Кичиться собственной одарённостью совершенно ни к чему. Коли она есть, люди и так оценят, а коли нет, просмеют безжалостно. Зачем самого себя в дурацкое положение ставить? Однако ж мне, как и прочим отморозкам, здравый смысл вкупе со скромностью абсолютно несвойственны. Поэтому немедленно приступаю к бахвальству. Есть у меня природный дар находить неприятности. И даже в отсутствие Фёдора. Кто-то скажет: «Эка невидаль, таких искателей пруд пруди, на тыщу лет припасено!». Но фокус в том, что нахожу я их не искавши, там, где любой риск сведён к минимуму. Считай, на ровном месте.
Супруга уезжала в санаторий подлечиться, и я один на хозяйстве остался. Бремя тяжких забот на меня не давило, всё шло своим чередом, размеренно и рутинно. Этакая благодать продолжалась ровно до того момента, пока на кухне не перегорела лампочка. Событие вполне себе рядовое, как говаривал старина Карлсона: «Пустяки, дело житейское!». Подставил табуретку, выкрутил старую лампочку, вкрутил новую, и вдруг зазвонил домофон. Вероятно, я на какое-то мгновенье забыл, что стою на табуретке, шагнул… И аки Денница, молнией сверзился вниз, разбившись о землю. Правое плечо разорвала дикая боль, словно от огнестрельного ранения. Грязно матерясь, я кое-как поднялся и навалился на стол, в надежде на уменьшение страданий. Тем временем надрывался дверной звонок, перемежаемый громким стуком.
«Что за <ять> припёрлась?! Башкой своей постучи!» - вконец раздосадовался я. За дверью оказалась никакая не <ять>, а соседка Альбина Петровна, дама пожилая, к аморальным поступкам не склонная.
– Что такое? – спросил я, даже не пытаясь любезничать.
– Это я должна спросить! Такой был грохот страшный! Ой, госссподи, а чего у тебя на голове-то? Как будто кал?
– Это горох со свининой. Упал и сковородку на себя опрокинул, – терпеливо объяснил я.
– А как ты упал-то? Голова закружилась? Мотнуло?
– Лампочку вкручивал и оступился. Это вы в домофон звонили?
– Нет, я дома была. Услышала, как загремело и сразу к тебе пришла. Юра, а чего ты руку держишь, сломал, что ли? Да и бледный весь?
– Скорей всего вывихнул. Альбина Петровна, пожалуйста, вызовите «скорую», вон с квартирного, наберите «03». Мои данные назовёте, скажете «вывих правого плечевого сустава под вопросом».
Такое простое действо, как телефонный звонок, для меня было недоступным. Вывихнутую руку приходилось придерживать здоровой, иначе боль многократно усиливалась. А запасными руками природа меня почему-то обделила.
– Алло… Ваш врач Климов убился! – гаркнула во весь голос Альбина Петровна. – Да, Юрий Иваныч! Так убился, обыкновенно… Живой, но очень плох… Не жена, соседка!
– Альбина Петровна, …дская сила, что вы городите?! – вскричал я. – Дайте трубку! Нет-нет, держите её у моего уха!
Вызов я сделал сам, решительно опровергнув возведённую на меня напраслину.
– Нет, Юра, с тобой кашу не сваришь, – покачала головой Альбина Петровна. – Когда вызываешь «скорую», надо маленько приукрасить, сказать чего-нибудь пострашней, тогда они быстро приедут. А ты честного из себя строишь. Вот и сиди теперь со своей честностью, жди у моря погоды.
– Альбина Петровна, ну откуда мне это знать? Я ж на «скорой» не работаю, к медицине отношения не имею…
– Да ну тебя на …ер, юморист, – беззлобно сказала она, махнув рукой. – Дай-ка я тебе голову вытру, а то люди увидят, тоже подумают чёрт-те чего.
Фельдшерская бригада приехала довольно скоро, получаса не прошло. Обезболили ненаркотическим анальгетиком, наложили шину Крамера и в травмпункт свезли. Альбину Петровну пришлось взять в провожатые, потому как мне, однорукому бандиту, было трудно управляться. Народищу сидела прорва, а куда деваться? Все пациенты, привезенные «скорой» и явившиеся самотёком, ожидают в общей очереди. Настроился я на долгое ожидание, но у Альбины Петровны, как оказалось, имелся другой план. Не сказав мне ни слова, она без стука вошла в кабинет травматолога и во всеуслышание заявила:
– Там врач «скорой помощи» с переломом руки, примите его без очереди! Климов его фамилия! Ведь он же свой всё-таки, коллега!
Столь убийственного позора я отродясь не испытывал. Захотелось провалиться сквозь землю или, на худой конец, скрыть физиономию под бронированной маской. В этот момент даже пожалел, что не покалечился более основательно. Тогда бы в стационар увезли и такой срамоты точно бы не случилось.
– Альбина Петровна, да прекратите, в конце концов! Не пойду я без очереди! Чем люди хуже меня? – заругался я. – Идите сюда, присядьте и успокойтесь!
– Ну и кисни тут до утра! Дундук какой-то… – обиженно ответила она.
После того, как из кабинета вышла пациентка, вызвали меня.
– Нет-нет, давайте по очереди! Никакой спешки нет! – запротестовал я.
– Да заходите уже! – сказал травматолог.
– Иди скорей, хватит рассуждать! – поддержала его довольная Альбина Петровна.
Жгучий стыд затмил боль, я ощутил себя преступником, сотворившим нечто до жути гнусное, недостойное снисхождения.
К великой радости, мои опасения не оправдались. Вывих оказался обычным классическим вывихом, безо всяких дополнительных пакостей. Вправили мне его под местной анестезией, быстро и чётко, как по учебнику. После этого, плечевой сустав и руку надёжно зафиксировали, чтобы дать восстановиться связочному аппарату.
Ох, как мне не хотелось сообщать Ирине о своём несчастье! До последнего тянул. Однако ж деваться некуда, такое при всём желании не скроешь. После этого досрочно завершила она своё лечение, и, как водится, пропесочила меня так, что треск стоял. По моим умственным способностям вдоль и поперёк прошлась, мол, ты как дитё, постоянного присмотра требуешь. Правда, вскорости остыла и тёплой заботой окружила.
После вправления вывиха, плечо ныло долго, нудно и раздражающе. Первую неделю пришлось плотно «сидеть» на нестероидных противовоспалительных, хотя ими нельзя долго увлекаться. Язву с кровотечением они могут вызвать легко и непринуждённо. Потом были физиолечение с ЛФК, а там и выписка подошла. Точней, я сам напросился, ибо надоело серое однообразие. Хотелось живого общения и живых впечатлений, чувства собственной полезности и нужности людям.
***
Осень вконец деградировала. Яркая рыжеволосая красавица превратилась в облезлую грязнулю, вечно мокрую и сопливую. Каждый день одно и то же: дождь и слякоть, слякоть и дождь. Солнце видимо в бега ударилось, скрывается как матёрый уголовник, хоть во вселенский розыск объявляй. В общем погода так и шепчет: «Сиди дома и не шляйся по улицам!». Однако ж домоседство до чёртиков надоело, поработать страсть как охота!
– Иваныч, я с тебя <фигею>! – сокрушённо помотал головой врач Анцыферов. – Ирину в санаторий сплавил и сразу давай с чужой бабкой развратничать! Аж руку вывихнул, вот до чего!
– Садо-мазо… – вставил свои пять копеек врач Данилов.
– Тьфу на вас! Это соседка была, ей уже за восемьдесят! – сказал я, чувствуя, как от стыда краснеет физиономия.
– Ладно, сделаем вид, что поверили. Кстати, про Андрея Ильича слыхал? – спросил Анцыферов.
– Нет, а чего такое? Умер, что ли? – обомлел я.
– Да уж лучше бы умер. Мы вчера ездили, сын вызывал. Деменция его одолела, дезориентированный, вообще без соображения. Считает, что так и работает главным фельдшером. В девяностых застрял, Черноусова с Задворновой всё вспоминал.
– Ходит ещё или слёг? – спросил я.
– По квартире ходит немного, а за пределы ни-ни. Спросил: «Вы сейчас куда? Меня домой увезёте?». Сына прогоняет, мол, на «скорой» нельзя
– Как же так быстро его скрутило? Может инсульт перенёс?
– Нет, сын сказал не было. А чего быстрого, Иваныч? Наверно сам замечал, он в последнее время уже был чудненький.
– А вызвали по какому поводу?
– Сын хотел госпитализировать, думал, по блату сразу увезут.
– Погоди, а в ПНД он не наблюдается, что ли?
– Наблюдается. Ему надо инвалидность оформлять, собирать кучу бумаг, а сын думал, что если мы увезём, то там сами всё сделают.
Первые тревожные звоночки, оповещающие о непорядке в голове, как правило, остаются без должного внимания. Не оттого, что всем плевать, нет. Причины в другом кроются. Сам больной не может трезво оценить своё состояние, ведь критика-то снижена. Он чувствует, что жизнь заметно усложнилась, из ниоткуда выросли непролазные дебри всяческих проблем. «Какая-то дрянная полоса идёт, всё разом навалилось, аж голова кругом. Но ничего, вот отдохну, тогда и войду в колею», – примерно таковы его суждения. И надо ли говорить, что отдых ровным счётом ничего не меняет, а отыскать нужную колею не удаётся?
Теперь относительно ближайшего окружения больного. На ранней стадии мы занимаем одну из двух позиций. Либо делаем вид, будто ничего не происходит, успокаиваем себя, дескать всё само рассосётся. Либо начинаем злиться, мол, никакой он не больной, а самодур и …олочь. То и другое, конечно же, неправильно. Когда болезнь только началась и пока есть время, нужно тактично подтолкнуть человека к лечению. Вопрос лишь в том, как это сделать, особенно если нет близких доверительных отношений.
Когда Андрей Ильич ещё работал, мы с коллегами замечали нехорошие изменения в нём. Лично я мог бы этично посоветовать ему заняться своим психическим здоровьем. Однако его реакция была известна наперёд: «Ааа, вон ты куда клонишь! Начальству продался! Решили из меня дурака сделать?». Короче говоря, нет у меня на этот счёт действенного рецепта.
Кстати, об этике. На конференции огласили жалобу на фельдшера. Приехал сей кадр на вызов к пожилой женщине, которую беспокоило сильное сердцебиение. Снял ЭКГ, дал таблетку бета-адреноблокатора и уехал, оставив больную дома. Как поётся в песне: «Всё по уму, но лажа всё же вышла». Таблетку он дал со словами: «На, грызи, только не глотай!». Подчеркну, это было сказано пожилой женщине, годившейся ему даже не в матери, а в бабушки. Да, понимаю, пациенты и их родственники хитры на выдумки. Такое наклепают, хоть стой, хоть падай.
Но в данном случае всё оказалось чистой правдой, ведь недоделанный эскулап даже не думал отпираться. Он относится к категории специалистов, считающих профессиональную этику чем-то пустым, инородным. Глупостью, придуманной исключительно для засорения мозгов. Со слов начмеда, он получит дисциплинарное взыскание. Очень хочется верить, что оно послужит ему уроком. Хотя по большому счёту, тех, кто не умеет или не считает нужным следить за своим языком, к практической медицине на пушечный выстрел нельзя подпускать. Ведь словом можно не только лечить, но и калечить.
***
Соскучился я по работе, можно сказать, истосковался. Ждал первого вызова с воодушевлением и дождался наконец: мужчина сорока восьми лет неадекватно себя ведёт. Раз вызвала полиция, значит слишком уж неадекватно.
В однокомнатной квартире было тесно, грязно и зловонно. Полная круглолицая женщина грозно двинулась к нам, будто намереваясь придавить мощным бюстом:
– Вы посмотрите, чего он наделал! Во что квартиру превратил, <самка собаки>!
– А вы ему кем приходитесь? – спросил я.
– Я – хозяйка, а он – квартирант! Строил из себя порядочного я и пустила на свою голову! Пьянь чёртова! У него денег нет, всё пропил и уезжать не хочет!
– Стоп! А вы зачем нам это рассказываете? Вот полиция, с ними и решайте вопросы, – осадил я её.
– Дайте мне договорить! – властно заявила дама. – Он специально под дурака косит, чтоб не платить! Несёт какую-то ересь, цирк устроил! В психушку уедет и ничего с него не получишь! Мне от вас нужно заключение о симуляции. Тут и так всё видно!
– Уважаемая, никаких заключений мы не даём, – сказал я.
– Знаете что, я сама в медицине работаю и все дела знаю! Вы обязаны его освидетельствовать!
– Свои обязанности мы лучше знаем, – спокойно ответил Виталий.
– Так, молодой человек! Вы – санитар, вот и санитарьте, а в разговоры не суйтесь!
Сдержались мы, пререкаться дальше не стали и переключились на болезного. Худой как скелет, голый по пояс, он пребывал в белогорячечном угаре:
– Чё за дела, я не понял? Ха, <фига> се! Скройся <на фиг>! <Отвяжись> от меня, куда ты лезешь, дурачок, ёп!
Эти слова были адресованы не присутствующим, а одолевшим его галлюцинациям.
– Что случилось, уважаемый? С кем разговариваешь? – задал я традиционные вопросы.
– Пацаны, есть курёха? – спросил он. – <Фигли> смотришь, рожа!
– Есть, погоди маленько. Как тебя зовут?
– <Самка собаки, …ля!>, он сгнил уже! Убери эту сетку! – попытался он вскочить с кровати, но был удержан полицейскими.
– Ну-ка смотри на меня, не отвлекайся! – велел я. Смотри-смотри! Как тебя зовут?
– Тимоха, ёп! Ты гонишь, что ли? Я с <неформальное название криминального городского района>. Все пацаны меня знают, Муха, Барс, Китаец, дядя Паша.
– Полностью называй фамилию, имя, отчество!
– <Фамилия> Алексей Юрьевич, <дата рождения>. Меня… А, <ять>, командир, сетку сними! <На фиг> ты издеваешься?! – начал он стаскивать с себя что-то невидимое.
– Лёша, успокойся! Ты сейчас где находишься! Лёша, угомонись! Где ты сейчас находишься? Что это за место?
– Где, на тюрьме, <адрес следственного изолятора>! Хата два пять шесть… Ну сними, ты чё, блин, как нелюдь!
– Всё, снял! Успокойся! – сказал Герман.
– Ничего ты не снял! …ля, она в горло лезет! Убери! Ай, …ля, больно! Больно, сказал! <Гомосексуалисты грёбаные>! Кусается, она бешеная! Ааа!
От традиционных вопросов «Когда последний раз пил и как долго?», я воздержался. А всё потому, что ответы находились прямо перед глазами. Судя по невообразимому количеству пустой стеклотары, пил болезный долго и старательно. Признаков опьянения не наблюдалось, зато была симптоматика алкогольной абстиненции. Проще говоря, первым к нему явился большой бодун, а вскоре белая горячая фея составила компанию.
Хозяйка квартиры, поняв, что болезного мы намерены госпитализировать, закатила шикарный скандал. В некомпетентности обвинила, в халатности и попустительстве. Мол, какой вы психиатр, если явного симулянта распознать не можете? И вообще, говорит, очень странно, с чего это вы о нём так заботитесь? Надо разобраться! Ну что ж, пусть разбирается, это её право, а симуляции там точно нет. Дама, конечно, неприятная, но всё же по-человечески её можно понять: вместо дохода получила ущерб в виде загаженной квартиры. И вряд ли она добьётся возмещения. Что можно взять с этого Лёши, кроме анализов?
Следующий вызов оказался непрофильным, зато попутным: носовое кровотечение у мужчины шестидесяти девяти лет.
У калитки частного дома нас встречала супруга больного:
– Он кровью истекает, ручьём льёт! Идёмте скорей!
Пациент, грузный, широкий, седовласый, сидел на диване, запрокинув голову. Когда он отнял от лица большую тряпку, то стал похож на вампира, перепившего кровушки. Особенное сходство прибавляли клыки, выделявшиеся на фоне разрушенных резцов.
– Вроде прошло, – сказал он с облегчением в голосе.
– Открывайте рот, будем посмотреть, – велел я. – Ничего у вас не прошло.
– Как так? В носу-то сухо, – не поверил он.
– Потому что течёт по задней стенке глотки, и вы глотаете. Нельзя голову запрокидывать! И прикладывать надо холод, а не сухую тряпку. Как вы себя чувствуете? Голову не кружит?
– Хорошо, намного лучше стало! Сначала голова разболелась, прямо распирало, того гляди лопнет. А как кровь пошла и сразу полегчало.
– Сто пятьдесят пять на девяносто, – доложил Виталий, измерив давление.
– Значит было вообще запредельное, – заключил я. – Вы постоянно что-то принимаете?
– Да когда как. Обычно у меня давление нормальное, не страдаю я этим делом. А уж если скакнёт, жена даёт этот, как его, на «К» называется… Лида, скажи название таблеток!
– При гипертонии лечение должно быть постоянным, пожизненным. А <Название гипотензивного препарата> не лечит, его можно только как скорую помощь применять. Вам сегодня очень повезло. Если б не носовое кровотечение, то случилось бы кровоизлияние в мозг. Думаю, сами понимаете, что это такое.
– Не понимаю, а знаю, у меня родной брат от этого дела умер, – признался больной.
– Ну, тем более.
Сделали мы переднюю тампонаду, но всё равно подтекать продолжило. Поэтому увезли в ЛОР-отделение, от греха подальше. Больному действительно повезло, его организм слил часть крови наружу, снизив тем самым артериальное давление.
Кровопускание известно с древних времён и активно практиковалось вплоть до начала XX века. Поначалу теоретической базой служила гуморальная теория, объяснявшая болезни дисбалансом жидкостей («жизненных соков») в организме. Таковыми считались кровь, слизь, желтая и чёрная желчь. Кроме того, в период античности врачи не знали, что кровь циркулирует по организму и полагали, что она может загнивать, подобно стоячей воде. Если врач диагностировал избыток одной из жидкостей или застой крови, то проводили кровопускание. Эта процедура пользовалась большой популярностью, её делали не только врачи, но и цирюльники.
В конце концов гуморальная теория зачахла, но кровопускания остались. Их проводили для снятия воспаления, выведения ядов, удаления излишнего полнокровия. Кровь пускали не жалеючи, при любой болячке от поноса до психоза. В лучшем случае такое лечение оказывалось бесполезным, а в худшем – приводило к смерти. Самым ярким примером служит первый американский президент Джордж Вашингтон. Он сильно простыл, развился эпиглотит – воспаление надгортанника. Горло распухло так, что глотать не мог, дышать было трудно.
Доктора взялись за лечение с большим энтузиазмом. Присыпали и без того воспалённое горло порошком из шпанских мушек, а когда это не помогло, начали кровопускания. Старались так, что в несколько приёмов вылили примерно два с половиной литра. Один из врачей предлагал единственный разумный способ лечения, трахеотомию, однако не был услышан. В итоге 14 декабря 1799 года, пациент скончался. Вполне возможно, что смертельный исход всё равно бы наступил, но врачи сделали всё, чтоб не оставить ни единого шанса.
Кстати сказать, кровопускание, как мера экстренной помощи при артериальной гипертензии, применялось в СССР. Такая рекомендация есть в терапевтическом справочнике 1943 года издания под редакцией доцента С.Б. Рафалькеса. Затем с появлением эффективных лекарственных препаратов, борьба с гипертонией перестала быть кровопролитной. И всё-таки кровопускание не кануло в лету. Самый известный пример – лечение пиявками, называемое «гирудотерапия». А кроме того, классическое кровопускание применяется при заболеваниях, сопровождающихся избытком железа и эритроцитов. В любом случае, эта процедура перестала быть варварской и это радует.
Освободившись, поехали к мужчине шестидесяти семи лет с неадекватным поведением.
Ещё на подходе к квартире стало ясно, что там неспокойно. Мужской голос что-то громко и отрывисто выкрикивал, а голоса женские призывали успокоиться. Ладно хоть до рукоприкладства дело не дошло. Мои парни остались в квартире, а мы с супругой больного вышли на лестничную площадку, дабы лишний раз не травмировать его.
– Он совсем с ума сошёл, мы уже не знаем, что и делать. Совсем невменяемый и неуправляемый. Я дочь вызвала, думала хоть она на него как-то повлияет. Нет, всё бесполезно, – рассказала она.
– Давайте конкретно и по порядку, что с ним происходит и с чего всё началось, – попросил я.
– Ну давайте. Он – доктор технических наук, профессор, был заведующим кафедрой в <Название технического вуза>. В начале августа инсульт перенёс, но восстановился быстро, теперь и ходит, и говорит нормально. А вот с психикой плохо. Был умнейший человек, добрый, с чувством юмора. После инсульта как будто поглупел, стал склочным, подозрительным, всё ему не так и не эдак. Со вчерашнего вечера вообще вразнос пошёл, говорит, что я не настоящая, отравить его хочу, прогоняет. Называет «Эта женщина»! Представляете?
– С алкоголем у него какие отношения?
– Нет-нет, никаких! Он с молодости это дело не любит. А уж после инсульта вообще ни-ни, даже и не вспоминает.
– Всё ясно, сейчас посмотрим.
Больной, сухощавый, среднего роста, с жидкими волосёнками вокруг большой лысины, был возмущён до крайности:
– Уведите её! Прогоните эту …варь! – потребовал он, указывая пальцем на супругу.
– Тише, тише, Леонид Николаевич, – сказал я. – Давайте спокойно поговорим. Чем вас супруга обидела? Что не так?
– Какая супруга? Супруги, наверно, и в живых-то нет! А эта подставная, артистка …ренова! Меня дураком считают, мол, всё равно ничего не поймёт. А я пока из ума не выжил!
– То есть, вашу жену подменили, верно?
– Получается так.
– А с какой целью?
– Известно с какой. Она мне отраву подмешивает понемногу, чтоб не сразу окочурился, иначе заподозрят. Меня не будет и ей всё достанется, квартиру, деньги, всё получит.
– Скажите, а внешне она похожа на вашу супругу?
– Да, очень похожа. Но вы же сами должны понять, если прожили столько лет, неужели не отличишь? Сразу всё видно.
– Ясно. Ну а дочь настоящая?
– Не знаю, они все из одной шайки-лейки, натуральная мафия! Специально пожилых людей подыскивают, задуривают и убивают! Но я терпеть не буду, я их сам уничтожу! Это – самооборона, мне ничего не сделают! Я уважаемый человек, меня все знают и в беде не бросят! Есть кому заступиться!
– Леонид Николаевич, какой сегодня день недели?
– Это что за вопросы?! Вы думаете я из ума выжил?
– Ни в коем случае! Это формальные вопросы, я обязан их задать, у нас такая работа. Ну так какой день-то? А заодно месяц и год?
– <Назвал правильно>.
– Вы сейчас где находитесь?
– У себя в квартире, <назвал верный адрес>. Ну что, проверили?
– Да, всё хорошо. Леонид Николаевич, у вас есть жалобы на здоровье?
– Конечно! Откуда возьмётся здоровье в такой обстановке? Я в постоянном стрессе, в напряжении, ночами не сплю! Голова мутная, болит, кружится! Ничего на ум не идёт!
– Леонид Николаевич, вам надо обследоваться, полечиться и отдохнуть. Если находиться в постоянном стрессе, вас надолго не хватит. Понимаете?
– Да мало ли, что я понимаю? А как я квартиру и всё тут брошу? Из больницы выйду, а у меня ни кола, ни двора! Голый-босый останусь!
– Нет, такого не будет. О каждом случае криминала мы обязаны сообщать в полицию. Так что всё будет под контролем.
Первым делом мы свозили Леонида Николаевича на компьютерную томографию. Свежего инсульта не оказалось, зато обнаружилась другая бяка: обширный постинфарктный кистозно-глиозный очаг в правой височно-теменно-затылочной области, с вовлечением островка и базальных ганглиев. В переводе на доступный язык, перенесённый в августе ишемический инсульт сожрал приличную часть мозга. Собственно, это и стало причиной психических нарушений.
Выставил я Леониду Николаевичу органическое бредовое (шизофреноподобное) расстройство вследствие повреждения головного мозга. Самым веским доказательством этого диагноза является бред Капгра, иначе называемый «бред отрицательного двойника». Леонид Николаевич был убеждён, что супругу подменили на самозванку-вредительницу, потенциальную убийцу. Вместе с тем, он находился в ясном сознании, всесторонне правильно ориентирован, грубых когнитивных нарушений не обнаруживал. Всё это позволяет исключить делирий и инволюционный параноид. Что же касается прогноза, то почвы для оптимизма я не вижу. Вполне возможно, на фоне лечения бред утратит свою актуальность, Леонид Николаевич станет более спокойным и не таким взвинченным. Но о полной критике к своему состоянию мечтать не приходится.
Далее получили разрешение на обед, однако диспетчер Надежда нас обломала. Дала вызов нашенский, психиатрический, от которого не отбодаешься. Пришлось ехать на другой край города в интернат для престарелых и инвалидов. Там женщина семидесяти шести лет вдруг начала себя вести неадекватно.
Этот интернат всегда производит тягостное впечатление. Внешне там всё благопристойно, нет ни разрухи, ни убожества. А вот моральная атмосфера оставляет желать лучшего. Всё пропитано безнадёгой, пронизано душевным холодом, жильцы большей частью злые, хмурые, унылые.
– Баушка Мухина <чокнулась>, – лаконично пояснил крепко поддатый дедушка в коридоре.
– Мож забухала? – предположил безногий мужчина в инвалидном кресле.
– Неее, она не пьёт. Правильная, ёпт! – неприязненно сказала испитая женщина на костылях.
В комнате больной находилась медсестра, похоже единственный адекватный человек во всём интернате:
– Какой-то психоз у неё. Бабуля всегда была нормальная, спокойная, – пояснила она. – Ходила плохо, потихоньку, а сегодня как вихрь начала носиться! В подсобке взяла вёдра, к запасному выводу притащила, потом пришла в чужую комнату, и давай в стену стучать, кричит: «Помогите!».
– Раньше ничего подобного не было?
– Нет, никогда.
– Чем болеет?
– Диабет второго типа, гипертония, коксартроз.
Больная, маоенькая, седенькая, в застиранном байковом халатике, сидела нахохлившись на кровати. Взгляд её был наивно-испуганным, как у брошенного ребёнка.
– Здравствуйте! Что вас беспокоит? – спросил я.
– Как? – переспросила она.
– Как вы себя чувствуете?
– Ой, чего… Ночную рубашку, трусы, лифчик… Все полотенца… Стучали там, внизу, сильно кричали…
– Вас как зовут? – спросил я.
– Как… Не знаю как, спросите кого-нибудь…
– Вы сейчас где находитесь?
– Не знаю, ничего не знаю!
– А какое сейчас время года?
– Да почём я знаю?
Заподозрили было гипогликемию, что сахарок упал, но нет, глюкометр показал шесть с копейками. Кардиограмма тоже не преподнесла никаких сюрпризов. А вот неврологический статус подсказывал, что у больной возникло острое нарушение мозгового кровообращения. Всю положенную помощь мы ей оказали, положительного эффекта не получили и увезли в нейрососудистое отделение. Там провели КТ, результат которой оказался невнятным, вроде бы похоже на ОНМК по ишемическому типу. Такое случается, когда очаг только-только начинает формироваться. Ну а какой будет динамика, пока неизвестно.
Обед с последующим отдыхом прошли штатно, то есть скучно и совсем неинтересно. Да оно и к лучшему, ну их на фиг, эти нежданные интересности. Вызов прилетел аж в пятом часу: мужчина тридцати двух лет ведёт себя неадекватно и агрессивно. В примечании указано, что употребил некое психоактивное вещество. Вызвала полиция, а раз так, значит хорош гусь.
У добротного частного дома нас встретила женщина средних лет, дрожавшая то ли от холода, то ли от волнения, а может и от всего вместе взятого.
– Здравствуйте! Я его сестра. Он опять чего-то накурился…
– Опять? Значит не первый раз? – спросил я.
– Какой! Алкаш и наркоман, всё вместе… Правда, в последнее время не пил, думали завязал. А он на «соль» переключился. Купил стеклянную трубку, через неё курит. Говорит, чтоб взбодриться.
– Что с ним происходит?
– Крыша совсем съехала. Он в приделке живёт, слышу, орёт, возится. Муж у меня на работе, боюсь, а всё равно пошла. Мало ли, подожжёт ещё. Дверь открыла, а он ножом машет, типа отгоняет кого-то.
– На вас не кинулся?
– Нет, это у него глюки. Но меня узнал, кричит, Наташка, беги! Я стала в «скорую» звонить, всё им рассказала, а они велели сначала полицию вызывать. Ну я и вызвала, а они вас.
– Он на учёте стоит, у психиатра, нарколога?
– У нарколога. Он водителем работал на маршрутке, прямо на смене выпил и попал в ДТП. Пассажирка пострадала, правда, несильно. Ну и короче, прав лишили, на учёт поставили…
– На осмотры ходит?
– Не, забил на всё.
– А живёт-то на что?
– Ооох, так, перебивается кое-чем. Извините, я не могу рассказывать, лучше промолчу.
Болезный, в застёгнутых сзади наручниках, сидел на кровати. Но не тихо-мирно, нет. Он кричал, дёргался, порывался вскочить и с трудом удерживался тремя полицейскими. Лицо его одновременно выражало ужас, гнев, растерянность. И вся эта гремучая смесь эмоций являла собой абсолютное безумие. Не стану передавать его речь, ибо она состояла почти из одного мата и смысла не содержала. Контакту, даже формальному и краткому, он был совершенно недоступен. Госпитализировали с боем. Если бы не полицейские и Герман с Виталием, он бы разнёс больницу к такой-то матери.
Не буду в очередной раз заводить шарманку об отсутствии борьбы с наркоторговлей. Каждый, кто не разучился думать, и без меня всё понимает. Скажу о другом. Водителей общественного транспорта, находящихся за рулём в состоянии опьянения, необходимо привлекать к уголовной ответственности. Даже если нет пострадавших, за один лишь факт употребления, с пожизненным лишением права работы на пассажирских перевозках. Хочется надеяться, что законодатели созреют до принятия такой нормы.
Освободившись, отправились на непрофильный вызов, но опять-таки попутный: возможно, умер мужчина сорока девяти лет. В примечании написано, под вопросом отравился.
В квартире нас встретила рыдающая женщина:
– Отравился, <самка собаки>! Кислоты напился! Ооой, что наделал! Что, ты, <ять>, натворил! Ааа, <самка собаки>! – дико вопила она.
– Тише, тише, успокойтесь. Вы ему кем приходитесь?
– Жена. Гражданская…
– Где он?
В ванной на полу, в сидячем положении, находилось тело мужчины в шортах. На подбородке, передней поверхности шеи и груди кожные покровы имели графитово-серую окраску, что очень походило на химические ожоги. В раковине лежала разбитая стеклянная банка. Смерть не вызывала ни малейших сомнений. Судя по трупным явлениям, наступила она не менее четырёх часов назад.
– С чего он на такое решился? – спросил я сожительницу.
– Не знаю, ничего не знаю! Не говорил, не собирался!
– Записки не оставил?
– Нет, я искала.
– А какой кислотой-то?
– Вроде серная, из аккумуляторов.
Вызвали мы полицию и отчалили. Наше дело смерть констатировать, а всё прочее пусть выясняют правоохранители. Единственное, что вызывает недоумение, так это слишком жестокий способ ухода из жизни. Ведь отравление едкими жидкостями всегда мучительно и смерть приходит отнюдь не мгновенно. Но, что сделано, то сделано, назад не воротишь.
Вот и завершилась моя смена, получившаяся весьма неплохой. Не зря же скучал, будучи на больничном!
Все имена и фамилии изменены