— Лен, выручай ещё разок, а? — голос мамы в трубке уже не просил, а просто ставил перед фактом. — Пашке с Оксаной путёвку горящую дали, на море, с субботы по среду. Ты же всё равно дома сидишь, в декрете, посидишь с мальчишками. Что тебе, с одним или с тремя — какая разница?
Я посмотрела на свой живот, который уже уверенно нависал над резинкой домашних штанов, и на список на холодильнике: «пеленки, подгузники, анализы, молоко без лактозы».
В другой руке у меня остывал чай, который я второй раз за час так и не успевала нормально выпить — Илья внутри тренировался вольную борьбу, спине было не очень.
— Мама, — осторожно сказала я. — Мне через два дня к врачу, на УЗИ. И вообще‑то я на сохранении была.
— Ну ты что, маленькая, что ли, — вздохнула мама. — В твоём положении наши ещё картошку сами копали. Лежать ей надо… Ты у нас всегда справлялась. Поставишь мультик, сваришь суп, всё же свои. Пашке нужнее, он устал, ему отдохнуть надо.
«Конечно, — подумала я. — Три года подряд в Турцию, можно и устать».
Громко я этого, разумеется, не сказала. Пока.
История «Лена справится» началась лет в двенадцать, когда мне впервые торжественно вручили Сашку. Тогда он ещё был Сашкой, а не Пашей, как теперь, «по‑взрослому».
— Леночка, ты же уже большая, — мама натягивала на меня куртку, одновременно красила губы. — Мы с папой в гости, вернёмся не поздно. Кашка Саше на плите, мультики знаешь, какие ему включать.
У подружки в этот вечер был день рождения с пиццей и ночёвкой.
Я смотрела на своё отражение в коридорном зеркале — в новых джинсах, которые мы еле выпросили на рынке, — и на сопящего мелкого, который уже вымазал кашей весь слюнявчик.
— Мам, а как же… — начала я.
— Ну что ты, — отрезала она. — Тебе ещё погулять успеется, а мы с отцом сто лет не выбирались. Ты же сестра, помоги.
Я помогла.
Торт с подружками я потом видела только на фотографиях. Сашка в ту ночь два раза описался, один раз упал с дивана и в шесть утра притащил мне машинку в лоб.
Благодарность выглядела так:
— Ой, молодец у нас Лена. Прямо вторая мама. Дай я тебя поцелую.
Через неделю меня уже никто ни о чём не спрашивал:
— Лен, мы к тёте Тане на юбилей, ты за Сашей посмотри.
Потом была школа.
Олимпиада по математике в городе, на которую меня отобрали, приходилась на субботу. В субботу Сашка должен был ехать на соревнования по плаванию.
— Лена, ты же понимаешь, ему это нужнее, — мягко сказал папа. — У тебя круглые пятёрки, у тебя и так всё будет. А у него один шанс себя показать. Съездишь с ним, поддержишь.
Я поехала.
В маршрутке Сашка играл в приставку, я держала его рюкзак, пакет с бутербродами и справку от врача.
Когда он занял третье место, мама рыдала от гордости, папа носил его на руках, дома сделали «праздничный стол».
Мне сказали:
— Ты умничка, правильно пожертвовала. Математика от тебя никуда не убежит.
На следующей неделе меня не отпустили даже на районный этап:
— Лена, ну хватит уже кататься. С кем Сашка будет, пока мы работу делаем?
В институт я поступала сама, на бюджет.
Из четырёх лет стипендию три с половиной отдавала в общий котёл:
— Нам сейчас тяжело, — говорила мама. — Папе зарплату задерживают, Сашку надо в платную секцию, у него талант, тренер сказал. Ты ведь всё равно в общаге, тебе много не надо.
На четвёртом курсе мне предложили практику за границей, по обмену. Год в Чехии, общежитие бесплатно, только на билет и питание наскрести.
— Лен, ты чё, — искренне удивился тогда уже переименованный Паша. — Ты нас тут бросишь? А кто мне поможет на права сдать? Я ж теорию вообще не тяну.
Мама добавила:
— В чужие края поедешь, замуж за первого встречного выйдешь, кто нас потом смотреть будет? Да и вообще, кризис, куда ты… Сидела бы дома, училась бы спокойно.
Я осталась.
Практику отдали другой девочке, которая сейчас выкладывает в соцсети фотографии с видом на Прагу. Я лайкаю иногда — из какого‑то мазохизма.
Когда Паше стукнуло двадцать два, он «взял машину».
Фраза «взял машину» означала, что он выбрал кредит под конский процент и пришёл ко мне с глазами кота из мультика:
— Лен, мне не хватает немного на первоначальный взнос. Совсем чуть‑чуть. Сто пятьдесят. Ну, ты же знаешь, я потом отдам, как только встану на ноги.
У меня на тот момент было сто восемьдесят — фонд «когда‑нибудь съехать из родительской трёшки и перестать спать на раскладушке в зале».
— А если не потянем? — спросила я маму.
— Да хватит нагонять, — отмахнулась она. — Ты у нас всегда страховка. Ты же работаешь, денег у тебя больше. Ты старшая, у тебя обязанность смотреть за младшим.
Я отдала.
Через два года Паша продал машину «потому что дорогая в обслуживании» и купил другую, попроще. Про «отдам» как‑то само собой забыли.
— Да ладно тебе, — говорил он. — Ты же не на улице, всё у тебя нормально.
Первого ребёнка они родили «случайно».
Второго — «ну так вышло».
Третьего — «чтобы девочка была». Девочка опять не получилась, зато получился очередной кредит.
Каждый раз сценарий был один.
— Лен, ты же понимаешь, у них дети, — шептала мама. — А ты… ну что ты. У тебя своя жизнь ещё будет, ты красивая, умная. Помоги сейчас, потом будет легче.
Я сидела с их сопливыми, температурящими мальчиками, отменяла свои свидания, переносила отпуска, брала отгулы «за свой счёт».
Паша с Оксаной уезжали в Сочи «на неделю отдохнуть, иначе с ума сойдём», я спала между двух детских кроваток и считала в голове, сколько дней моего отпуска сгорело.
— Ну что ты хочешь, — говорила мама. — Они молодые, им надо развеяться. А ты у нас уже устоявшаяся.
«Устоявшаяся» означало «одна, без мужа и детей, свободный ресурс».
Когда я в сорок два встретила Игоря, мама поначалу даже обрадовалась.
— Хоть кто‑то тебя заберёт, — сказала она с облегчением. — А то я уже думала, так и засидишься у нас.
Игорь оказался нормальным человеком, без привычки жить за чужой счёт. Разведён, один сын‑подросток, тихий менеджер по закупкам.
Мы как‑то очень спокойно срослись: вместе магазины, вместе кино, вместе коммуналка в моей съёмной однушке.
Когда две полоски на тесте показали то, во что я уже почти не верила, я сидела в туалете и плакала — от счастья и от ужаса одновременно.
— Лёнь, ну чего ты, — Игорь присел рядом, обнял. — Мы справимся. Сейчас уже ты не одна.
Это «ты не одна» звучало так непривычно, что я его потом ещё пару недель мысленно переслушивала.
И вот теперь мама звонит и привычно объявляет, что мои последние месяцы беременности — идеальное время посидеть с тремя вечно орущими племянниками, пока «детям надо отдохнуть».
Где‑то в груди привычный автоматический рефлекс уже собирался сказать: «Ну ладно, привозите…»
И в этот момент Игорь из комнаты крикнул:
— Лена, ты помнишь, мы на пятницу к врачу, а в субботу хотели на кроватку съездить посмотреть?
Я посмотрела на телефон и вдруг очень ясно увидела всю картинку.
Я, с пузом, с племянниками, с кастрюлями, с чужими уроками.
И путёвку, и хлопающие ресницами Паша с Оксаной, и маму, которая вздыхает:
— Ну ты же у нас сильная.
А я — нет.
Я устала.
— Мам, — сказала я. — Нет.
— В смысле «нет»? — искренне не поняла она.
— В прямом, — ответила я. — Я не буду сидеть с Пашиными детьми. Ни в эти выходные, ни в следующие.
На том конце повисла пауза, как будто связь оборвалась.
— Лена, тебе что, жалко? — голос стал колючим. — Это ж племянники твои. Мы ж на тебя рассчитывали.
— Мне не жалко, — удивилась я сама, насколько спокойно это звучит. — Мне нельзя. Врач сказал избегать стрессов и тяжести больше трёх килограммов. Тут у вас три по двадцать пять и один по шестьдесят. Не потяну.
— Да ты придумываешь, — возмутилась мама. — В наше время…
— В наше время, мам, у меня вообще‑то своего времени ещё не было, — перебила я. — Сейчас будет. И я хочу потратить его не на Пашины отпуска.
— Ты эгоистка, — выстрелила она. — Деньги в голову ударили, что ли? Всю жизнь помогала, а тут беременность нашла повод.
— Может быть, — согласилась я. — Зато повод хороший.
Я нажала красную кнопку и несколько минут просто сидела на табуретке, слушая, как в животе перекатывается Илья.
Игорь заглянул на кухню:
— Всё нормально?
— Кажется, да, — сказала я. — Я только что совершила преступление века. Сказала «нет».
Семейный чат взорвался через полчаса.
Паша писал:
«Ну ты даёшь, сестра. Мы всю жизнь на тебя рассчитывали, а ты в самый момент… Сидела бы себе дома и нянчилась, тебе полезно потренироваться перед своим».
Оксана добавила смайлик с хлопающими глазами и фразу:
«Мы же семья. В трудные моменты надо поддерживать друг друга».
Я смотрела на экран и думала, в каком моменте им труднее всего: когда они чемоданы в аэропорту до такси несут или когда шведский стол закрывается.
Отвечать не стала.
Впервые за много лет позволила себе роскошь не оправдываться.
Через пару месяцев родился Илья.
В роддоме мама внезапно растаяла, плакала, целовала меня и шептала:
— Вот видишь, доченька, не зря всё…
Я не уточняла, что именно «всё» она имела в виду: мои сорванные отпуска, отданные стипендии или кредит за Пашину машину.
Я была слишком занята маленьким красным комочком, который умудрялся занимать собой весь мир.
Первые недели они вели себя почти прилично.
Потом началось знакомое:
— Лена, — звонила мама. — Паша хотел спросить… Тут им стиральная машина нужна новая, старая умерла совсем. Ты могла бы им свою старую отдать, раз вам Игорь новую купил?
— Не могла бы, — ответила я. — Старую мы уже продали.
— Ну хоть деньгами помоги немного, — вздыхала она. — Ты ж знаешь, как им тяжело. У него трое детей, у тебя один.
Я посмотрела на спящего Илю и вдруг поняла, что эта арифметика меня больше не устраивает.
— Мам, — сказала я. — У меня сейчас ровно один ребёнок, одна ипотека и один мужчина. На всех на троих я и собираюсь тратить свои силы и деньги. Всё остальное — к Паше.
— Ты изменилась, — с упрёком сказала мама.
— Наконец‑то, — усмехнулась я.
Новоселье произошло через год.
Мы с Игорем взяли небольшую двушку в ипотеку — да, под душераздирающий процент, да, с голыми стенами и одной нормальной кроватью.
Но это были наши голые стены и наша кровать.
Мама, конечно, сказала:
— Могла бы и подождать, Паша вот всё ещё снимает…
Я пропустила мимо ушей.
На празднике собрались все: родители, Паша с Оксаной и детьми, даже моя двоюродная тётя, которая обычно приходит только туда, где кормят бесплатно.
Они принесли как водится: цветы, набор полотенец, магнитик на холодильник «Сочи 2025».
Паша, по старой привычке, развалился на диване и громко заявил:
— Ну, поздравляю, старуха. Дожила. Где тут шампанское?
Я разлила по бокалам безалкогольное, подняла свой и вдруг поняла, что момент, кажется, сам пришёл.
— Давайте тост, — сказала. — За новое распределение ролей.
Все зашумели, кто‑то чокнулся, кто‑то уже тянулся за салатом.
— Паш, — повернулась я к брату. — Ты же помнишь, сколько раз я тебе помогала? С машиной, с курсами, с ремонтами, с детьми…
Он смутился:
— Ну… был грешок. И что?
— Ничего, — улыбнулась я. — Просто я решила, что пора выровнять баланс.
Я достала из ящика стола заранее приготовленный конверт и положила перед ним.
Внутри — не расписки и не счёт, а распечатка с сайта магазина бытовой техники: посудомойка, модель, цена, условия рассрочки.
— Я выбрала себе от тебя подарок на новоселье, — спокойно сказала я. — Вот эту посудомойку. Ты у нас мужчина, младший, самый любимый, тебе, наверное, приятно будет сделать подарок старшей сестре.
В комнате стало тихо так, что было слышно, как тикают дешёвые часы над дверью.
— В смысле? — вытаращил глаза Паша. — Ты это серьёзно?
— Абсолютно, — пожала плечами. — Я лет двадцать делала тебе «подарки» в виде взносов, няньства и кредитов. Теперь твоя очередь. Не переживай, рассрочка очень щадящая, потянешь.
— Лена! — ахнула мама. — Как тебе не стыдно, у него трое детей!
— У меня тоже, вообще‑то, есть, — кивнула я на Илью, который как раз гремел ложкой по стулу. — И ипотека. И руки, которые не хотят больше мыть горы чужой посуды.
Паша открыл было рот, потом захлопнул.
Оксана нервно хихикнула:
— Ну камон, Паш, один раз можно и раскошелиться. Ты же всегда говоришь, что семья — это поддержка.
Родители сидели в культурном шоке.
Я видела, как у мамы в голове бьются две мысли: «Как она смеет?» и «Ну, посудомойка нам потом тоже пригодится, когда в гости приезжать будем».
— Я подумаю, — выдавил наконец Паша.
— Подумай, — кивнула я. — Только учти, что акция щедрости старшей сестры закрыта. Больше кредитов, нянь и взносов на твои радости не будет. Теперь или взаимность, или каждый сам.
Я сказала это без злобы, даже с облегчением.
Как будто наконец‑то вернула в библиотеку книгу, которую мне десять лет назад всучили «подержать пока».
Игорь, который всё это время молчал, тихо сжал мне руку под столом.
— Ну, за посудомойку, — сказал он достаточно громко, чтобы все услышали. — И за новую жизнь.
Мы чокнулись.
Где‑то в коридоре мальчишки уже сносили башней мои картонные коробки, мама переживала за сервиз, папа ворчал про «молодёжь нынешнюю». В общем, это вполне справедливо: после двадцати лет бесплатного сервиса иногда можно попросить у младшего одну посудомойку.