни - что Оксана, что Вика - упаривались до невозможности. Но ведь можно друг к другу в гости ходить, чай - кофе пить. Дружить. Хорошо!
Хорошо, то хорошо, да вскоре сменилось в конторе начальство. Объявилась эта расфуфыренная Маргарита, так ее разэтак! И начались проблемы. Подчиненных она за людей не считала. И вообще... Вика помнила эту Маргариту. Мышка, замухрышка такая. Замуж, правда, мама ее выдала за порядочного и скромного работника налоговой. Скромный работник налоговой взлетел до начальника, а после занял место в городской администрации. Везет же кому-то с умными мамами!
И вот, когда Маргарита узнала Викторию... Глаз у бабы блестел, как у кошки на охоте. Тюкала Вику, надо и не надо. И газон этот... На*рена, спрашивается, здесь нужен газон? От нервной системы у Вики остались одни клочки. И вот, впервые в жизни, она, как самая распоследняя хамка, сорвалась на древней старушке. А вдруг, бабушку инфаркт хватит? Фу, как неприятно. Да гори оно все огнем! Да пропади все пропадом! Не жили богато, нечего и начинать. Старуху бы найти, да извиниться по-человечески - вот и все, что хотелось Виктории. Жалко, что Оксана в отъезде - она бы мигом мозги Вике вправила. И старушку нашла бы за пять минут.
Вика посмотрела на время - час прошел. Бабуля уже попарила старые косточки. Сейчас домой отправится. И, наверное, другой дорогой, чтобы опять, на свою голову, цепную лайку с метлой не повстречать. Вика накинула на себя куртку и через несколько минут уже стояла около городской бани - караулила старушку.
А та и не заставила себя ждать. Вот она, милаха, тёп-тёп, на порожек выползла, румяная, умытая, глазки улыбаются - умеет ведь человек радость в малом находить!
- Здравствуйте... еще раз, - Вика старалась не краснеть и не запинаться, - вы меня простите. Пожалуйста, простите! Я не хотела вас обидеть, правда.
Бабушка взглянула на Вику.
- Здравствуйте. Вы меня совсем не помните, не знаете даже. А я вас помню очень хорошо. Вас трудно забыть... Как хорошо, что мы встретились, наконец!
***
Вера Ивановна не всегда была такой дряхлой и согнутой почти пополам. Когда-то, почти тридцать лет назад, ей стукнуло пятьдесят шесть лет, и этот возраст даже тридцать лет назад считался возрастом силы, когда руки и ноги послушны разуму, да и разум вполне ясен и рационален.
Веру Ивановну «ушли» на пенсию, торопясь, без всяких торжеств и обязательных нелепых ваз з завитушками. Не до торжеств - завод спешно сокращался, как перед войной. Сотни людей без работы остались, и эти безработные завидовали пенсионерам - им хоть что-то выплатят. Им малых детей не поднимать.
Зря. Пенсионеры девяностых годов вдруг оказались самым незащищенным слоем народа. И это было для них шоком - нет пенсии. Не приносят на почту пенсии. И домой не приносят. Деньги до стариков не доходили - терялись где-то в пути, как вода в дырявом решете.
И накоплений на книжке нет - их слизала языком корова. Бунтовать? Старикам? Толку? Шахтеры, здоровенные ребята, каски ломали на красной площади, требуя зарплат. И никому до них никакого дела не было. А тут - пожилые люди. Им даже самосожжение не помогло - сытые дяди в серых, с искрой костюмах, только бы вздохнули облегченно - меньше народа, больше кислорода.
И Вера ужаснулась - как так? Что же дальше будет? Как жить?
Дочка ее, тридцатилетняя Анна, была инженером и трудилась на том же заводе. Зять... Что с него взять? Зять ушел из семьи по причине «несоответствия» характеров. Вера тогда не понимала этого. При чем здесь несоответствие характеров, когда ребенок рожен, симпатичный Ванюшка! Какое такое несоответствие? Чем это Анька так насолила мужу? Нормальная женщина, хозяйственная, милая...
- Ему тесно с нами, мама, - устало говорила Анна, - мы его душим.
Душат они его, как же. Конечно, в тесной двушке, спроектированной в «хрущевские» времена не больно-то разбежишься. Так и жил бы с семьей у своих родителей. Что? Не хотно в маленьком поселке? Так побегай, похлопочи, выбей квартиру. Была возможность второго родить - дали бы. Но дети второго рожать не захотели, видно не видели будущего. Нафиг тогда и жениться было?
В общем, ушел. Платил алименты. Приходил к сыну на выходные. Бабушка и дедушка, его родители, брали Ваню к себе иногда, на недельку, две. А потом потихоньку перестали брать - бывший женился, и новая супруга взялась рожать детишек, трое за пять лет. До Ваньки ли им?
Приплыли, как говориться. Анька помаялась, пометалась - нигде работы нет. Ну и ввязалась в авантюру. Подружка ее каталась в Турцию, а потом продавала товар на рынке - шмотки, куртки. На еду хватало. С детьми муж сидел. Анька наслушалась про «реальные бабки», плюнула, набрала долгов, да и отправилась в свой первый «челночный» путь.
Там как было - шубы и куртки челноки закупали в Греции. Но на греческой таможне провоз груза был дорог. А в Турции в десять раз дешевле. Наши и наладились из Греции в Турцию на автобусе мотаться. Маршрут проверенные, все свои, чего бояться? Анька и не боялась. И Вера не боялась - деньги будут в семье, Ванька питаться нормально будет.
Подружка вернулась. Дочка - нет. В милиции разводили руками.
- Света, что с Аней? - Верин язык прилипал к небу, как у пьяной.
Светка рыдала. Мол, Аня пошла в туалет на остановке и не вернулась. Мол, искали. Мол, все искали. В розыск подавали. Пропала.
- Где она, стерва, б*ядища ты, где моя дочь?
Светка испуганно моргала, плакала, размазывала по лицу сопли...
А на руках у Веры Ванечка... И Анины долги на шее. А в душе - отчаянье, страх и безысходность.
Матери, вам ли не знать муку неизвестности? Вам ли рассказывать про тоску, разъедающую мысли, сжигающую сердце, доводящую до сумасшествия? Где ребенок, где, где, где? Что с ней? Жива ли? Или... лучше, чтобы не жива была?
Вера ведь не дурочка - все понимает. Вера читает новости, смотрит телевизор... Смотрит и седеет на глазах. Она не сошла с ума только благодаря внуку. Только благодаря заботе и вечной хлопотливой докуке - как вырастить мальчика в таких условиях. Да она бы справилась, где русская баба не пропадала. Только долги эти, долги как отдавать, чем? Что продать, когда все продано? И жить где? Как?
Нет, Вера никогда бы не пошла на паперть. Никогда. А тут заклинило что-то, помутилось в голове. С утра затарабанили в дверь - открыла. Стоят, красавцы. Лысые, страшные, с бешеными глазами.
- Отдавай долг. Отдавай, а то щенка твоего на ленты порежем.
Еле уняла трясучку - Ванечка за спиной.
- Бабушка, какого щенка дяди порежут? Бабушка, не отдавай им щеночка-а-а-а-а! Пожалуйста, пожалуйста, бабушка!
Истерику у мальчишки не унять. Умывала внука через дверную скобу, напоила ромашкой. Не надо, а повела такого в садик, в садике есть забор и воспитательницы. Колготочки, штанишки, рубашечку надела. Губы трясутся, а ведь улыбаться надо, прибаутки говорить.
- Никого дяди не тронут, они шутят. Щеночка нет у нас, Ванюшка. Дяди шутят так.
- Они дураки совсем?
По губам - легонечко: «Плохие слова, Ванечка». А сама:
- Дураки, конечно...
- А мама когда приедет?
Господи... Господи, да за что ж ты так со мной, Господи, милостливый, пощади!
Отвела ребенка - сдала воспитателю. Поплелась, куда глаза глядят. А у баб в такой ситуации куда глаза глядят? У кого - на осину. У кого - на бутылку. У кого - на храм. Вера приползла к храму. Копейки пересчитала, оставила Ване на молоко немного. Купила свечу. Припала к иконе. Легче не стало - неверующая, не учили, как надобно.
Вышла, да и бухнулась на ступеньку. Сидит. Рядом попрошайки злобно косятся на нее, мол, чего пришла? Чьих будет? Почему, мол, с крышей не согласовала... ну, базар-вокзал, того и гляди - побьют, «убогенькие».
И тут - ОНА. Легкая такая, как облачко душистое. Глаза с поволокой, красивые, печальные, продолговатые... шубка норковая, каблучки высокие, красавица невозможная... Вера к ней - помогите!
Почему к ней бросилась? Чем она помочь могла? Зачем? Вера сейчас бы не ответила, не то, что тогда. Как толкнул кто.
Красавица взмахнула ресницами, сумочку раскрыла... Деньги достает... Свора у паперти шеи вытянула...
- Нет, нет... Вы не могли бы мне работу какую дать? Не берут нигде, а где берут, так не платят совсем. А у меня дочка пропала, мальчик от нее остался. Я все умею, я сильная, я смогу, Бога ради!
Она посмотрела на Веру. Пристально так, внимательно. Красивая, молодая, как Анюта...
- Хорошо, я поняла.
Чиркнула на блокноте телефон.
- Позвоните по этому номеру. Позвоните сегодня. Обязательно позвоните.
И ушла, как говорится, «дыша духами и туманами».
Вера позвонила. Голос дрожал. На том конце провода - уверенный, деловой тон.
- Приезжайте по такому-то адресу, к такому-то времени. Побеседуем.
На следующий день Вера поехала. Причепурилась. Дорога вела за город, в новый дачный поселок. Встретила ее охрана, пропустила. А там - женщина шестидесяти лет, видимо, домоправительница. Строго так посмотрела на Веру и определила ее на работу - следить за чистотой. Выходить каждый день, шесть дней в неделю, выходной - понедельник. Работать придется вечером, чтобы не мозолить глаза хозяевам. Правда, те редко приезжают. Но работы много. Чтобы - ни пылинки. Чтобы все блестело. Всегда. Гонорар - два раза в месяц.
Домоправительница сумму озвучила - Вера обалдела. И с того дня начала свою «блестящую» карьеру. Не каждой так везет, и с улицы случайных людей не берут. Вере повезло - рекомендация хозяйки. Ну, теперь можно хоть как-то жить...
И жили. И совсем неплохо жили, хоть и вкалывать пришлось - мама не горюй. Но все лучше, чем лопатой за гроши махать! Правда, хозяев Вера толком и не видела, да и не надо. Как говорится, подальше от начальства, поближе к кухне.
Как горе в семье случилось, когда хозяина убили, Вера вместе с домом «перешла в наследство» другим владельцам. Тамошняя хозяйка, Анжелла, из Краснодара девка, быстро лоск на себя навела, гонору набралась, гоняла Веру сама, без домоуправительницы. Платила меньше, но Вере и Ване хватало. Этому дому было отдано четырнадцать лет работы, пока не выгнали за «старость».
Да и Бог с ней, с Анжеллой, по паспорту - Наташкой Патраковой, между прочим. Редкостной стервой и за*ранкой, к тому же. Ее, кстати, тоже скоро выперли - мужик ейный помоложе нашел. Смешно было смотреть, как Анжелка на рынке тюлькой торгует. Но, да ладно, Вера не злорадная. У всех своя судьба, да и на Наташку грех обижаться. Взбаламошная, дурная... Вера ее жалела. А ту, первую свою спасительницу, всю жизнь вспоминала - где она, что с ней?
Ванечка вырос. Работать стал. А потом, потихонечку, полегонечку, дело открыл. Денежка появилась. Женился. Детки. Жена - хорошая девочка. Уже и не девочка - к сорока дело. И все равно - девочка. Бабку не забывают. Ремонт, уход, санаторий, все хорошо.
Накопления у Веры есть. В баню в эту городскую нет надобности ходить. Если что, внук такую баню организует, ах! Но Вере нравится эта городская баня. В ней есть автомат с газировкой, чудом сохранившийся с советских времен. Шипит, как сифон, и газировка льется. И сироп вишневый. Или клубничный. А пузырьки в распаренное лицо - счастье из далекого детства. Ну и что, что скрутило Веру с годами - Ваня волнуется, требует бабку лечь в клинику. Вера от Вани отмахивается. Ей уже ничего не надо, умереть бы спокойно - пожила...
И тут - ОНА. Ее глаза на измученном лице. А одежда - дворницкая. И руки грубые. И голос сварливый. Вере чуть плохо не стало. Вот как жизнь над НЕЙ поиздевалась, поглумилась...
- Вы меня совсем не помните... Да и не надо. Я вас часто вижу из окна... Вы знаете, я, конечно, не настаиваю. Не сердитесь, пожалуйста... Мне помощница нужна. Тяжко управляться. Не откажите мне, старухе. Не обижайтесь. Я... хорошо вам буду платить. Прибраться немного помочь, обед приготовить... мыть меня не надо - в баню хожу... И судно выносить не надо. Через соцпомощь вызывать женщин не хочу... А о вас все говорят, что вы - очень хороший работник и человек...
Вика еле рот закрыла, когда «бабуся» озвучила заработную плату.
- Я согласна, конечно... Но за что?
Вера не ответила. Продиктовала адрес и номер телефона.
- Приходите, когда посчитаете нужным. Я вас буду ждать...
***
Конечно, не сразу женщины открылись друг другу. Не сразу рассказали свои истории. Не сразу сдружились - две разные судьбы, хоть и одинаковые во многом. Но с первых же дней знакомства их сердца заполнились теплом, и пустота в душах перестала ныть, как искалеченный нерв. Там, наверху, конечно, виднее, что, да как... Но истина неизменна - любое добро должно возвращаться сторицей.
Анна Лебедева