Как-то уже в конце августа, когда пора было возвращаться обратно в город. На берегу Матрёнина озера, Алька увидела молодого человека в военной форме. Сердце так бешено забилось, что едва не выскочило из груди. Ей на мгновение показалось, что видит Диму. Парень обернулся, и Аля поняла, это не так, перед ней был Матвей Трунов. Она развернулась и хотела уйти, но он окликнул её.
— Аля, здравствуй.
— Здравствуй Матвей. — Ответила она, — Давно вернулся?
— Отслужил, — кивнул он головой, — домой вот приехал.
— Это хорошо, — Аля грустно улыбнулась, — чем заниматься будешь?
— Пока не знаю, — Матвей пожал плечами, — побуду немного дома, отдохну, родителям помогу, а потом, наверное, в город уеду. На завод работать пойду.
— Это хорошо, это правильно Матвей.
— Аль, ты прости меня, — он тронул её за руку.
— За что?
— За то, что вёл себя до армии как свинья. Просто ты мне нравилась, очень нравилась, а я не знал, как сделать так, чтобы ты обратила на меня внимание, вот и куролесил.
— Ничего Матюша, — Аля коснулась рукой погона на его плече, — это давно всё в прошлом, я всё забыла.
— Мне мама рассказывала, ты парня потеряла, в Афгане погиб.
Аля молча кивнула головой.
— Соболезную. Знаешь, я ведь тоже там служил. В таких передрягах побывал, что всю мою дурь, из башки напрочь выбило. Армия действительно заставляет думать по-другому.
— Хорошо что вернулся, я не знала, что ты был там. Расскажи, как служил, что видел?
Аля присела на скамейку у озера, Матвей опустился рядом. Вечернее солнце золотило верхушки сосен, воздух был напоён запахом хвои и влажной земли.
— Да что рассказывать, Аль? – Матвей вздохнул, глядя на водную гладь. – Служба как служба. Тяжело, страшно, порой до жути. Но знаешь, там быстро понимаешь, что есть вещи куда важнее, чем собственные обиды и глупые выходки. Там ценишь жизнь, каждый миг, проведенный с друзьями, каждую посылку из дома, он замолчал, глядя вдаль, на мерцающую гладь озера, — я там самое главное понял. Нет ничего ценнее чем жизнь. И тратить её на всякую ерунду не стоит.
Аля внимательно слушала, пытаясь представить себе всё то, что пережил этот вчерашний мальчишка, ставший теперь мужчиной.
— Ты прав, Матвей, – тихо произнесла Аля. – Жизнь – это дар. И надо уметь его ценить.
Матвей взял её руку в свою. Его прикосновение было теплым и осторожным.
— Всё будет хорошо, Аль. Ты молодая, красивая. Ещё будешь счастлива. Я уверен.
Три года пролетели, как один миг, и в то же время тянулись бесконечной чередой дней, наполненных тихой болью и невысказанными словами. Аля окончила институт, получила диплом историка и её направили в глухое село с удивительным названием – Нижние Погребки.
Село встретило её проселочными дорогами, утопающими в зелени, дощатыми заборами и черепичными крышами домов. Школа оказалась небольшой, деревянной, выкрашенной в яркий голубой цвет. Аля приняла её как свой новый дом. Дети, быстро привязались к молодой учительнице, которая так интересно рассказывала им о древних цивилизациях и великих битвах.
Три года – срок немалый. Казалось бы, за это время должно было всё забыться, утихнуть, как волны после бури. Но нет. Аля ничего не забыла. Боль от потери любимого человека, немного притупилась, как старая рана, но никуда не ушла. Она жила в ней, как тень, как невидимый спутник. В её маленьком домике, выделенном ей как молодому специалисту, царила простая, но уютная обстановка. На стареньком деревянном столе, среди учебников и тетрадей, стояла фотография. Дима. Его улыбка, его глаза, полные жизни, смотрели на неё с карточки, словно он был здесь, рядом. Каждый вечер, когда последние лучи солнца проникали сквозь оконное стекло, Аля садилась перед фотографией. Она заваривала себе чай, набрасывала на плечи пуховый платок и начинала свой обычный диалог.
— Дима, сегодня был такой смешной случай на уроке, — начинала она, глядя на фотографию, — один мальчишка, Петя, заявил, что Иван Грозный воевал с Наполеоном, причём заявил он это на полном серьёзе. Я так смеялась, а он обиделся.
Она рассказывала ему о своих учениках, об их успехах и неудачах, о своих сомнениях и радостях. Она советовалась с ним, как с живым человеком.
— Как думаешь, Дима, стоит ли мне попробовать организовать для ребят экскурсию в районный музей? Боюсь, что колхоз не поможет с транспортом, сейчас уборка свеклы, свободных машин в хозяйстве нет.
Она вздыхала, брала фотографию в руки и смотрела на улыбающегося Диму. Его глаза, казалось, светились теплом и пониманием.
— Завтра еду в район, на учительскую конференцию, — продолжала она, — опять будут обсуждать новые методики. Ехать не хочется, но надо. Вот не могу понять, для чего это всё нужно? Разве нельзя просто учить детей, рассказывать им о прошлом, чтобы они не повторяли ошибок. Ты бы меня понял, правда?
Аля ставила фотографию обратно на стол и смотрела в окно, на темное небо, усыпанное звездами. Ей казалось, что Дима смотрит на неё оттуда, из этой бесконечной вселенной. И она знала, что он всегда будет рядом. Иногда она просто молчала, глядя на его фотографию, и в её глазах отражались воспоминания. Воспоминания о его смехе, о его объятиях, о том, как они мечтали о будущем. Будущем, которое оборвалось так внезапно, оставив её одну с этой невыносимой пустотой.
Брат, Виталик, служил в армии. Родители очень переживали, боялись, что сын попадёт в Афганистан. Но, к счастью, всё обошлось, его направили в Забайкалье, и он часто писал им, и ей тоже. Его письма были полны юношеского задора, рассказов о службе, о товарищах. Как-то в начале зимы, она получила очередное послание от брата. Письмо было необычно толстым, Аля вскрыла его и увидела несколько фотографий, а на них незнакомая девушка с весёлыми глазами и Виталик. В письме он писал, что служит хорошо, что освоил новую специальность и что ему очень нравится Забайкалье. А ещё он писал о девушке, с которой познакомился в соседнем гарнизоне. Её звали Лена, она работала медсестрой.
«Аль, я наверное останусь здесь жить после армии, писал брат. Городок, в котором служу хороший, и люди здесь замечательные. Так что готовься, скоро приглашу на свадьбу. Ты родителям напиши, об этом, а то сам как-то не решаюсь, боюсь мама расстроится. Она хотела, чтобы я после армии вернулся домой, и работал в колхозе, а я вот, надумал продолжить службу, хочу остаться на сверхсрочную».
Аля смотрела на улыбающееся лицо Лены и чувствовала, как в душе зарождается тихая радость за брата. «Пусть у тебя всё сложится хорошо, родной мой, — шептала она, — и исполнится всё что задумал».
От подружки, Лиды тоже часто приходили письма, звала к себе в гости. Они с Михаилом ждали уже второго ребёнка. Первым родился сынишка, Юрка, теперь надеялись, что родится дочка.
У всех в жизни всё как-то устраивалось, и только у неё не было никаких перемен. Она жила словно по инерции, словно плыла по течению, не сопротивляясь, не стремясь к чему-то новому. Работа, дом, воспоминания. Круг замкнулся, и выбраться из него казалось невозможным. Иногда, конечно, накатывала тоска, хотелось тепла, любви, простого человеческого счастья. Но она тут же гнала эти мысли прочь, потому что боялась. Боялась, что снова ничего не получится, и она опять останется одна. Вместе с ней в школе работали ещё две молодые учительницы, Анна Сергеевна, и Вера Павловна. По выходным они звали Алю на танцы, в местный клуб, но она не шла. И вообще почти не принимала участия ни в каких праздниках и застольях. Так посидит немного для приличия, и уходит домой. За это получила от коллег прозвище, Монашка.
Как-то, уже во второй половине учебного года к ним в школу на практику, приехал студент, будущий учитель физкультуры. Молодой, энергичный, с открытой улыбкой. Звали его Николай. Он сразу же обратил внимание на тихую, задумчивую учительницу истории.
— Зря время теряешь, — усмехнулась Анна Сергеевна, заметив его пылкие взгляды в сторону Али, — Алевтина Павловна, у нас не от мира сего. Ей чужды земные радости.
— Вот как, — усмехнулся практикант, — вы меня заинтриговали, Анна Сергеевна, — теперь мне ещё больше захотелось покорить эту неприступную крепость.
— Спорим, у тебя ничего не выйдет, — продолжила Анна Сергеевна, подмигивая Николаю, — говорят таких, как ты, за ней вагон и маленькая тележка ухаживали, а толку, ноль.
— Спорим, — загорелся практикант, — через месяц, она будет моей.
— Хорошо. На что?
— Если проспорю я, то отдам тебе свои часы, они дорогие, мне их отец из-за границы привёз. Ну а если ты, то переспишь со мной. Идёт?
Анна усмехнулась.
— Идёт.
— Ну тогда по рукам.
— По рукам, только помни, срок, месяц. Не управишься, прощайся со своими часами.
— А ты готовься спать со мной.
Анна посмотрела на него насмешливо.
— Да я бы это и без спора могла сделать. Но так интереснее.