Тот вечер начинался как сотни других, совершенно обычных вечеров в нашей маленькой вселенной. Наша вселенная — это студия в тридцать квадратных метров на двенадцатом этаже типовой новостройки. Для кого-то — клетка, а для нас с Андреем это был наш первый собственный дом, наше гнездышко, которое мы свили с такой любовью. Я до сих пор помню, как мы выбирали этот диван-кровать, который занимал ровно половину жилой зоны, как спорили из-за цвета кухонных фасадов — он хотел строгий серый, а я настояла на теплом, сливочном. Победила я, и каждый раз, когда я готовила ужин, этот цвет согревал меня, напоминал о нашей маленькой победе уюта над практичностью.
В воздухе пахло жареной курицей с розмарином и моим счастьем. Я накрывала на наш крохотный столик, который днем служил мне рабочим местом. Две тарелки, две вилки, салфетки, сложенные треугольником. Андрей должен был вот-вот вернуться с работы. Я любила эти минуты ожидания, когда дом уже наполнен теплом и запахами, а за окном сгущаются сумерки, и город зажигает свои огни. Наша студия была угловая, с двумя большими окнами, и вид открывался потрясающий. Мне казалось, что мы живем в маленькой светящейся коробочке, парящей над миром.
Раздался щелчок замка.
— Ленусь, я дома! — его голос, как всегда, уставший, но родной.
Я выбежала в прихожую, которая была скорее не прихожей, а просто зоной у входной двери, где едва помещался узкий шкаф и полка для обуви. Обняла его, вдохнула знакомый запах улицы, его парфюма и чего-то неуловимо «андреевского».
— Устал? — я заглянула ему в глаза.
— Немного. День суматошный. А чем это так волшебно пахнет?
Он прошел в комнату, бросил портфель на диван и опустился на стул. Я поставила перед ним тарелку с ужином. Мы ели молча несколько минут, и это было комфортное молчание, молчание людей, которым не нужно заполнять каждую секунду словами. Он выглядел задумчивым, даже больше, чем обычно. Он медленно жевал, смотрел куда-то мимо меня, в окно, на россыпь далеких огней.
Что-то его гложет, — подумала я. Может, проблемы на работе? Опять этот проект, который он никак не может сдать?
— Андрюш, все в порядке? — я накрыла его руку своей.
Он вздрогнул, словно очнулся. Посмотрел на меня, и в его взгляде было что-то новое, чего я раньше не видела. Какая-то смесь решимости и… вины?
— Лен, нам надо поговорить.
Внутри у меня все похолодело. Фраза «нам надо поговорить» никогда не предвещает ничего хорошего. Я отложила вилку.
— Я слушаю.
Он глубоко вздохнул, собрался с мыслями.
— В общем, тут такое дело… с мамой. У нее… возникли некоторые трудности.
Тамара Петровна, моя свекровь. Женщина непростая, властная, но в последнее время она заметно сдала. После смерти отца Андрея она жила одна в своей двухкомнатной квартире в старом районе, и мы навещали ее каждые выходные.
— Что случилось? Со здоровьем?
— И да, и нет. Она… ей одиноко. Тяжело одной справляться. Врачи говорят, нужен присмотр, покой. Постоянное присутствие кого-то рядом.
Я кивнула. Ну, наймем сиделку на несколько часов в день. Или будем ездить чаще. Мы справимся.
— Мы можем что-нибудь придумать, — сказала я уверенно. — Можем по очереди оставаться у нее ночевать, если нужно…
Андрей покачал головой. Он не смотрел мне в глаза. Его взгляд был прикован к скатерти.
— Нет, Лен. Этого недостаточно. Я принял решение.
Он сделал паузу, которая показалась мне вечностью. Сердце застучало где-то в горле.
— Мама будет жить с нами. Она переедет к нам на следующей неделе.
Я замерла. Сначала мне показалось, что я ослышалась. Что это какая-то неудачная шутка. Я посмотрела на него, ожидая, что он рассмеется и скажет: «Да ладно, я тебя разыграл». Но он был предельно серьезен. Его лицо было похоже на каменную маску.
Я обвела взглядом нашу студию. Наш диван, который раскладывается от стены до стены. Наш единственный стол. Наш единственный шкаф. Проход между кухней и кроватью, где едва могут разойтись два человека.
— Куда? — выдохнула я. Слово вырвалось само собой, тихое, растерянное.
Андрей поднял на меня глаза. В них была сталь.
— Что «куда»?
— Куда мы ее поселим, Андрей? — мой голос начал дрожать. — Мы живем в маленькой студии! Ты подумал, где мы разместим твою маму? — я в шоке смотрела на мужа.
— Ну… что-нибудь придумаем, — он махнул рукой, словно это была какая-то мелочь. — Поставим раскладушку здесь, у окна.
У окна. На единственном свободном пятачке пространства. Где я занималась йогой по утрам. Где мы ставили новогоднюю елку.
— Раскладушку? — повторила я, чувствуя, как к горлу подступает истерика. — Ты предлагаешь своей пожилой, больной матери спать на раскладушке посреди нашей единственной комнаты? А мы где будем? В метре от нее? Это… это же немыслимо!
— Лен, не начинай, — его тон стал жестким. — Это не обсуждается. Это моя мать, и я не оставлю ее в беде. Я думал, ты меня поймешь.
— Понять? Андрей, я все понимаю! Я люблю твою маму! Но нужно же быть реалистами! Это физически невозможно! У нас не будет ни сантиметра личного пространства! Ни у нас, ни у нее! Как ты себе это представляешь? Как мы будем… жить? Просто жить?
Я смотрела на него, а он отводил взгляд. И в этот момент я впервые почувствовала, что между нами что-то рухнуло. Он принял решение за нас двоих. Решение, которое ломало нашу жизнь, наш быт, наш маленький мир. И он даже не счел нужным это обсудить. Он просто поставил меня перед фактом.
Следующие дни превратились в тихий кошмар. Андрей стал чужим. Он приходил с работы поздно, ссылаясь на то, что помогает матери с вещами, с документами, с подготовкой к переезду. Он почти перестал со мной разговаривать. На все мои попытки вернуться к обсуждению, к поиску альтернатив — снять ей квартиру поближе, найти хорошую сиделку с проживанием — он отвечал ледяным молчанием или коротким: «Я все решил».
Напряжение в нашей крохотной квартире стало почти осязаемым. Оно висело в воздухе густым туманом. Я перестала чувствовать запахи ужина, я не замечала огней города за окном. Наша уютная коробочка превратилась в камеру, стены которой давили на меня. Я спала на самом краешке дивана, отвернувшись к стене, чувствуя спиной его холодное, отстраненное тело.
Он меня не слышит. Он просто меня не слышит. Или не хочет слышать. Почему? Что происходит? Неужели он не видит, что это безумие?
Я пыталась быть рациональной. Я взяла рулетку и начала мерить наше пространство. Вот диван. Если его разложить, остается проход в семьдесят сантиметров до стола. Если сюда поставить раскладушку… то прохода не останется вообще. Перелезать через спящую свекровь, чтобы ночью сходить в туалет? А как же она сама? Пожилой человек, ей нужен покой, тишина. А у нас тут и телевизор, и моя работа за ноутбуком, и его телефонные разговоры. Это же пытка для всех троих.
Я позвонила Тамаре Петровне.
— Тамара Петровна, здравствуйте, это Лена. Как вы себя чувствуете?
— Леночка, здравствуй, — ее голос в трубке был каким-то приглушенным, усталым. — Да потихоньку, дочка, потихоньку.
— Я… мы с Андреем очень за вас переживаем. Он сказал, что вы переезжаете к нам.
В трубке повисла пауза. Мне показалось, я услышала тихий вздох.
— Да… Андрюша так решил. Говорит, так будет лучше. Он обо всем позаботится. Сказал, что все уже устроил.
В ее голосе не было радости. Только какая-то фатальная покорность.
Странно. Если бы моя мама переезжала ко мне, она бы уже обсуждала со мной, какие занавески мы повесим и где будет стоять ее любимое кресло. А тут… глухая тоска.
Подозрения начали прорастать во мне, как ядовитые сорняки. Мелкие, поначалу почти незаметные.
Однажды вечером Андрей вернулся особенно поздно. Я делала вид, что сплю. Он тихо разделся, прошел в ванную. Из кармана его пиджака, который он небрежно бросил на стул, выпал сложенный вчетверо чек. Я дождалась, пока он уснет, и, стараясь не дышать, подобрала его. Чек был из строительного магазина. Дорогущий итальянский замок для двери. И еще какие-то петли, фурнитура. На очень приличную сумму.
Зачем ему замок? Мы же не собирались менять наш. И почему он ничего не сказал?
На следующий день я заметила, что один из ящиков нашего комода, где Андрей хранил какие-то свои старые бумаги, дипломы, документы на машину, заперт. На нем красовался новый, блестящий замочек. Тот самый.
— Андрюш, а что это? — спросила я как можно более беззаботно.
— А, это… — он замялся на долю секунды. — Да так, решил важные документы в порядок привести и убрать под замок. Перед переездом мамы будет суматоха, чтобы ничего не потерялось.
Звучало вроде бы логично. Но что-то в его тоне, в его бегающих глазах заставило меня усомниться. Какие такие важные документы? Мы всю жизнь хранили все в обычной папке, и никого это не волновало.
Через пару дней случилась еще одна странность. Андрей разговаривал по телефону в ванной, закрыв дверь, чего он никогда не делал. Я не подслушивала, но обрывки фраз доносились до меня. «Да, я понимаю, что сроки поджимают…», «Нет, она ничего не знает… Так будет проще для всех…», «Главное, чтобы все прошло гладко в четверг». Четверг. День предполагаемого переезда.
Она ничего не знает. Это он про меня? Что я не знаю? Что переезд состоится? Так я же знаю! Или… я знаю не все?
Моя тревога росла с каждым часом. Я чувствовала себя героем какого-то дурного фильма, который идет по пятам за тайной, но боится ее разгадать. Я начала замечать мелочи: он стал прятать телефон экраном вниз. Он выходил из комнаты, чтобы ответить на звонок. Он постоянно был на каких-то сайтах с недвижимостью, и когда я подходила, быстро сворачивал вкладки. Говорил, что «просто смотрит цены, на будущее». Какое будущее? Будущее на раскладушке рядом с его мамой?
Я решила пойти на отчаянный шаг. Вечером, когда он был в душе, я взяла его телефон. Пароль я знала — дата нашей свадьбы. Как иронично. Сердце колотилось так, что, казалось, он услышит его стук сквозь шум воды. Я открыла последние звонки. Незнакомый номер. Я быстро переписала его на ладонь. Потом зашла в сообщения. И там, в переписке с этим же номером, который был подписан как «Сергей Викторович», я увидела то, что заставило землю уйти у меня из-под ног.
«Андрей Игоревич, напоминаю, что окончательный расчет по договору должен быть произведен не позднее пятницы. Ключи от квартиры на Лесной, семнадцать мы передадим вам после полной оплаты».
Лесная, семнадцать. Это же… Это адрес Тамары Петровны.
«Также по второму объекту все готово. Подписание в четверг, как и договаривались. Ваша мама сможет заселиться сразу же».
Второй объект? Заселиться? У меня закружилась голова. Что все это значит? Какой второй объект?
Я положила телефон на место за секунду до того, как Андрей вышел из ванной. Я лежала, уставившись в потолок, и пазл в моей голове начал складываться. И картина, которая вырисовывалась, была уродливой и страшной. Он что-то продает. Что-то покупает. И все это связано с его матерью и ее квартирой. И я, его жена, в этой схеме была просто… помехой. Человеком, которому говорят: «Так будет проще для всех».
Наступил четверг. Судный день. С утра Андрей был как на иголках. Он почти ничего не ел, только пил кофе чашку за чашкой.
— Ну что, я поехал за мамой и за вещами, — сказал он, торопливо обуваясь. — Грузчики подъедут попозже. Ты тут… подготовь пока место.
Он даже не посмотрел на меня. Просто бросил эту фразу и выскочил за дверь.
Подготовь место. Место для чего? Для большой лжи?
Я осталась одна в звенящей тишине. Солнце било в окна, но мне было холодно. Я подошла к комоду. К этому проклятому ящику с замком. Я знала, что ответ там. Но как его открыть? Я начала лихорадочно перебирать вещи Андрея. В кармане его вчерашних джинсов, в самом уголке, я нащупала что-то маленькое и металлическое. Ключик. Маленький, блестящий ключик. Руки дрожали так, что я с трудом попала в замочную скважину. Поворот. Щелчок.
Ящик выдвинулся.
Сверху лежали какие-то старые грамоты. А под ними — толстая папка. Я открыла ее.
Первое, что я увидела, — договор купли-продажи. Квартира по адресу: Лесная улица, дом семнадцать… продана. Покупатель — какой-то незнакомый мне человек. Продавец — Тамара Петровна. Но подпись… Я бы узнала почерк Андрея где угодно. Он действовал по доверенности. Доверенность, заверенная нотариусом, лежала тут же. Ее квартира. Квартира его матери. Была ПРОДАНА.
Меня затрясло. Я листала дальше. Следующий документ — договор соинвестирования. На покупку однокомнатной квартиры в строящемся доме за городом. В каком-то дешевом, отдаленном районе. На имя… Тамары Петровны. Он продал ее уютную двушку в центре и купил ей конуру на выселках.
Но это было не все. На самом дне папки лежал главный документ. Тот, что объяснял все. Предварительный договор купли-продажи на большую, трехкомнатную квартиру в престижном районе. На имя… Андрея Игоревича Кравцова. Моего мужа. Единоличного собственника.
Деньги от продажи маминой квартиры шли как первый взнос за эту новую, шикарную квартиру. Квартиру, о которой он мне даже не заикался.
И тут я все поняла. Всю схему. Всю чудовищную ложь.
Он не собирался перевозить маму к нам. Этот спектакль с переездом в нашу студию был нужен только для одного. Чтобы создать кризисную, невыносимую ситуацию. Чтобы я сама через неделю-две взвыла и сказала: «Я так больше не могу, давай что-то делать!» И тогда он, как благородный спаситель, предложил бы «гениальное» решение: продать квартиру мамы, добавить наши сбережения и купить большую квартиру для всех. И я бы даже была ему благодарна. Я бы не стала вникать в детали, в цифры, в документы. Я бы просто радовалась, что кошмар в студии закончился. А маму… Маму он бы потом, под предлогом, что «так ей будет спокойнее», отправил бы в ту самую купленную для нее конуру за городом. А может, и не отправил бы. Может, и этого не было в планах.
Я сидела на полу посреди комнаты, обхватив голову руками. Документы были разбросаны вокруг меня. Он не просто обманул меня. Он предал и ограбил собственную мать. Использовал ее, меня, наши чувства.
Раздался звонок в дверь. Я вздрогнула. Наверное, грузчики. Я открыла. На пороге стоял Андрей. Один. Без вещей. Без мамы.
Лицо у него было растерянное и злое.
— Представляешь, какой цирк! — выпалил он, не успев войти. — Мама в последний момент уперлась! Говорит, поживет неделю у тети Вали, сестры своей. Собралась и уехала на вокзал. Пришлось сдавать билеты грузчикам.
Он врал. Врал мне в глаза. Так нагло, так уверенно.
А я молчала. Я просто смотрела на него. А потом медленно перевела взгляд на раскрытую папку на полу.
Он проследил за моим взглядом. Его лицо изменилось в одну секунду. Уверенность слетела, как дешевая маска. Он побелел.
— Что… что это? — прошептал он, хотя прекрасно все понял.
— Это наше будущее, Андрей? — я подняла с пола договор на его новую квартиру. — Трехкомнатная. В престижном районе. Поздравляю. Только меня и твою маму ты забыл туда вписать.
Он пытался оправдываться. Кричал, что делал это для нас, для нашей семьи. Что хотел сделать мне сюрприз. Что мама сама была согласна на переезд в квартирку поменьше, лишь бы нам помочь. Слова лились из него потоком — лживые, пустые, уродливые. Я сидела на диване и смотрела на него, как на совершенно незнакомого человека. Любовь, которая жила во мне столько лет, умирала в эту минуту. Медленно и мучительно.
— Для нас? — я горько усмехнулась. — Ты врешь. Ты все сделал для себя. Втихую. За нашими спинами. Ты обманул меня. Ты обобрал свою мать!
— Ты ничего не понимаешь! Она старая, ей уже ничего не нужно! А нам жить и жить!
В этот момент он стал мне окончательно противен.
И тут зазвонил мой телефон. Я посмотрела на экран. Тамара Петровна. Сердце сжалось от дурного предчувствия. Я нажала на «ответ».
— Леночка… — в трубке раздался плачущий, срывающийся голос свекрови. — Леночка, доченька…
— Тамара Петровна, что случилось? Где вы?
— Я… я на вокзале… Андрюша… он привез меня сюда, дал билет и сказал, что тетя Валя встретит меня в Климово… Я позвонила ей… А она ничего не знает, Лена! Она никого не ждет! Он просто… он просто вышвырнул меня! Он оставил меня здесь с одной сумкой! Куда мне идти, Леночка? Что мне делать?
Я слушала ее, и волосы на моей голове шевелились от ужаса. Значит, никакой квартиры за городом тоже не было. Был просто билет в один конец. В какую-то деревню. Подальше отсюда. Чтобы не мешала. Чтобы не претендовала на свою же долю, на свое жилье.
Я посмотрела на Андрея. Он слышал разговор. Он стоял белый как полотно и смотрел на меня испуганными глазами.
Предательство оказалось еще более глубоким и мерзким, чем я могла себе представить.
Я не стала ничего ему говорить. Я просто сказала в трубку:
— Тамара Петровна, никуда не уходите. Оставайтесь там, где вы есть. Я сейчас приеду.
Я встала, взяла сумочку и молча пошла к выходу.
— Лена! Лена, постой! — он бросился за мной. — Я все объясню! Это ошибка!
— Не трогай меня, — сказала я тихо, но так, что он отшатнулся.
Я выскочила из квартиры, в которой еще утром я была счастлива. Я вызвала такси и поехала на вокзал. Всю дорогу я смотрела в окно невидящими глазами. В голове была абсолютная, звенящая пустота. Не было ни боли, ни гнева. Только холодное, ясное осознание того, что моя жизнь только что раскололась надвое. До и после.
Я нашла Тамару Петровну на скамейке в зале ожидания. Маленькая, сгорбленная фигурка рядом с какой-то старой сумкой. Она плакала, вытирая глаза скомканным платочком. Я села рядом, обняла ее за плечи. Она прижалась ко мне и зарыдала в голос, как ребенок. И я гладила ее по седым волосам, а в душе поднималась ледяная ярость.
Я отвезла ее к своей маме. Объяснила все как есть. Мама, не задавая лишних вопросов, постелила ей в своей комнате, напоила чаем с валерьянкой и усадила смотреть какой-то старый добрый фильм.
Вернувшись в нашу студию поздно вечером, я увидела Андрея. Он сидел на том же месте, где я его оставила. Он выглядел разбитым.
— Где мама? — спросил он глухо.
— Она в безопасности. Там, где ее не предадут.
Я не стала больше ничего говорить. Я молча достала с антресолей свой старый чемодан и начала складывать в него свои вещи. Свою одежду. Свои книги. Свою жизнь. Он смотрел на меня, и в его глазах стояли слезы. Но они больше не трогали меня. Я смотрела на него и видела не любимого мужчину, а вора, укравшего не только деньги своей матери, но и мое доверие, мою любовь, мое будущее.
Наша маленькая студия, наша светящаяся коробочка, парящая над миром, казалась теперь огромной и пустой. Она была наполнена не уютом, а эхом его лжи. Я поняла, что дело было не в квадратных метрах. Дело в том, что даже на самой крохотной площади может поселиться чудовищно большая ложь. И когда она раскрывается, она разрушает все, не оставляя камня на камне. Я застегнула чемодан и в последний раз окинула взглядом комнату.