День своей свадьбы Лорелайн встретила уже полностью проснувшейся, хотя первые лучи солнца только-только начинали золотить верхушки деревьев в парке Гринторн-Мэнора. Она не спала всю ночь, пролежав без движения, уставившись в бархатный полог над кроватью и прислушиваясь к бою часов на старой башенке, отсчитывавших последние часы ее девичества. Каждый удар отдавался в ее висках тяжелым, мертвенным звоном, словно колокол, зовущий не к венцу, а на плаху.
Казалось, сама природа решила сыграть с ней злую шутку, подчеркнув своим безмятежным великолепием всю глубину ее внутреннего мрака. Вместо угрюмых туч и косого дождя, которые бы гармонировали с ее настроением, небо было ясным, чистым и бесконечно голубым, словно вымытым ночной грозой. Солнце, еще не набравшее полуденной мощи, ласково пригревало землю, заливая комнату золотистым светом, в котором плясали миллионы пылинок. Воздух, напоенный ароматом свежескошенной травы и цветущего жасмина, врывался в открытое окно, и слышался радостный, неумолчный гомон птиц. Все вокруг дышало миром, жизнью и безмятежным счастьем, составляя разительный, почти невыносимый контраст с ледяной пустотой в ее душе.
В доме с самого рассвета царила лихорадочная деятельность, похожая на подготовку к военному смотру. Слуги сновали по лестницам и коридорам с озабоченными лицами, их шаги отдавались гулким эхом в обычно безмолвных залах. Со стороны кухни доносились соблазнительные запахи — там готовили праздничный обед, последний пир в доме Гронгеров для Лорелайн Эверард. Слышались голоса садовников, устанавливавших в гостиной гирлянды из зелени и последних весенних цветов, и нервные, отрывистые распоряжения миссис Гронгер, которая, казалось, находилась повсюду одновременно.
В эту бурю приготовлений Лорелайн оставалась странно спокойным, почти безжизненным центром. Ее разбудили на рассвете, и с тех пор она покорно позволяла делать с собой все, что угодно. Ее, как манекен, усадили перед туалетным столиком, и горничная принялась за ее волосы. Девичьи косы, которые она так любила заплетать на ночь, были распущены, вычесаны, завиты в сложные, модные локоны, уложены с помощью шпилек и невидимок в прическу, заставляющую ее выглядеть старше и строже. Пудра скрыла синеву под глазами и смертельную бледность щек, на губы нанесли легкий румянец, чтобы придать лицу хоть видимость жизни. Лорелайн смотрела на свое отражение в зеркале и не видела себя. Перед ней была незнакомая, нарядная кукла с пустыми, стеклянными глазами.
Затем настал черед платья. То самое, цвета увядшей розы, тяжелое, безрадостное, с высоким горлом и длинными рукавами. Его принесли, осторожно неся, как некое священное облачение. Миссис Гронгер лично руководила процессом облачения. Корсет был зашнурован так туго, что Лорелайн едва могла дышать, кринолин придавал ее фигуре неестественную, куполообразную пышность, и, наконец, на нее надели само платье. Тяжелый шелк холодно скользнул по коже, а на груди, точно насмехаясь, уже были приколоты те самые массивные серебряные пуговицы с головой борзой.
— Ну, повернись, дитя мое, — с непривычной нежностью в голосе сказала миссис Гронгер.
Лорелайн медленно повернулась перед большим зеркалом. Отражение было безупречным и абсолютно чужим. Платье сидело как влитое, скрывая все изъяны и подчеркивая ее хрупкую, изящную фигуру. Но в этом наряде она выглядела не невестой, а дорогой, искусно сделанной погребальной урной, предназначенной для захоронения заживо ее молодости, ее мечтаний, ее самой.
— Прекрасно! Просто прекрасно! — воскликнула тетка, и в ее глазах блеснули слезы искреннего, почти материнского умиления. — Ты выглядишь как настоящая леди. Солидно и благородно. Мистер Локвуд будет в восторге.
Она подошла и принялась поправлять складки на юбке, ее пальцы, обычно холодные и цепкие, сейчас дрожали от волнения.
— Вот видишь, как все чудесно устроилось, — заговорила она, снизив голос до доверительного, почти ласкового шепота. — Еще несколько месяцев назад ты была никем, обузой, а сегодня становишься законной супругой одного из самых уважаемых и состоятельных людей в графстве. У тебя будет свой дом, свое положение, надежное будущее. О чем еще может мечтать женщина? Забудь все эти глупые, романтические бредни. Реальная жизнь — вот что имеет значение.
Лорелайн молчала, глядя в пустоту поверх плеча тетки. Ее слова отскакивали от нее, как горох от стены. Она не слышала ничего, кроме звенящей тишины в собственной душе.
В дверях появилась Энни Кларк, приглашенная в качестве подружки невесты. Она была одета в нежное платье бледно-голубого цвета, но ее обычно сияющее личико было заплакано и серьезно. Увидев Лорелайн во всем ее свадебном величии, она ахнула, и на глаза ее снова навернулись слезы.
— Лорелайн… — прошептала она, делая шаг вперед. — Вы выглядите… очень красиво.
Но в ее голосе не было восторга, а была лишь бесконечная жалость и горечь. Она видела не красоту, а мертвенную бледность под румянами, пустой, отсутствующий взгляд и скорбную складку вокруг губ.
— Спасибо, Энни, — тихо, почти беззвучно ответила Лорелайн.
Миссис Гронгер, закончив свои поправки, с удовлетворением окинула взглядом племянницу и поспешила вниз, чтобы проконтролировать последние приготовления. Энни осталась наедине с Лорелайн. Она подошла к ней и взяла ее холодные, неподвижные руки в свои.
— Моя бедная, бедная Лорелайн, — зашептала она, и слезы катились по ее щекам, падая на шелк свадебного платья. — Я не могу смотреть на это! Это неправильно! Вы не должны этого делать!
Лорелайн медленно перевела на нее свой взгляд. Казалось, она с трудом узнавала подругу.
— Я должна, Энни, — сказала она глухо. — Другого выхода нет.
— Но вы же умрете там! Вы засохнете, как цветок без солнца! — всхлипнула Энни. — Вы должны бежать! Прямо сейчас! Снимите это платье, и мы убежим через черный ход! Я помогу вам!
В ее голосе звучала настоящая, искренняя паника. Но Лорелайн лишь слабо улыбнулась, и эта улыбка была страшнее любых слез.
— Куда я убегу, Энни? У меня нет денег, нет родных, нет друзей, кроме вас. Меня найдут и вернут. И тогда будет еще хуже. Нет. — Она покачала головой. — Путь назад закрыт.
В этот момент снизу донесся стук копыт, остановившихся у самого подъезда, и возбужденные голоса. Сердце Лорелайн сжалось от привычного уже страха. Это был он. Жених. Мистер Локвуд прибыл, чтобы забрать свой товар.
Энни вздрогнула и вытерла слезы.
— О, нет… уже? — прошептала она.
Спустя мгновение в комнату ворвалась миссис Гронгер, сияющая и запыхавшаяся.
— Наверняка это он! Ну, дитя мое, пора! Фату! Где же фата? Энни, помоги!
Она схватила с кровати воздушную, почти невесомую фату из дорогого кружева — еще один «практичный» подарок жениха — и водрузила ее на тщательно уложенные локоны Лорелайн, закрепив гребнем. Фата скрыла ее бледное лицо, окончательно превратив в призрачное, нереальное видение.
— Ну вот, теперь все готово, — с торжеством в голосе произнесла тетка, отступая на шаг, чтобы полюбоваться своим произведением. — Иди же, моя дорогая. Твоя новая жизнь ждет тебя.
Лорелайн сделала шаг к двери, потом другой. Ноги ее были ватными, пол уходил из-под ног. Она чувствовала, как Энни берет ее под руку, стараясь поддержать.
Они медленно пошли по коридору к главной лестнице. Снизу доносился гул голосов — собрались немногочисленные гости, приглашенные на церемонию. Лорелайн шла, не видя ничего перед собой, вся погруженная в свое оцепенение.
И вдруг этот гул был нарушен новым звуком — громким, нервным стуком в парадную дверь, таким настойчивым и требовательным, что он на мгновение заглушил все остальные звуки. Послышались быстрые, уверенные шаги дворецкого по мраморному полу холла, скрип открываемой двери, и затем — мужской голос, громкий, звонкий, полный неподдельного волнения и усталости, резко контрастирующий со сдержанной атмосферой приготовлений к свадьбе.
— Мне нужна мисс Лорелайн Эверард. Немедленно.
В голосе незнакомца звучала такая властная срочность, такая сила, что Лорелайн невольно замерла на верхней площадке лестницы, инстинктивно сжав руку Энни. Сердце ее почему-то бешено заколотилось.
Послышался голос дворецкого, спокойный и вежливый, но с оттенком смущения:
— Прошу прощения, сэр, но мисс Эверард… она в данный момент не может принять вас. Идет приготовление к церемонии.
Наступила короткая пауза, и затем тот же незнакомый голос прогремел снова, теперь с нотками изумления и растущего беспокойства:
— К какой церемонии? О чем вы говорите?
Миссис Гронгер, нахмурившись от этого непредвиденного шума, сделала несколько шагов вниз по лестнице, чтобы оценить обстановку. Лорелайн и Энни, затаив дыхание, остались стоять наверху, скрытые тенью от поворота лестницы.
— Я спрашиваю вас, сэр, — с ледяной вежливостью произнес дворецкий, — о вашем имени и о цели вашего визита. В доме сегодня важное событие, и…
— Событие? — перебил его незнакомец, и его голос теперь звучал надрывно. — Какое событие? Где мисс Эверард?
Именно в этот момент на лестничной площадке появилась миссис Гронгер. Сверху была видна лишь ее спина, прямая и напряженная, и чуть взъерошенный затылок.
— В чем дело, Джонсон? — резко спросила она, обращаясь к дворецкому. — Кто этот человек? Почему тут такой шум?
Дворецкий что-то пробормотал в ответ, но его слова потонули в голосе незнакомца, который, увидев, видимо, хозяйку дома, заговорил с новой силой:
— Сударыня, прошу меня извинить за столь настойчивый визит, но дело не терпит отлагательств. Мне необходимо немедленно видеть мисс Лорелайн Эверард.
Миссис Гронгер медленно спустилась еще на несколько ступеней, и Лорелайн увидела, как ее плечи напряглись.
— Мисс Эверард не может принять вас, сэр, — произнесла она холодно и отчетливо. — Как вам уже, видимо, сказали, она готовится к свадьбе. Свадьба должна состояться менее чем через час.
Наступила гробовая тишина, такая глубокая, что было слышно, как за окном щебечет какая-то птица. Казалось, сам воздух застыл в ожидании.
— К… свадьбе? — наконец прозвучал голос незнакомца, но теперь он был тихим, сдавленным, полным неподдельного, оглушившего его изумления. — Но… с кем?
Миссис Гронгер выпрямилась еще больше, ее голос прозвучал громко, ясно и с оттенком торжествующей гордости, словно она объявляла о великой победе:
— С мистером Годфри Локвудом, нашим уважаемым соседом и другом семьи. Теперь, если вы извините…
Но она не успела закончить фразу. С верхней площадки, раздался слабый, едва слышный стон. Его издала Лорелайн. Услышав это имя, произнесенное вслух в такой момент, она невольно отшатнулась, и лишь крепкая рука Энни удержала ее от падения. В тот же миг незнакомец, стоявший внизу, сделал резкое движение вперед, и луч утреннего солнца, падающий из витражного окна в холле, на мгновение осветил его лицо.
И Лорелайн увидела его.
Он был высоким, темноволосым, запыленным с ног до головы. Его дорожный плащ был в комьях грязи, лицо — бледным от усталости и волнения, но глаза… его глаза, синие, как незабудки, и полные такого знакомого, такого невозможного огня, были устремлены вверх, туда, где она стояла, замершая, не веря собственным глазам.
Это был Сильван.
Их взгляды встретились сквозь полумрак лестничного пролета и кружево ее фаты. На его лице промелькнуло удивление, смятение, боль и какое-то дикое, неуправляемое отчаяние.
В следующее мгновение миссис Гронгер, не видевшая этого безмолвного контакта, повернулась к дворецкому.
— Джонсон, проводите этого господина. У нас нет времени на непрошеных гостей.
Но Сильван, не обращая на нее внимания, сделав шаг к лестнице, крикнул вверх, и его голос, звенящий и надтреснутый, заполнил собой все пространство холла:
— Лорелайн! Ради Бога, Лорелайн! Вы не можете этого сделать! Вы не можете выйти за него!
