Красноярская премия SCAN объявила победителей 2025 года, и в номинации «Современная фотография» лучшим был признан Фёдор Телков из Екатеринбурга. На конкурс он представил два проекта: «Право веры» — о жизни старообрядческих общин в России и за рубежом, и «Плотина» — посвященный индустриальному наследию XVII — XIX веков в городах и сёлах Свердловской и Челябинской областей. Мы поговорили с фотографом о том, как он включает рассказы о семейной истории старообрядцев в свои фотосерии, как деконструирует сказы Бажова, как обнаруживает целую Уральскую цивилизацию, где вместо средневековых замков были заводы, вместо горожан — рабочие, вместо феодалов — управляющие производством.
Вопросы: Алина Стрельцова
Мне кажется, ваши проекты, в том числе сделанные совместно с другими художниками, почти все рассказывают о жизни сообществ, либо закрытых, либо ускользающих от внимания большинства людей. И почти всегда речь идёт о группе людей, очень сильно привязанной к какой-либо территории. Это так?
И да, и нет. У меня, действительно, много проектов, где территория играет важную роль. Например, в серии про старообрядцев я начал с Урала и затем стал осваивать другие регионы и страны именно потому, что понял — место, обозначенное в теме проекта, оказывает огромное влияние на судьбы людей, оно определило их прошлое и повлияет на будущее. Однако различные географические пространства и сообщества — не самоцель, темы, которые я выбираю, интересны лично мне, и моя работа фотографа — способ лучше в них разобраться. Некоторые люди читают книги, смотрят исторические фильмы, заканчивают курсы, я же иду и разговариваю с людьми — это мой способ познания.
Что касается «закрытых сообществ», я бы сказал иначе: меня интересуют сообщества, которые существуют на границе, — в ситуации выбора, адаптации к новым условиям, в состоянии перехода, которые сохраняют уникальные традиции и в тоже время являются частью глобального мира.
Расскажите о географии проекта про старообрядцев. С какими общинами вам удалось пообщаться и поработать?
Я начал со Свердловской области и ближайших населенных пунктов, но по мере погружения в тему, осознания её масштаба и сложности, начал расширять географию. В своих проектах я не только снимаю фотографии, но часто беру интервью у своих героев, в данном случае основная тема наших разговоров — семейная память, меня интересует история конкретной семьи на фоне событий ХХ века. Иногда мне везёт и удаётся погрузиться ещё глубже.
Во время пандемии, когда я лишился возможности встречаться со своими героями лично, то пробовал брать онлайн-интервью у представителей зарубежных общин. Оказалось, что старообрядцы в разных странах — люди с очень разным опытом и взглядами на события ХХ века, при этом, конечно, они похожи, их объединяет вера и события далекого прошлого.
Сейчас проект «Право веры» включает рассказ о старообрядческих общинах, живущих в двадцати российских регионах — всего 180 населенных пунктов (в одних мною затронуты десятки городов и сёл, в других — единицы), и есть также десятка полтора зарубежных общин.
После Революции крупные группы старообрядцев влились в общий миграционный поток, многие оказались в Китае, но потом и в Китае к власти пришли коммунисты, так что им опять пришлось мигрировать. Некоторые вернулись в Россию, другие при помощи разных фондов смогли отправиться в Южную и Северную Америки, в Австралию. Если же говорить о Европе, то туда старообрядцы перебирались на разных этапах истории, некоторые буквально сразу после Раскола, сейчас самые крупные поселения находятся в Румынии, Эстонии, Молдавии, Польше, Литве, Латвии, Беларуси. И на самом деле процесс образования новых общин продолжается и сейчас: можно встретить старообрядцев в Великобритании, Италии, Уганде, Пакистане. Существуют исторические и новые общины в Средней Азии.
Как вам удалось поговорить с ними онлайн? Честно говоря, я думала, что старообрядцы вообще не пользуются электронными средствами связи.
Это стереотипное представление. Люди часто думают, что старообрядцы живут в глухих деревнях без документов и не пользуются современной техникой. Есть общины, которые и правда так живут, но большинство старообрядцев прекрасно интегрировано в светскую жизнь. И, кстати, так было и до Революции. Сейчас они живут в любом удобном для себя месте, осваивают практически любые профессии кроме тех, что категорически не приняты традицией. Кроме того, начиная с 1990-х активными прихожанами старообрядческих церквей становятся люди, не имеющие таких корней. А бывает, что люди вспоминают историю семьи и возвращаются к вере своих предков. Почти в любом крупном российском городе есть старообрядческая община, а то и не одна. В Екатеринбурге, представлено как минимум пять направлений — согласий или толков (так называются ветви староверия), в Москве и Петербурге ещё больше.
И согласия, и отдельные общины отличаются по степени открытости, то есть по-разному относятся к общению прихожан с мирскими людьми. Некоторые старообрядцы с удовольствием разговаривают с чужаками, но не соглашаются фотографироваться. И это одна из причин, по которым я, будучи фотографом, стал записывать так много интервью. Другая причина в том, что фотографии — это всегда разговор о настоящем времени, они не передают внутренних переживаний людей, их взглядов на исторические события, воспоминаний о том, как жили их предки, а мне кажется важным об этом рассказать.
Еще мне хотелось дать голос самим старообрядцам. Чтобы не я рассказывал о них и делал какие-то выводы, а они сами свидетельствовали о своей жизни и истории. Таким образом проект приобретает полифоническое звучание и, надеюсь, побуждает зрителя самому становиться исследователем.
Тем не менее, вы всё-таки фотограф. И после того, как вы связались с зарубежными общинами онлайн, дальше вы наверняка захотели сделать какие-то снимки.
Действительно, одними интервью обходиться мне было обидно, и я начал искать в открытых источниках адреса храмов или молельных домов, а затем забивать их в гугл-карты. И во время карантина при помощи этих карт я гулял по улицам зарубежных городов и снимал местные пейзажи с экрана. На самом деле этот процесс мало отличался от съемки реального пейзажа — такой же поиск ракурса, штатив, выдержка. Серию я назвал «Русский пейзаж». Дело в том, что староверы, мигрировавшие за рубеж в разные века, начиная со времён Раскола, создавали за пределами России свою маленькую альтернативную родину, сохраняли язык, культуру и веру. Так и получилось, что люди, уехавшие более ста лет назад, законсервировали в своём новом пространстве Россию столетней давности. К примеру, староверы Боливии сохранили русский костюм начала ХХ века и носят его, в том числе, в повседневной жизни, тогда как российские старообрядцы используют традиционный костюм, в основном, в качестве моленной одежды. В Румынии в старообрядческих деревнях сохранились свадебные традиции, каких уже не встретишь в России.
Архетипический русский пейзаж — это храм на фоне природы, вероятно потому, что русская национальная идентичность неразрывно связана с религиозной. Ты рассматриваешь пейзажи в гугле и видишь буквально картины Саврасова, Сороки, Нестерова — кресты и купола, березки, речка, телега на дороге. Получается своего рода туристическая открытка рубежа XIX —XX веков. И хотя, например, в Сиднее вместо березок растут пальмы, ты далеко не сразу понимаешь, что это пальмы, лишь когда приглядишься.
Также в зарубежных старообрядческих общинах законсервирован русский язык в том варианте, в котором он существовал во время отъезда этой группы из России, и в него вплетаются слова той среды, в которой эти люди живут сейчас.
Вы говорили, что российские и зарубежные общины очень отличаются взглядами на исторические события. В чём проявляется эта разница?
Я имел в виду, что в зависимости от мест, где жила община в ХХ веке, её члены получили разный опыт, и соответственно их взгляды отличаются. Причём это актуально и для разных регионов внутри страны. Например, если мы сопоставим казачий сельскохозяйственный юг и промышленный и купеческий Урал, то обнаружим, что отношение советской власти к старообрядцам в этих регионах было разным. И также если сравним 70-е годы XX века в Восточной Европе и Южной Америке — люди переживали совершенно разные события.
Я видела несколько проектов, посвященных старообрядцам, но их авторы не фиксировали внимание именно на советской истории общин. Не могли бы рассказать о ней поподробнее?
Внутри моей темы советский период очень важен, потому что это совсем недавнее прошлое, оно продолжает влиять на жизнь старообрядцев. Кроме того, есть живые свидетели событий тех лет, или о них могут рассказать дети и внуки свидетелей. Дореволюционная и советская история старообрядчества — это сменяющие друг друга периоды большего и меньшего давления со стороны государства. Золотым веком этой культуры называют рубеж XIX— XX веков, ещё точнее — 1905—1917 годы, когда вышел указ «Об укреплении начал веротерпимости». Деятельность известных всем купеческих фамилий Третьяковых, Морозовых, Рябушинских оказалась возможной, когда на государственном уровне старообрядцам разрешили практически все.
С установлением советской власти, старообрядцам, как и представителям других вероучений, пришлось туго. Мне правда кажется, что староверам помогал их более чем двухсотлетний (на тот момент) опыт жизни в условиях ограничений: они уже умели жить обособленно, молиться дома, на общие моления собираться тайно. Некоторые мои собеседники говорили, что в советские годы вера была ещё крепче — гонения закаляли. Мне кажется важным упомянуть, что многие старообрядцы до революции были людьми зажиточными, поскольку труд и молитва составляли основу их жизни. Так что известные события первых десятилетий советской власти изменили жизнь большинства семей.
Конечно общественные организации — октябрята, пионерия, комсомол, партия — также очень сильно повлияли на старообрядцев. Они вынуждены были либо вписываться в эти структуры, либо искать альтернативы. В школах проверяли, не носят ли дети крестики, — поэтому родители подшивали их внутри кармашков. Возле храмов дежурили активисты и не пускали на службу молодежь. Дома иконы прятали за занавесочки, молились тайно, венчались и крестили детей тоже тайком. Причём в школе дети прятали крестики, а дома — пионерские галстуки, чтобы не сердить бабушек и дедушек. Интересная тема — ношение бороды в советское время, я об этом спрашивал почти во всех интервью, многие говорили, что борода могла помешать человеку сделать карьеру или же люди сознательно отказывались от должностей, чтобы не приходилось менять облик, который им был дан Господом.
В шестидесятые, мне говорили, давление возобновилось. Однако мне нравится, что рассказы о советских временах полны упоминаний о компромиссных решениях, ведь «всякая власть от Бога» и нужно как-то при ней жить. То есть перед нами не чёрно-белая картина, а множество разнообразнейших вариаций и поразительных открытий. Например, я узнал, что среди старообрядцев были и большие начальники, в том числе, партийные. Тем не менее, я много раз слышал, что поколение шестидесятых, во-многом, ушло от традиции и вера передавалась минуя его, то есть от бабушек — внукам.
В 1990-е все поменялось. Утерянные, уцелевшие здания по сей день возвращаются старообрядцам, строятся новые молитвенные здания, многие общины ведут активную общественную жизнь — в том числе, в соцсетях. Многие из тех, кто отступил от веры в советский период, возвращаются к ней.
Мне кажется, что в документальных проектах, посвященных жизни старообрядцев, их часто романтизируют: в снимках читается идея, что вот их-то вера реальна, более того — то, во что они верят, реально. И когда я смотрела фотографии из проекта «Право веры», опубликованные у вас на сайте, то видела отражение тех же своих романтических представлений — деревянные церкви, льющийся свет, густые леса, метель. А сейчас вы мне рассказали про совсем другой мир старообрядчества, в том числе про людей, которые прекрасно интегрированы в современную жизнь.
Даже в городской старообрядческой общине, в храме или в молельном доме, можно почувствовать дух дореволюционной России. Ты попадаешь как будто в межвременье, где одновременно присутствуют атрибуты разных эпох. Тут и старинные иконы с книгами, нет электрического света, и прихожане вокруг — в специальной молельной одежде: мужчины одеты в кафтаны или косоворотки, подвязанные поясами, женщины — в сарафаны и рубахи и в особым образом повязанных платках. Старообрядцы одни из немногих сегодня, кто сохраняет русский костюм в живом, не сценическом варианте. Поэтому даже когда ты снимаешь в современном городском храме, фотография часто кажется сделанной будто десятилетия, а то и столетие назад.
В нашей стране множество людей были крещены в детстве в старообрядческой традиции, но ведут обычную современную жизнь, есть также потомки старообрядцев, которые никак не связаны с верой предков. Я не включал фотографии таких людей в основную визуальную часть проекта, но добавил их интервью — ведь потомки старообрядцев остаются хранителями памяти и часто могут рассказать потрясающие вещи. На снимках же представлены только те люди, что погружены в традицию и живут в соответствии с ней. Они могут быть учителями, железнодорожными рабочими, бизнесменами, пожарными, но параллельно участвуют в жизни общины и каждое воскресенье, каждый праздник собираются на молитву. Это я и фиксирую.
Мне кажется, дело ещё в том, что ваши серии — это не просто документальные кадры, но вы явно ставили перед собой художественные цели, и как раз поэтому итоговые снимки привлекли внимание жюри премии.
Да, я намеренно делал отсылки к фотографии XIX века, чтобы стереть границы между временем прошлым и нынешним, подчеркнуть преемственность — передать зрителю ощущение живой веры, которая передается от отцов и дедов сегодняшним носителям традиции. Мне хотелось, чтобы, глядя на снимок, вы не могли понять, сделан он вчера или 30−50 лет назад. Мне кажется, этот прием здесь оправдан, потому что помогает нам из сегодняшнего дня выйти в прошлое.
Ваша серия «Сказы» стилистически очень близка проекту про старообрядцев, вы не могли бы и о ней рассказать?
Проект «Сказы» посвящен уральской мифологии и связан с произведениями Павла Бажова. Только он собрал культуру разных уральских народов, смешал с заводской и переработал, а я двигался в противоположном направлении — хотел её разобрать и вернуть в те места, где Бажов черпал вдохновение для своих сказов. И первые фотографии из проекта «Право веры», действительно, были сделаны в стилистике «Сказов», потому что выросли из этой серии. Чуть позже я осознал, что это отдельная и бездонная тема, и мне хочется в нее погрузиться.
Вторая серия, которую вы представили на конкурс — это «Плотина». Я прочитала, что в ней вы ставили задачу исследовать индустриальное наследие Урала и понять, как именно оно повлияло на нынешнее пространство. И вот вы провели исследование и какой же итог? К чему вы пришли?
Давайте начнём с предыстории. Промышленное освоение Урала, массовое строительство заводов началось еще в XVIII веке, а в XIX-м регион стал мировым промышленным лидером. Чтобы построить предприятие, люди искали удобное место на реке между горами, строили плотину, набирали пруд, а затем возле плотины строили завод — производство работало за счёт мощи воды. Такой тип предприятий назывался «горными заводами». Вокруг завода возникал населенный пункт, где жили рабочие, как правило, рядом с плотиной возводили храм.
Многие нынешние населенные пункты Свердловской, Челябинской областей, Пермского края и еще нескольких регионов возникли на месте таких поселений XVII—XVIII вв.еков. Неважно, поедете ли вы в Екатеринбург или в Златоуст, вы везде увидите одну и ту же картину: пруд, плотина, завод или руины завода и вокруг живут люди — где-то в частных домах, где-то в многоэтажках. Это основная здешняя типология, местная матрица, дальше пространство существует либо в качестве небольшой деревеньки, либо вырастает в мегаполис, либо зарастает лесом. Таких поселений на Урале больше двухсот. Моя идея состоит в том, чтобы посетить все эти населённые пункты, задокументировать, каталогизировать их. Здесь интересно проследить какие вариации может принимать исторически заложенный шаблон, что выросло на этой базе, с другой стороны, я хочу посмотреть, как этот шаблон спустя столетия просвечивает в современном пространстве.
Дело в том, что предприятия такого типа, то есть работающие на силе воды прекратили свое существование в начале XX века, однако на месте старых заводов где-то выросли новые, другие модернизировались, некоторые полностью исчезли, где-то можно найти только руины. Кроме того старые предприятия были встроены в логистическую цепочку: от мест добычи ископаемых до пунктов доставки сырья и до выдачи готовой продукции. На Урале возникла целая цивилизация, где вместо замков были заводы, вместо жителей — рабочие, вместо государей/феодалов — управляющие заводами, рядом с предприятиями они строили собственные дворцы. Современный Урал вырос на обломках этой цивилизации так же, как современные страны Средиземноморья выросли на руинах Античности.
Интересно, что в проекте «Право веры» вы фактически занимались каталогизацией старообрядческих общин по всему миру, но и в серии «Плотина» ваш подход — энциклопедический.
Мне нравится заниматься исследованиями, и в чужом искусстве я тоже ценю, когда художник доносит до меня информацию, которую он собрал, хорошо изучил, интерпретировал. Свои проекты я не закрываю, пока чувствую, что ещё недостаточно разобрался в своей теме. Над серией про старообрядцев я работаю с 2016 года и ещё продолжаю, «Плотина» также потребует ещё многих лет.