Я завариваю себе чай с мятой, которую сама выращиваю в небольшом саду за домом, выхожу на террасу и просто дышу. Этот дом был нашей с Димой мечтой. Мы строили его пять лет, вкладывая каждую свободную копейку, каждую минуту времени. Я сама рисовала эскизы, подбирала материалы, спорила с прорабом до хрипоты. Дима смеялся, говорил, что во мне умер архитектор. А я просто хотела, чтобы у нас было свое гнездо. Настоящее. Прочное, светлое, наполненное любовью и спокойствием. И вот оно у нас было. Двухэтажный дом с просторной кухней-гостиной, тремя спальнями на втором этаже и моим любимым садом, где цвели розы и пионы. Это было мое место силы, моя тихая гавань.
Именно в одно из таких идеальных утр раздался звонок, который стал первым камешком, вызвавшим лавину. Звонила свекровь, Светлана Петровна. Я всегда старалась поддерживать с ней ровные, доброжелательные отношения. Она женщина старой закалки, прямая, иногда даже резкая, но сына своего любит до безумия, а ко мне, кажется, со временем привыкла.
— Леночка, здравствуй, — её голос в трубке звучал взволнованно, с нотками трагизма, которые она умела мастерски добавлять в любой разговор.
— Здравствуйте, Светлана Петровна. Что-то случилось? — я сразу напряглась. Обычно она звонила Диме.
— Случилось! У Анечки нашей беда, беда! — Анечка, золовка, сестра Димы, была вечной «бедой». У нее двое детей, муж, который то появлялся, то исчезал, и постоянное ощущение, что весь мир ей должен.
— Что за беда? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал сочувственно, а не устало.
— Ремонт они затеяли! Капитальный! А жить-то где-то надо с двумя детьми! Сняли квартирку временную, а там, ты представляешь, хозяева — просто чудовища! Выгоняют их, договор разрывают, видите ли, дети шумят! Куда ей теперь? На улицу с малышами?
Я молчала, пытаясь переварить информацию. Классическая история в стиле Ани. Всегда кто-то виноват, всегда обстоятельства против нее.
— Ужасно, конечно… А что, другого жилья нет возможности найти? Может, мы поможем с поиском или деньгами на залог? — предложила я, уже понимая, к чему идет разговор.
Свекровь сделала паузу, явно набирая воздуха для главной атаки.
— Леночка, ну какие деньги… Тут дело в другом. Она вчера мне звонила, вся в слезах. Просто убивается. И такую фразу сказала, у меня сердце кровью облилось. Говорит: «Мама, представляешь, у Ленки с Димой дом огромный, три спальни пустые стоят, а она даже не предложила мне с детьми на пару месяцев пожить. Неужели чужие люди ей ближе родной сестры мужа?»
Меня словно ледяной водой окатили. Во-первых, Аня мне даже не звонила и ничего не просила. Во-вторых, фраза была построена так, будто я уже отказала. Жестоко, подло и очень в ее духе. Манипуляция чистой воды.
— Светлана Петровна, — я старалась говорить максимально спокойно, — но ведь Аня мне даже не звонила. Я впервые слышу об этой ситуации. Как я могла ей отказать, если она меня ни о чем не просила?
— Ну, так она стесняется! — тут же нашлась свекровь. — Она же видит, как вы живете. Боится помешать, показаться навязчивой. Девочка гордая! Ты бы сама могла догадаться, предложить! У вас же места вагон! Пожили бы два-три месяца, пока ремонт закончится, и съехали бы. Что вам, жалко, что ли? Это же семья!
Семья… Как же удобно использовать это слово, когда тебе что-то нужно. Я смотрела на свой сад, на идеальный газон, на розы, которые только-только начали распускаться, и физически ощущала, как в мою тихую гавань собираются запустить пиратский корабль с криками, шумом и полным хаосом. Я представила себе гостиную, заваленную игрушками, липкие следы на кухонном столе, постоянное присутствие чужих людей в моем личном пространстве. И самое главное — присутствие Ани, с ее вечным недовольством и пассивной агрессией. Два-три месяца этого ада. Я глубоко вздохнула.
— Я поговорю с Димой, — это было единственное, что я смогла выдавить из себя.
— Вот и поговори! Он-то сестру родную на улице не оставит! — победно заключила свекровь и повесила трубку.
Я сидела на террасе, и мой вкусный чай с мятой показался мне горьким. Солнце светило так же ярко, но радости я уже не чувствовала. Внутри поселилось липкое, неприятное чувство вины, смешанное с обидой и возмущением. Меня уже сделали злодейкой в этой истории, даже не дав мне права голоса. Вечером, когда Дима вернулся с работы, я рассказала ему о звонке. Он помрачнел.
— Опять начинается… — выдохнул он. — Я поговорю с Аней сам. Не бери в голову.
— Дима, я не хочу, чтобы она здесь жила, — честно сказала я. — Ты же знаешь, что «два-три месяца» превратятся в полгода, а то и больше. Ты знаешь, как она умеет давить на жалость. Этот дом — наше единственное место, где мы можем отдохнуть. По-настоящему.
— Я знаю, родная, я все знаю, — он обнял меня. — Но это моя сестра. И мама мне весь мозг вынесет. Давай так: я предложу ей помощь. Снимем ей хорошую квартиру на три месяца, оплатим полностью. Это будет честно. И посмотрим на ее реакцию.
Это был разумный компромисс. Если проблема действительно в жилье, то она согласится. А если проблема в желании пожить именно у нас, за наш счет, в нашем комфорте… что ж, тогда все станет ясно. Я согласилась, но тревога не отпускала. Я чувствовала, что это только начало. Что-то в этой истории с внезапным ремонтом и злыми хозяевами было не так. Слишком гладко, слишком драматично. Слишком похоже на спектакль одного актера.
На следующий день Дима позвонил сестре. Я сидела рядом, на диване, и слышала обрывки фраз из его телефона. Голос Ани был жалобным, полным слез. Она долго и путано рассказывала про какие-то трубы, которые нужно менять, про трещины в стенах, про то, как рабочие все разворотили и жить там совершенно невозможно. Дима терпеливо слушал, а потом сказал:
— Ань, мы с Леной все понимаем. Ситуация неприятная. Поэтому мы хотим помочь. Давай мы снимем тебе хорошую, просторную квартиру на три месяца. Полностью оплатим аренду. Выберешь любую, какая понравится, чтобы и детям было удобно, и школа рядом.
В трубке на несколько секунд повисла тишина. Такая густая, что, казалось, ее можно потрогать. Я затаила дыхание.
— Снять квартиру? — наконец переспросила она, и в ее голосе уже не было слез. Только холодное недоумение. — Зачем снимать, если у вас целый дом пустует? Я же не чужая. Я не прошу денег, я прошу просто пожить по-родственному. Это же совсем другое.
— Ань, пойми, у нас свой уклад жизни. Лена много работает из дома, ей нужна тишина. Мы просто хотим помочь тебе решить проблему, а не создавать новые, — мягко, но настойчиво говорил Дима.
— Понятно, — отрезала она. — Значит, помешаем мы вам. Вашему «укладу». Леночке твоей помешаем. Ну, спасибо за помощь. Не нужно мне ваших подачек. Я как-нибудь сама.
И она бросила трубку.
Дима посмотрел на меня усталым взглядом.
— Ну вот. Как я и думал. Дело не в квартире.
Дело было в нашем доме. В нашей жизни. Она хотела не просто крышу над головой. Она хотела приобщиться к нашему благополучию, которое, как ей казалось, досталось нам слишком легко. Вечером снова позвонила свекровь. На этот раз она кричала.
— Вы довели девочку! Она рыдает, говорит, вы ее унизили своим предложением! Деньгами откупиться решили! Как от чужой! Да как у тебя совести хватает, Дима, родную сестру так обижать! А ты, Лена, я от тебя такого не ожидала! Змею на груди пригрел мой сын!
Я молча отдала телефон Диме и вышла в сад. Мне нужно было подышать. Холодный вечерний воздух немного привел меня в чувство. Я смотрела на темные окна соседних домов. Там тоже жили люди, семьи. Интересно, у них тоже есть такие «родственники», которые считают, что ты им обязан просто по факту своего существования?
Следующие несколько дней прошли в напряженном молчании. Аня и свекровь не звонили. Я почти начала надеяться, что они обиделись и оставили нас в покое. Но я их плохо знала. Это было затишье перед бурей.
В субботу мы с Димой поехали в большой торговый центр за городом. Нужно было купить кое-что для сада и просто развеяться. Мы бродили между рядами с инструментами, когда я вдруг замерла. Впереди, у кассы дорогого бутика одежды, стояла Аня. Она весело смеялась, разговаривая с какой-то подругой. На ней было новое платье, а в руках она держала несколько фирменных пакетов. Та самая Аня, которая «рыдает целыми днями» и которой «некуда пойти с детьми». Она выглядела отдохнувшей, счастливой и совершенно не похожей на жертву обстоятельств. Когда она повернулась, чтобы уйти, я увидела ее туфли. Новые, кожаные, известного и очень дорогого бренда. Такие туфли не покупают, когда тебе грозит остаться на улице.
— Дима, смотри, — шепнула я.
Он проследил за моим взглядом. Его лицо окаменело. Мы быстро спрятались за стеллажом, чтобы она нас не увидела. Мы наблюдали, как она, помахав подруге, направилась к выходу, села в такси и уехала.
— Ремонт, говоришь? — горько усмехнулся Дима. — Не на что жить?
Всю дорогу домой мы молчали. Картина становилась все яснее. Это был не просто каприз. Это был тщательно продуманный план. План по внедрению в нашу жизнь. Но зачем? Просто из зависти? Или было что-то еще?
Моя тревога перерастала в холодное, аналитическое любопытство. Я больше не чувствовала себя виноватой. Я чувствовала, что меня и моего мужа пытаются нагло использовать, и мне отчаянно захотелось узнать всю правду.
На следующей неделе произошел еще один странный инцидент. Мне позвонила Марина, наша общая с Аней дальняя знакомая. Она работала риелтором.
— Лен, привет. Слушай, тут такое дело… странное. Мне сейчас клиентка звонила, интересовалась арендой квартиры в доме, где Аня ваша живет. Говорит, ей кто-то сказал, что там трехкомнатная квартира освободилась, съехали хозяева. Я по базе посмотрела — ничего такого нет. Решила у тебя спросить, может, ты в курсе? Аня же вроде ремонт делает, может, это ее квартира и есть?
У меня внутри все похолодело.
— Марина, а ты можешь уточнить номер квартиры? — попросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Она назвала номер. Это была квартира Ани.
— Спасибо, Марин. Наверное, просто слухи, — сказала я как можно безразличнее и попрощалась.
Съехали хозяева… Значит, квартира пуста. Но не из-за ремонта. Они просто… съехали? Я поделилась этим разговором с Димой. Он нахмурился еще больше.
— Так. Что-то тут совсем нечисто, — сказал он. — Я завтра сам туда съезжу. Поговорю с консьержкой, с соседями. Нужно прекращать этот цирк.
И он поехал. Вернулся через пару часов, мрачнее тучи.
— Ну что, — он сел на кухне и тяжело выдохнул. — Нашей Анечке можно давать премию за лучшую женскую роль. Никакого ремонта там нет и в помине. Консьержка, тетя Валя, которая ее с детства знает, сказала, что Аня с детьми и вещами съехала еще месяц назад. Сказала всем, что переезжает в большой загородный дом к брату. Насовсем.
Я села напротив. Пазл складывался, и картина вырисовывалась чудовищная.
— Насовсем? — переспросила я.
— Насовсем, — кивнул Дима. — Она продала квартиру. Тетя Валя видела, как она прощалась с соседями, говорила, что начинается новая жизнь. Понимаешь? Она не собиралась жить у нас «пару месяцев». Она собиралась переехать к нам навсегда. Она продала свое единственное жилье, будучи уверенной, что мы ее примем. Что мы просто не сможем выгнать сестру и племянников на улицу.
Я молчала, оглушенная этой новостью. Это была уже не манипуляция. Это был захват. Продуманный, хладнокровный и беспощадный. Она поставила нас в положение, из которого, по ее расчетам, не было выхода. Если мы ее пускаем — мы теряем свой дом и свою жизнь. Если не пускаем — мы становимся монстрами, которые выгнали на мороз родственницу с детьми, продавшую свое жилье. Весь расчет был на то, что мы сломаемся под давлением чувства вины и общественного мнения в лице свекрови и других родственников.
— Что… что мы будем делать? — шепотом спросила я.
Дима посмотрел на меня. В его глазах была холодная ярость. Ярость человека, которого предала собственная сестра.
— Мы будем играть по их правилам, — сказал он. — Только теперь мы знаем все карты. Мама как раз звала нас на ужин в воскресенье. «Для примирения». Ну что ж. Примиримся.
В воскресенье мы приехали к свекрови. На столе уже стояли тарелки с ее фирменным оливье и горячее в духовке источало умопомрачительный аромат. За столом уже сидела Аня. Она выглядела сдержанно и печально. Настоящая страдалица. Светлана Петровна суетилась вокруг, создавая видимость семейной идиллии.
— Ну, вот и хорошо, что все собрались, — начала она, когда мы сели. — Семья должна держаться вместе. Все недопонимания нужно решать за одним столом.
Аня сидела, понурив голову, и молча ковыряла вилкой салат.
— Анечка, ну что же ты молчишь? — подтолкнула ее мать. — Расскажи Диме, как тебе тяжело.
Аня подняла на нас глаза. В них стояли слезы. Настоящие, крупные слезы. Актриса.
— Дима… Лена… Я не хотела вас обидеть своим отказом от квартиры. Просто… мне так одиноко и страшно. Я думала, что в семье, у родных людей, мне будет спокойнее. Хотя бы на время. Пока ремонт… эти рабочие… все разнесли, жить невозможно… Пыль, грязь… Дети кашляют…
Она говорила, и ее голос дрожал все сильнее. Она почти зарыдала. Светлана Петровна смотрела на Диму с укором: «Видишь, до чего ты довел сестру?»
Дима молча слушал, не перебивая. Когда она закончила свою патетическую речь и уткнулась в салфетку, он спокойно взял со стола яблоко и повертел его в руках.
— Интересный ремонт, — сказал он тихо, но отчетливо. — Такой капитальный, что пришлось даже квартиру продать.
Аня замерла с салфеткой у лица. Светлана Петровна перестала резать пирог. В комнате повисла звенящая тишина.
— Что… что ты такое говоришь? — пролепетала Аня, испуганно глядя на мать.
— Я говорю то, что есть, — голос Димы стал жестким, как сталь. — Ты продала квартиру месяц назад, Аня. Сказала всем соседям, что переезжаешь к нам. Насовсем. Ты не просилась пожить на пару месяцев. Ты решила просто поставить нас перед фактом. Заехать и остаться. Верно?
Лицо Ани исказилось. Маска скорби слетела, и под ней оказался оскал ярости и паники.
— Да что ты несешь?! Кто тебе наговорил глупостей?! — взвизгнула она.
— Тетя Валя, консьержка. Соседи. Да и риелторы в вашем районе уже в курсе, что квартира продана. Хватит врать, Аня. Просто хватит.
Светлана Петровна вскочила.
— Дима, как ты можешь?! Обвинять сестру во лжи?! Она в беде, а ты…
— В беде? — перебил ее Дима, вставая из-за стола. Он был страшен в своем спокойном гневе. — Ее беда в том, что она решила, что может разрушить нашу жизнь ради собственного комфорта. Она продала свою квартиру, прокутила часть денег на шмотки, а остальное, видимо, припрятала. И разработала гениальный план: поселиться у «богатого» брата и жить припеваючи. А ты, мама… Ты что, не знала?
Светлана Петровна побледнела и опустилась на стул. Она отвела глаза.
И в этот момент Аня, поняв, что игра проиграна, взорвалась.
— Да! Знала! И что?! — закричала она, вскакивая. — А что тут такого?! У вас дом в триста квадратов, а вы жметесь! Удавились за свои метры! Тебе, Лена, все легко досталось! Вышла замуж удачно! А я всю жизнь одна с детьми барахтаюсь! Неужели брат не мог сестре помочь?! Это не дом, это крепость! Вы там за забором от всех спрятались и сидите, как короли! Справедливости в мире нет!
Ее слова хлестали, как пощечины. Но они больше не причиняли боли. Только отвращение.
— Помочь? — Дима усмехнулся, но смех был безрадостным. — Мы предлагали тебе помощь. Реальную помощь. Оплатить тебе квартиру. Но тебе была не нужна помощь. Тебе нужен был наш дом. Наша жизнь. Ты хотела не просто пожить. Ты хотела забрать кусок того, что мы строили годами.
Внезапно Аня замолчала и посмотрела на свою мать с упреком.
— Мама, ну что ты молчишь?! Скажи ему! Это же ты сказала, что это отличная идея! Что они немного повозмущаются, но потом примут! Что Дима не посмеет выставить меня с детьми! Ты же сама говорила, что Лена слишком мягкая и ее можно продавить!
Это был удар под дых. Для меня, но в тысячу раз сильнее — для Димы. Его собственная мать была не просто в курсе, она была соавтором этого плана. Она активно участвовала в обмане. Дима медленно повернулся к матери. В его взгляде была такая боль и разочарование, что мне самой стало не по себе.
— Мама?
Светлана Петровна съежилась под его взглядом.
— Я… я просто хотела как лучше… для Анечки… — пролепетала она.
— Как лучше? — переспросил Дима шепотом. — Обманом заставить нас принять ее? Сделать нас заложниками в собственном доме? Это ты называешь «как лучше»?
Он больше ничего не сказал. Просто взял меня за руку.
— Мы уходим.
— Дима, сынок, постой! — закричала свекровь ему в спину.
Но мы уже шли к двери. Аня что-то кричала нам вслед, какие-то проклятия и обвинения в черствости. Но мы ее уже не слышали. Мы вышли на улицу, в прохладный вечерний воздух, и молча сели в машину. Дорога домой показалась вечностью. Тишина в машине была оглушительной. Это была не та умиротворяющая тишина, к которой мы привыкли. Это была тишина рухнувшего мира. Мира, в котором «семья» оказалась лишь фикцией.
Дома Дима долго стоял у окна, глядя в темноту. Я подошла и обняла его со спины.
— Это не ты виноват, — тихо сказала я.
— Я знаю, — ответил он. — Но от этого не легче. Моя собственная мать… и сестра… они смотрели мне в глаза и врали. Вместе.
Мы больше не возвращались к этому разговору. Нам не звонили. Ни Аня, ни свекровь. Словно их вычеркнули из нашей жизни. Через пару недель мы узнали от дальних родственников, что Аня с детьми уехала жить к какой-то подруге в другой город. Проданная квартира, новые наряды, несостоявшийся грандиозный переезд — все это стало частью какой-то мутной, грязной истории, которая нас больше не касалась.
Иногда по вечерам я сижу на нашей террасе, пью свой чай с мятой и смотрю на звезды. Дом стоит, такой же светлый и просторный. Сад цветет. Ничего не изменилось. Но изменилась я. Внутри меня выросла какая-то тихая, но очень прочная стена. Я поняла, что границы — это не эгоизм. Это необходимость. Это способ защитить то, что тебе дорого. Защитить свой мир, свое спокойствие, свою семью — ту, что состоит из любви и доверия, а не из манипуляций и родственных связей. Наш дом больше не кажется мне просто крепостью. Он кажется мне домом. Настоящим. И покой в нем теперь — заслуженный.