Марина проснулась от резкого скрежета тормозов во сне.
Последнее, что она помнила, яркий свет фар, летящих прямо на нее. Потом темнота, боль и голоса врачей где-то далеко.
Прошло три месяца с той ночи, когда пьяный водитель выехал на встречную полосу.
Три месяца боли, операций, реабилитации.
Сейчас она сидела в инвалидном кресле возле окна больничной палаты, глядя на серое небо. Врачи сказали, что она будет ходить. Возможно. Через год, может два. Нужны дорогостоящие операции, длительное восстановление. Но Марина верила. Она боролась каждый день, превозмогая боль, делая упражнения до изнеможения.
- Завтра меня выписывают, — тихо сказала она, когда Дмитрий вошел в палату.
Ее муж даже не взглянул на нее. Он стоял у двери, нервно теребя ключи от машины. За восемь лет брака Марина видела его разным: влюбленным, веселым, раздраженным. Но такого холода в его глазах она не видела никогда.
«Я отвезу тебя», — сухо ответил он.
«Дима, я знаю, это тяжело, но я справлюсь. Врачи обещают, что через… Через год? Два?»
Он резко повернулся к ней:
«А может, никогда, Марина? Ты слышала, что говорил тот молодой доктор? Что гарантий нет никаких?»
Марина почувствовала, как внутри все сжалось. Она протянула руку к мужу, но он отшатнулся.
- Мне 32 года, — продолжал Дмитрий, глядя в сторону. — Я не могу. Я не хочу провести жизнь, ухаживая за инвалидом.
- Я не инвалид. - Голос Марины дрожал. — Я твоя жена. Восемь лет, Дима. Неужели это ничего не значит?
— Значило.
Раньше он застегнул куртку.
- Завтра в 10 будь готова.
Он ушел не оглянувшись.
Марина сидела неподвижно не в силах даже плакать.
Ночь она не спала, смотрела в потолок, вспоминая их первую встречу на университетском вечере.
Как Дима признавался в любви под дождем. Как они мечтали о детях, доме, путешествиях. Как все это превратилось в пустоту одним холодным октябрьским утром.
Утром пришла медсестра, помогла собрать вещи: пижама, халат, несколько книг. Марина переоделась в свою одежду, которая теперь висела на ней мешком. Она похудела на 20 килограммов. Ровно в 10, у входа остановился знакомый синий седан. Марину вывезли в кресле. Дмитрий молча открыл багажник, бросил туда сумку. Потом помог ей пересесть на заднее сиденье, сложил кресло.
Всю дорогу он молчал.
Марина смотрела в окно на пролетающие мимо улицы. Они ехали не к их квартире, она это поняла сразу. Они ехали в другую сторону города, туда, где в старом районе стоял дом ее родителей.
«Дима, куда мы едем?» - Тихо спросила она, уже зная ответ.
Он не ответил. Машина свернула на знакомую улицу, остановилась возле покосившегося забора.
Мать Марины, Вера Петровна, стояла на крыльце, вытирая руки о фартук. Отец, Петр Иванович, вышел следом, опираясь на палку, нога болела с прошлой зимы. Дмитрий вышел, достал кресло, молча помог Марине пересесть. Потом вытащил сумку, швырнул ее на землю рядом с крыльцом.
«Это калека теперь ваша!» - выкрикнул он, глядя на растерянных стариков.
— А мне, молодому, здоровая нужна!
Вера Петровна ахнула, прижав руку ко рту. Петр Иванович сжал палку так, что побелели костяшки пальцев. Марина сидела в кресле, не в силах пошевелиться, словно кто-то вылил на нее ушат ледяной воды.
«Ты что несешь, парень?» — хрипло произнес отец, делая шаг вперед.
- Это твоя жена. Ты давал клятву перед Богом.
- Ваша дочь теперь будет жить здесь.
Дмитрий развернулся к машине.
- Я свободен. Документы на развод уже поданы. Через месяц все будет оформлено.
- Дима, постой. - Марина нашла в себе силы заговорить. - Мы можем все обсудить. Я не буду тебе обузой, я обещаю. Я буду ходить, я знаю, я справлюсь.
Он остановился, обернулся. На его лице было что-то похожее на жалость, но такую холодную, что от нее стало еще больнее.
- Знаешь, Марина, даже если бы ты завтра встала на ноги, я понял кое-что за эти месяцы. Ты мне просто надоела. Этот твой вечный оптимизм, эта наивность. Мне нужна другая жизнь. С другой женщиной. И да, она у меня уже есть. Алина из моего отдела. Ей 26, Она красивая, здоровая, и она не обуза.
Марина чувствовала, как внутри нее что-то рвется, разламывается на мелкие осколки.
Значит, все это время, пока она боролась за жизнь в больнице, он встречался с другой. Значит, все эти редкие визиты, холодные взгляды, молчание все имело причину.
«Убирайся», — прохрипел Петр Иванович.
- Убирайся, пока я не сделал то, за что меня посадят.
Дмитрий усмехнулся, сел в машину и уехал, даже не оглянувшись.
Марина смотрела вслед синему седану, пока он не скрылся за поворотом. Потом что-то внутри нее сломалось окончательно, и она разрыдалась громко, навзрыд, как ребенок. Вера Петровна бросилась к дочери, обняла ее, гладила по волосам, шептала что-то утешительное. Пётр Иванович стоял рядом, сжимая кулаки, и по его щекам текли слезы, впервые за много лет Марина видела, как плачет её отец.
Они вкатили её в дом, помогли устроиться на старом диване в гостиной. Вера Петровна поставила чайник, суетилась, доставая чашки. Отец принёс из сарая старое деревянное кресло-каталку, которое когда-то принадлежало его матери про запас, как он выразился, если сломается ее нынешнее кресло.
«Доченька, ты не плачь», — говорила мать, наливая чай.
«Бог с ним, с этим подлецом. Мы справимся. Правда, Петя?»
«Справимся», — коротко кивнул отец.
«Ты наша дочь. Наша кровь. А он? Он получит свое. Все возвращается, Маринка».
Они пили чай. Вернее, родители пили, а Марина просто держала чашку в руках. Глядя в пустоту, она чувствовала себя выброшенной, ненужной, сломанной. Ей было 30 лет. Вся жизнь впереди, говорили раньше.
А сейчас казалось, что жизнь закончилась в ту проклятую ночь на мокрой трассе.
«Я прилягу», — тихо сказала она.
Родители помогли ей устроиться в ее старой комнате, которая не менялась с тех пор, как она уехала после свадьбы. Те же обои с розочками, та же узкая кровать, те же книжки на полке. Словно эти восемь лет замужества и не были реальными вовсе.
Марина лежала, глядя в потолок. За окном начинался дождь. Капли стучали по стеклу монотонно, убаюкивающе. Она хотела заснуть и не проснуться. Или проснуться в другой реальности, где не было аварии, предательства, боли.
Вечером мать принесла ужин на подносе. Марина заставила себя съесть несколько ложек супа. Вера Петровна села на край кровати, взяла дочь за руку.
«Помнишь тетю Елизавету?» — неожиданно спросила она.
Марина кивнула.
- Тетя Лиза, младшая сестра отца, уехала в Англию еще в 90-е. Вышла замуж за англичанина, жила в Лондоне. Они почти не общались - редкие открытки на праздники, пара звонков в год. Ей было трудно, - продолжала мать. - Муж умер через 5 лет после свадьбы. Детей не было.
Но она не сломалась. Работала, жила. В прошлом письме писала, что здоровье не очень, но держится.
«Почему ты об этом?» — устало спросила Марина.
- Просто вспомнила. Она всегда говорила жизнь как зебра, черная полоса, белая полоса. У тебя сейчас черная. Но белая обязательно будет.
Марина не ответила. Ей не верилось ни в какие белые полосы.
Прошла неделя.
Семь бесконечных дней, которые тянулись как годы. Марина почти не выходила из комнаты. Родители приносили еду, помогали с гигиеническими процедурами, старались подбодрить, но она словно окаменела изнутри. Боль в ногах была ничем по сравнению с той пустотой, что разверзлась в душе.
Каждое утро она просыпалась с надеждой, что все это кошмарный сон. Сейчас откроет глаза, и Дмитрий будет рядом, улыбнется, скажет что-то глупое и нежное, как раньше.
Но реальность обрушивалась на нее снова и снова, безжалостно напоминая, что той жизни больше нет. Что мужа больше нет. Что у нее больше ничего нет, кроме старого дома, стареющих родителей и сломанного тела. Вера Петровна пыталась вовлечь дочь в какие-то занятия, предлагала вязать, читать вслух, смотреть телевизор.
Петр Иванович соорудил специальные поручни в коридоре, чтобы Марина могла передвигаться, держась за них. Но она не хотела. Ей не хотелось ничего. Она просто лежала, смотрела в окно, на голые ветви деревьев и думала о том, как несправедлива жизнь.
В понедельник утром, когда над городом повис густой туман, в дверь постучали.
Вера Петровна открыла и удивленно охнула.
На пороге стоял почтальон с заказным письмом. Конверт был плотным, кремовым, с иностранными марками и печатями. Адрес был написан каллиграфическим почерком на английском языке.
- Марине Петровне Соколовой, - прочитал почтальон. - Распишитесь здесь, пожалуйста.
Вера Петровна расписалась дрожащей рукой и понесла конверт дочери.
Ее сердце почему-то забилось тревожно. Иностранные письма в их доме были редкостью. Последнее пришло года три назад, поздравительная открытка от тети Елизаветы.
«Марина, доченька, тебе письмо».
Она вошла в комнату, где дочь сидела у окна в инвалидном кресле, укрывшись пледом. Марина безразлично взглянула на конверт, потом нахмурилась, увидев официальные печати.
Она взяла письмо, повертела в руках. Лондон, Великобритания.
Пальцы дрожали, когда она вскрывала конверт. Внутри лежало несколько документов на английском языке и письмо. Марина училась на филологическом, английский знала хорошо, но сейчас буквы расплывались перед глазами. Она заставила себя сосредоточиться и начала читать.
"Уважаемая миссис Соколова, с глубоким прискорбием сообщаем вам о кончине вашей тети, Елизаветы Ивановны Харрисон, урожденной Соколовой. Она скончалась 3 октября текущего года после продолжительной болезни. В соответствии с ее последней волей и завещанием, заверенным нашей конторой, вы являетесь единственной наследницей ее состояния."
Марина перечитала эти строки трижды. Сердце забилось чаще. Руки задрожали сильнее. Она продолжила читать, и с каждым словом глаза ее расширялись все больше.
"Состояние включает в себя квартиру в центре Лондона, расположенную в районе Кенсингтон, а также денежные средства в размере 1 миллиона фунтов стерлингов, размещенные в банке Барклис. Для вступления в наследство вам необходимо связаться с нашей конторой и предоставить требуемые документы.
Прилагаем подробную инструкцию и контактные данные. Примите наши искренние соболезнования. С уважением, Джонатан Бентли, старший партнер."
Письмо выпало из рук Марины. Она сидела, не в силах вымолвить ни слова, не в силах даже пошевелиться. Вера Петровна подняла листок, начала читать. И ее лицо медленно менялось от любопытства к удивлению, от удивления к потрясению.
«Господи! Господи, Боже мой!» — прошептала она.
«Петя! Петя, иди сюда немедленно!»
Отец вошел, вытирая руки, он что-то мастерил в сарае.
Жена сунула ему письмо. Петр Иванович надел очки, прочитал, побледнел, сел на край кровати.
- Миллион фунтов, - медленно проговорил он.
«Это же… Это же больше ста миллионов на наши деньги. Может, и все сто пятьдесят».
- Не может быть. - Наконец выдавила из себя Марина. - Это какая-то ошибка. Или мошенничество. Сейчас такие письма рассылают, чтобы выманить деньги или данные.
Но печати выглядели настоящими. Бумага была дорогой, качественной. В конверте лежали еще документы, копия свидетельства о смерти, заверенная нотариусом, копия завещания, контактные данные английского банка.
Все выглядело абсолютно легально и официально.
- Надо проверить, - твердо сказал Петр Иванович. - Есть же интернет. Поищем эту контору, позвоним. У соседа Михалыча сын юристом работает, попросим посмотреть документы.
Следующие два дня прошли в лихорадочной активности. Сын соседа приехал, внимательно изучил все бумаги и подтвердил - все настоящее, все правильно оформлено.
Контора Бентли и партнеры существовала с 1887 года, была одной из старейших и уважаемых юридических фирм Лондона. Завещание было составлено два месяца назад и заверена должным образом.
Тетя Елизавета действительно умерла. И действительно оставила все свое состояние, единственной племяннице Марине.
В завещании даже была приписка, которую перевели отдельно.
- Марина всегда была доброй, умной девочкой. Жаль, что мы так редко виделись. Надеюсь, эти деньги помогут ей быть счастливой. Пусть живет полной жизнью, той, которая не сложилось у меня.
Марина плакала, читая эти строки. Она почти не помнила тетю, видела ее всего несколько раз в детстве.
Но эта женщина, почти чужая, подарила ей то, что не смог дать родной муж - надежду.
- Доченька, - мать обняла ее, тоже плача. - Видишь? Тетя Лиза словно знала, что ты будешь нуждаться в помощи.
Марина кивнула, не в силах говорить. Впервые за эту страшную неделю она почувствовала что-то, кроме боли и отчаяния. Она почувствовала проблеск будущего.
продолжение