Мы были женаты шесть лет, и эти утренние моменты, наполненные тихой заботой, были для меня самым большим сокровищем. Наша новая спальня, которую мы обустраивали почти полгода, наконец-то была готова. Я потянулась на идеально гладких, прохладных простынях и улыбнулась. Всё было именно так, как я мечтала: стены цвета утреннего тумана, огромная кровать из массива дуба с высоким мягким изголовьем, и большое зеркало в серебряной раме, отражавшее наш маленький рай. Я встала, накинула шёлковый халат и пошла на кухню, предвкушая поцелуй мужа и чашку его фирменного кофе.
— Доброе утро, соня, — Стас обернулся и улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой. — Как тебе спалось на новом месте?
— Волшебно, — я обняла его со спины, утыкаясь носом в его плечо. — Просто волшебно. Кажется, я впервые за много лет выспалась по-настоящему. Спасибо тебе.
Именно я настояла на этой кровати, долго откладывала, выбирала. Стас сначала отнекивался, говорил, что это слишком дорого, что можно найти вариант попроще. Но я была непреклонна. Мне хотелось, чтобы у нас было своё гнездо, место силы, куда мы могли бы возвращаться после тяжёлого дня. И вот оно у нас было.
Мы сидели за столом, пили кофе и обсуждали планы на выходные, когда зазвонил его телефон. На экране высветилось «Мама». Стас немного напрягся, но тут же натянул на лицо улыбку.
— Да, мам, привет. Что-то случилось?
Я не слышала, что говорила на том конце его мать, Тамара Павловна, но видела, как меняется лицо мужа. Улыбка сползла, брови сошлись на переносице. Он слушал молча, изредка вставляя «угу» и «понятно».
— Хорошо, мам, не переживай. Сейчас что-нибудь придумаем. Да, конечно. Я перезвоню.
Он положил трубку и тяжело вздохнул.
— Что там? — осторожно спросила я.
— У мамы в квартире трубу прорвало. Соседей снизу заливает, кошмар полный. Сейчас приедут аварийку вызывать, всё перекрывать. Ремонт там теперь надолго, говорит, минимум на месяц-полтора.
— Какой ужас! А она где будет жить? У тёти Вали?
Стас отвёл взгляд и начал ковырять вилкой остатки омлета.
— Ну... тётя Валя сама в однокомнатной с внуком ютится. Я вот подумал... может, она у нас пока поживёт? У нас же есть гостевая комната. Совсем пустая стоит.
Внутри что-то неприятно ёкнуло. Гостевая комната служила мне кабинетом. Там стоял мой рабочий стол, компьютер, стеллажи с книгами. Это было моё личное пространство, где я могла спокойно работать из дома. Но отказать в такой ситуации было бы бесчеловечно. У его мамы беда.
— Да, конечно, — я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно более сочувствующе. — Конечно, пусть приезжает. Нужно помочь ей вещи перевезти?
— Спасибо, родная! — Стас просиял и тут же бросился меня обнимать. — Я знал, что ты поймёшь! Ты у меня самая лучшая! Вещи я сам перевезу, там немного. Она буквально на пару-тройку недель, пока всё не уладят.
В тот же вечер Тамара Павловна уже была у нас. Она вошла в квартиру с двумя огромными чемоданами и видом оскорблённой королевы, изгнанной из своего замка. Она окинула нашу прихожую критическим взглядом и поджала губы.
— Ну, здравствуйте. Пришлось побеспокоить вас, — процедила она, даже не посмотрев в мою сторону.
— Тамара Павловна, проходите, чувствуйте себя как дома, — я попыталась улыбнуться. — Стас, помоги маме с вещами.
Мы разместили её в моей бывшей рабочей комнате. Я заранее вынесла оттуда свой стол и компьютер в угол гостиной, освободила шкаф. Комната была небольшой, но уютной, с окном, выходящим в тихий двор.
— Здесь, конечно, тесновато, — произнесла она, осматриваясь. — После моей-то трёхкомнатной... Ну, что ж. Придётся потерпеть. А где у вас тут постельное бельё? И полотенца мне нужны. Отдельные.
Я молча принесла ей всё, что она просила. Стас суетился вокруг неё, как наседка, заглядывал в глаза, спрашивал, не хочет ли она чаю или чего-нибудь поесть. Я чувствовала себя лишней в собственном доме. Это было только начало, но тогда я ещё не понимала, какой кошмар меня ждёт впереди. Вечером, когда мы ложились спать в нашу новую, идеальную кровать, я почувствовала первое настоящее беспокойство. Дом перестал быть нашей крепостью. В нём появился чужой, враждебный элемент. Стас обнял меня, но я не могла расслабиться. За стеной, всего в нескольких метрах от нас, была его мать. И я инстинктивно чувствовала, что эти «пара-тройка недель» — только начало большой и очень неприятной истории.
Первые дни превратились в медленную пытку. Тамара Павловна с утра до ночи находилась дома, в то время как мы со Стасом уходили на работу. Возвращаясь вечером, я каждый раз обнаруживала какие-то изменения. То мои любимые орхидеи на подоконнике оказывались переставленными в тёмный угол, потому что «им тут лучше». То на кухне кастрюли и сковородки меняли своё привычное местоположение, потому что «так удобнее». Она не спрашивала, она просто делала. И на все мои попытки мягко возразить следовал один ответ:
— Девочка моя, я же как лучше хочу. Я жизнь прожила, знаю толк в хозяйстве.
Стас поддерживал её во всём.
— Ну что тебе стоит? Маме так удобнее. Она гость, давай будем терпимее.
Терпимее. Это слово стало моим девизом на ближайший месяц. Я терпела, когда она критиковала мою стряпню, заявляя, что «её Стасик такое не ест», и демонстративно готовила для него что-то отдельно. Я терпела, когда она без спроса брала мои вещи, а потом я находила свою дорогую шаль на её плечах. Я терпела её бесконечные вздохи и жалобы на здоровье, на тесноту, на шум за окном. Я работала из гостиной, сгорбившись над ноутбуком на журнальном столике, потому что мой кабинет был оккупирован.
Прошёл месяц. Я осторожно спросила у Стаса, как там дела с ремонтом в квартире его мамы.
— Ой, там всё сложно, — отмахнулся он. — Мастер, который должен был делать, заболел. Теперь нового ищут. Это надолго.
Что-то в его тоне меня насторожило. Он говорил слишком быстро, избегая моего взгляда. Какая-то фальшь сквозила в его словах. У меня зародилось первое подозрение: а был ли вообще какой-то прорыв трубы?
Через неделю произошёл ещё один инцидент. У меня пропали золотые серьги — подарок моей покойной бабушки. Я не носила их каждый день, хранила в шкатулке на туалетном столике в нашей спальне. Я перерыла всё. Их нигде не было. Я была в панике, это была не просто драгоценность, а память.
— Тамара Павловна, вы случайно не видели мои маленькие золотые серьги с камушком? — спросила я за ужином, стараясь, чтобы это не прозвучало как обвинение.
Она подняла на меня свои холодные глаза.
— Это ты на что намекаешь, деточка? Что я у тебя ворую? Да как у тебя язык повернулся! Я сына воспитала, а ты меня в краже подозреваешь!
Она закатила глаза и схватилась за сердце. Стас тут же подскочил к ней, начал наливать воды, успокаивать. А потом повернулся ко мне с искажённым от гнева лицом.
— Ты с ума сошла? Как ты могла такое подумать про мою мать? Она ради нас всем пожертвовала, а ты! Ищи лучше свои побрякушки! Наверняка сама куда-то засунула и забыла.
Я стояла как оплёванная. Меня унизили в моём собственном доме. Я была виновата в том, что посмела спросить о своей вещи. В ту ночь я плакала в подушку, чтобы никто не слышал. Стас спал на краю кровати, отвернувшись. Наша идеальная спальня превратилась в ледяную пустыню.
Подозрения нарастали как снежный ком. Я стала замечать мелочи. Например, как Тамара Павловна, разговаривая по телефону со своей сестрой, бросала на меня быстрые, оценивающие взгляды и тут же понижала голос. Или как Стас стал прятать свой телефон, хотя раньше он валялся где попало. Я решила действовать.
Однажды, когда свекровь ушла в поликлинику, а Стас был на работе, я набрала номер тёти Вали, сестры Тамары Павловны. Мы с ней всегда были в хороших отношениях.
— Тётя Валя, здравствуйте, это Аня. Как ваши дела?
— Анечка, здравствуй, дорогая! Всё потихоньку. Как вы там? Как Тамара? Уживаетесь?
— Уживаемся... — я замялась. — Я вот что хотела спросить... Может, вы знаете, что там за мастера такие нерасторопные? Уже второй месяц пошёл, а к ремонту в квартире Тамары Павловны так и не приступили.
На том конце провода повисла пауза.
— К какому ремонту, Анечка? — голос тёти Вали звучал искренне удивлённо. — Никакого прорыва у неё не было. Она просто решила, что ей одиноко жить одной, и уговорила Стасика, чтобы он взял её к себе. Сказала, что сначала скажет про аварию, а потом вы привыкнете, и она останется. Она же продавать свою квартиру собралась.
Мир под моими ногами качнулся. Продавать. Останется. Привыкнем. Это был не форс-мажор. Это был заранее спланированный захват территории. Меня обманули самые близкие люди. Гнев и обида поднялись к горлу горячим комом. Я поблагодарила тётю Валю и повесила трубку. Мои руки дрожали.
Вечером я ничего не сказала. Я вела себя как обычно, но внутри всё кипело. Я смотрела на мужа, который нежно улыбался своей маме, подавал ей чай, и видела перед собой чужого, лживого человека. Я смотрела на Тамару Павловну, которая с видом хозяйки сидела в моём кресле, и видела захватчицу.
И тут пропали мои серьги. Снова. Те самые, бабушкины. Я нашла их через два дня после того разговора. Они лежали в моей же шкатулке. Она их взяла, а потом, когда скандал утих, подбросила обратно. Это был не просто злой умысел. Это была продуманная психологическая атака. Она хотела выставить меня истеричной, забывчивой дурой. Показать сыну, какая у него неадекватная жена.
Это стало последней каплей. Моё терпение лопнуло. Но я решила не устраивать скандал. Я решила дождаться подходящего момента. И этот момент настал через неделю, в субботу утром. День, когда мы наконец-то закончили последние мелочи в нашей новой спальне. Повесили зеркало, расставили свечи. Я специально создала атмосферу праздника.
— Ну вот, — сказала я, входя в комнату вместе со Стасом. — Теперь всё готово. Наша идеальная спальня.
Он обнял меня, но в его глазах не было прежней радости. Была какая-то усталость и чувство вины.
В этот момент в дверях появилась Тамара Павловна. Она вошла без стука, как к себе домой. Оглядела комнату цепким взглядом, прошлась, потрогала шторы, провела рукой по резному изголовью кровати. А потом со вздохом блаженства рухнула на моё идеальное покрывало, прямо в уличной кофте.
— Ох, какая красота! — протянула она, раскинув руки. — Просто царские покои. Стасик, ты посмотри!
Она несколько раз подпрыгнула на матрасе, как ребёнок.
— А кровать какая! Удобная! Моя спина больная сразу прошла!
Стас стоял и неловко улыбался. Я молчала. Я ждала. И она это сказала. Она посмотрела на меня победоносным, наглым взглядом и заявила, чеканя каждое слово:
— Эта кровать теперь моя!
Наступила тишина. Густая, звенящая. Я смотрела на мужа, ожидая его реакции. Я давала ему последний шанс. Шанс доказать, что он мой муж, мой партнёр, моя опора. Ну же, Стас, скажи ей! Скажи, что она не права! Что это наша кровать, наша комната!
Но он молчал. Он смотрел то на меня, то на свою мать, и на его лице была написана мучительная нерешительность. А потом он сделал свой выбор.
— Ну, мам... — начал он заискивающе. — Раз тебе так понравилось... У тебя же спина больная. А нам-то что, мы молодые, можем и на старом диване поспать.
Он не смотрел на меня. Он смотрел на свою маму. А потом, окончательно забивая гвоздь в крышку гроба нашего брака, он достал телефон.
— Чего зря время терять. Я сейчас грузчикам наберу, — его голос звучал неестественно бодро. — Перетащим вашу старую кровать сюда, а эту — в вашу комнату. Дел на пятнадцать минут.
Я смотрела, как он набирает номер, как прикладывает телефон к уху, как договаривается. Тамара Павловна лежала на моей кровати и улыбалась торжествующей улыбкой. Она победила. Она отняла у меня не просто кровать. Она отняла у меня мужа, дом, чувство безопасности. Всё.
Внутри меня что-то оборвалось. Боль, обида, гнев — всё это схлынуло, оставив после себя ледяное, кристально чистое спокойствие. Я вдруг поняла, что больше не люблю этого человека. Я смотрела на него и не чувствовала ничего, кроме брезгливости. И я знала, что делать.
Я молча вышла из комнаты. Они даже не заметили. Я слышала, как Стас говорил по телефону: «Да, через полчаса будет отлично. Третий этаж, лифт есть».
Я прошла в прихожую, села на пуфик и стала ждать. Через двадцать пять минут в дверь позвонили. Я открыла. На пороге стояли двое крепких мужчин в рабочей форме.
— Здравствуйте, грузчики? Кровать перевезти? — спросил один из них.
— Здравствуйте, — мой голос был ровным и спокойным. — Да, только работы будет немного больше.
Я распахнула дверь шире и громко, на всю квартиру, произнесла:
— Стас, Тамара Павловна, ваши грузчики приехали!
Они вышли в коридор. Стас — с деловитым видом, свекровь — с выражением полнейшего удовлетворения на лице.
— А, отлично, проходите, ребята, — начал было Стас, указывая в сторону спальни.
— Минуточку, — прервала я его. Я встала между ним и грузчиками. — Забирайте. Только не кровать.
Я сделала паузу, наслаждаясь недоумением на их лицах.
— А вот эту парочку, — я обвела рукой Стаса и его мать. — Вместе с их вещами.
Тамара Павловна замерла. Глаза Стаса расширились от изумления.
— Ты... ты что несёшь? — пролепетал он.
— Я говорю, чтобы вы собирали свои вещи и убирались из моего дома, — повторила я, глядя ему прямо в глаза. — Эта квартира куплена мной до нашего брака. Все документы на моё имя. Вы здесь никто. У вас есть час на сборы.
Лицо свекрови из довольного превратилось в багрово-красное.
— Да я тебя!.. — закричала она и шагнула ко мне, занося руку.
Но было уже поздно.
— Не советую, — холодно остановила я её. — Молодые люди, — я повернулась к ошарашенным грузчикам, — я заплачу вам вдвойне, если вы просто поможете этим гражданам вынести их чемоданы на лестничную клетку.
Стас опомнился первым. Он попытался схватить меня за руку.
— Аня, ты не в себе! Прекрати этот цирк! Давай поговорим!
— Мы уже поговорили, Стас. Ты всё сказал, когда набрал номер грузчиков. Собирай вещи.
Он смотрел на меня, и в его глазах плескался ужас. Он понял, что это не шутка. Тамара Павловна продолжала изрыгать проклятия и угрозы, но её голос срывался на визг. Грузчики, переглянувшись и, видимо, решив, что двойная оплата за такую короткую работу стоит того, чтобы не вмешиваться, сделали шаг назад, освобождая проход.
Я молча прошла в гостиную, достала из ящика стола папку с документами на квартиру и положила её на видное место. Потом вернулась в прихожую. Стас стоял растерянный и жалкий. Его мать, поняв, что криками ничего не добьётся, начала собирать свои вещи, швыряя их в чемоданы.
Стас что-то бормотал про любовь, про семью, про то, что я всё неправильно поняла. Но я его уже не слышала. Я смотрела сквозь него. Пока они собирались, я зашла в гостевую комнату. Открыла шкаф. За вещами Тамары Павловны, в самом углу, лежал небольшой пакет. Внутри я нашла то, что интуитивно искала: пачку старых писем. Это была их переписка со Стасом, ещё до её «аварии». Я пробежала глазами строки. «Сыночек, нужно действовать решительнее. Эта твоя Аня слишком возомнила о себе. Нужно потихоньку приучать её к мысли, что хозяйка в доме — я. Начнём с переезда, а там и квартиру её оформим как надо. Главное — твоя поддержка».
Значит, они хотели отобрать у меня и квартиру. Мой дом. Всё, что я создавала годами. Я взяла этот пакет и вышла в коридор. Молча протянула его Стасу. Он увидел письма, и его лицо стало белее мела. Он всё понял. Понял, что я знаю.
Дверь за ними захлопнулась. Я прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. В квартире наступила оглушительная тишина. Не было больше ни криков, ни шарканья чужих тапочек, ни укоризненных вздохов. Только тишина. Она давила, но одновременно и исцеляла. Я сидела так, наверное, минут двадцать, глядя в одну точку. Потом встала, прошла по пустым комнатам. Дом казался огромным, гулким. Моим.
Я вошла в новую спальню. Солнце заливало комнату светом. Кровать стояла на своём месте, нетронутая, идеальная. Я подошла и провела рукой по прохладному покрывалу. Она больше не была символом нашего общего будущего. Теперь она была символом моего будущего. Моей свободы. Моего возрождения. Я села на край, и впервые за долгие месяцы я смогла дышать полной грудью. Воздух был чистым. Боль ушла, осталась только тихая, светлая пустота, которую предстояло заполнить чем-то новым. Собой.