Олег, мой муж, всегда говорил, что у меня безупречный вкус, и с улыбкой называл меня «хранительницей нашего очага». Я работала в крупной архитектурной фирме, получала очень хорошо, и мне доставляло удовольствие вкладывать деньги в наш общий быт. Олег трудился в небольшой издательской конторе, его заработок был скромным, но я никогда не заостряла на этом внимание. Мы же семья, — думала я, — какая разница, кто сколько приносит? Главное — любовь и поддержка.
В тот день я закончила большой проект раньше срока и решила сделать мужу сюрприз. Отпросилась у начальника, заехала в наш любимый магазин за его любимым тортом и полетела домой, представляя его удивленное и радостное лицо. Я всегда тихо открывала дверь своим ключом, чтобы не нарушать его покой, если он работает или отдыхает. Поднявшись на наш пятый этаж, я с замиранием сердца вставила ключ в замок и бесшумно повернула его. В квартире было тихо. Слишком тихо. Обычно в это время он включал музыку или какой-нибудь познавательный канал по телевизору. Я разулась в коридоре, стараясь не стучать каблуками по плитке, которую сама выбирала прошлым летом в Италии.
Из гостиной доносился приглушенный голос Олега. Он говорил по телефону. Я улыбнулась, предвкушая, как сейчас подкрадусь к нему сзади и обниму. Но что-то в его тоне меня остановило. Он говорил шёпотом, но таким настойчивым, почти приказным, каким я никогда его не слышала. Я замерла за углом, прислушиваясь.
— …да, всё решено, я тебе говорю. Не волнуйся, — шептал он в трубку. — Просто собирай самое необходимое. Одежду, документы. Остальное купим здесь.
Пауза. Видимо, он слушал собеседника. Мое сердце начало биться чаще. С кем он так говорит? Кого он зовёт к нам с вещами?
— Мамочка, ну что ты опять начинаешь? — его голос стал раздраженным. — Я всё продумал. Приезжай в субботу утром, я встречу на вокзале. Места всем хватит. Да, она сначала будет удивлена, но потом всё поймёт. Это же для её блага тоже.
Я прижалась к стене, чувствуя, как холодеют пальцы. Мамочка? Он говорил со своей мамой, Валентиной Петровной. Она жила в другом городе, за триста километров от нас, и постоянно жаловалась на здоровье и одиночество. Мы звали её переехать поближе, снять ей квартиру, но она всегда отказывалась. Что изменилось? И при чем здесь «моё благо»?
И тут я услышала фразу, которая пронзила меня, как ледяная игла. Фразу, которая разделила мою жизнь на «до» и «после».
— Мамочка, приезжай! — произнёс он с какой-то заговорщической радостью. — Моя жена бросит работу и будет за тобой ухаживать! Она у меня добрая, она согласится. Нам больше не придётся ни от кого зависеть.
Воздух вышел из моих лёгких. Я опёрлась о стену, чтобы не упасть. Брошу работу? Я? Буду ухаживать? Моя работа была не просто источником дохода. Это была моя страсть, моя самореализация, дело всей моей жизни, которому я отдала десять лет. Бросить всё, чтобы стать сиделкой для его мамы, которая, к слову, была еще вполне крепкой женщиной, просто любившей привлекать к себе внимание?
Он что-то ещё говорил, но я уже не слышала слов. В ушах стоял гул. Картина мира, такая ясная и надежная, рассыпалась на миллионы осколков. Муж, которого я любила, которому доверяла, за моей спиной решил мою судьбу. Он не спросил, не посоветовался. Он просто поставил меня перед фактом, которого я ещё даже не знала. Он распорядился моей жизнью, как своей вещью.
Я медленно, на негнущихся ногах, вышла из-за угла. Он как раз заканчивал разговор: «Всё, целую, до субботы». Он нажал на отбой, и в этот момент его взгляд упал на меня. Олег замер. Его лицо, только что сияющее от предвкушения удачного плана, стало белым как полотно. Улыбка сползла, а в глазах застыл испуг.
— Аня? — пролепетал он. — Ты… ты когда пришла?
— Только что, — мой голос прозвучал глухо и чуждо. Я поставила коробку с тортом на комод в прихожей. Праздник отменялся. Навсегда.
— Я… это… я с мамой говорил, — начал суетливо оправдываться он, запинаясь. — У неё опять спину прихватило, жалуется, что совсем одна… Я просто её успокаивал.
Он врёт, — пронеслось у меня в голове. — Он стоит в двух шагах от меня и нагло врёт, глядя мне в глаза.
Я молча смотрела на него. Вся любовь, нежность, всё тепло, что я чувствовала к этому человеку минуту назад, испарилось. На его месте я видела чужого, расчётливого мужчину, который только что пытался украсть мою жизнь.
— Понятно, — сказала я ровным голосом, удивляясь своему спокойствию. — Я устала. Пойду прилягу.
Я развернулась и ушла в спальню, оставив его стоять посреди коридора с растерянным и испуганным лицом. Я легла на нашу огромную кровать, в нашу идеальную спальню, и уставилась в потолок. Слёз не было. Была только ледяная пустота и звенящая в голове мысль: Это конец. Но он об этом ещё не знает.
Следующие несколько дней превратились в странный, тягучий спектакль. Олег стал неестественно заботливым. Он приносил мне кофе в постель, чего не делал уже много лет. Засыпал меня комплиментами, обнимал при каждом удобном случае, заглядывал в глаза с подобострастной преданностью щенка. Но я видела фальшь в каждом его жесте. Его прикосновения были холодными, слова — пустыми. Он как будто пытался задобрить меня, усыпить мою бдительность перед тем, как нанести решающий удар.
Он думает, что я ничего не поняла, — размышляла я, помешивая ложечкой сахар в принесённом им кофе. — Думает, что я обычная глупая женщина, которую можно обмануть парой ласковых слов. Он недооценивает меня. И это его главная ошибка.
Я играла свою роль. Я улыбалась в ответ, принимала его ухаживания, делала вид, что всё как обычно. Но внутри меня рос и креп лёд. Я перестала видеть в нём мужа. Теперь он был для меня противником в игре, правила которой установил он сам. И я собиралась в этой игре победить.
Он стал чаще говорить о своей матери. Как бы невзначай.
— Звонила мама, — говорил он за ужином. — Совсем расклеилась. Говорит, давление скачет, в магазин сходить тяжело. Сердце за неё болит.
— Бедная Валентина Петровна, — сочувствующе кивала я, глядя ему прямо в глаза. — Может, ей стоит нанять помощницу по хозяйству?
Олег напрягался. Этот вариант явно не входил в его планы.
— Да что ты, Анечка! — махал он руками. — Кому можно доверять в наше время? Чужой человек в доме… обманут, обворуют. Нет, ей нужен кто-то свой, родной.
Конечно, родной, — думала я. — Бесплатная, преданная рабыня в моём лице.
В среду он подошёл ко мне с новой тактикой. Он обнял меня за плечи, когда я сидела за ноутбуком, доделывая чертежи.
— Анечка, ты так много работаешь, — начал он вкрадчивым голосом. — Совсем себя не жалеешь. Вся в этих проектах, нервы тратишь. Может, тебе стоит отдохнуть? Взять длинный отпуск, а может… и вовсе подумать о чём-то более спокойном?
Я медленно повернула голову и посмотрела на него. Вот оно. Началось. Он готовил почву.
— Что ты имеешь в виду, дорогой? — спросила я как можно невиннее.
— Ну… — замялся он. — Женщина ведь создана для семьи, для уюта. Ты так прекрасно готовишь, так обустроила наш дом. Это настоящий талант! Работа приходит и уходит, а семья — это главное.
Моя работа, которая оплачивает этот дом, твою одежду и наши поездки, значит, «приходит и уходит»? — злость подкатила к горлу, но я сдержалась.
— Ты думаешь, мне стоит бросить работу? — я подняла бровь.
Он увидел в моём вопросе не подвох, а надежду. Его глаза заблестели.
— Я не говорю «бросить»! — поспешно сказал он. — Может, просто… пересмотреть приоритеты. Отдохнуть годик-другой. Посвятить себя дому, себе… нам. Я ведь смогу нас обеспечить!
Обеспечить? На свою зарплату? Мы тогда съедем из этой квартиры в съёмную конуру на окраине, — я едва удержалась от смешка. Но вместо этого я опустила глаза и тихо сказала:
— Я подумаю над твоими словами, Олег.
Он воспринял это как победу. Поцеловал меня в макушку и отошёл, насвистывая. А я смотрела ему в спину и чувствовала, как внутри меня вместо боли и обиды рождается холодная, твёрдая решимость. Он сам дал мне в руки все карты.
В четверг я взяла на работе отгул. Сказала Олегу, что плохо себя чувствую и хочу отоспаться. Как только он ушёл, я начала действовать. Первым делом я позвонила юристу, с которым наша фирма много лет сотрудничала. Я объяснила ему ситуацию, не вдаваясь в эмоциональные подробности, а лишь излагая факты. Квартира, в которой мы жили, была подарком моих родителей на свадьбу, но оформлена на меня за месяц до брака. Это было моё личное имущество. Машина, на которой ездил Олег, тоже была куплена мной и записана на меня. Большая часть мебели, техника, предметы искусства — всё это приобреталось на мои доходы, и у меня были чеки.
Юрист выслушал меня и спокойно сказал: «Анна Игоревна, закон полностью на вашей стороне. Ваш муж и его мать не имеют никаких прав на ваше имущество. Если они появятся в вашей квартире без вашего согласия после того, как вы попросите их уйти, это будет незаконным проникновением».
Этот разговор придал мне сил. Я больше не была жертвой в чужом спектакле. Я становилась режиссёром своего собственного.
Затем я позвонила в транспортную компанию и заказала на субботу, на девять утра, большую машину и бригаду грузчиков. В тот же день я заключила договор аренды на небольшую, но очень светлую и уютную квартиру в соседнем районе. Я переводила на свой новый счёт все наши общие сбережения, которые, по сути, были моими. Я действовала быстро, чётко и безжалостно, как хирург, удаляющий опухоль.
Вечером в пятницу Олег вернулся домой в приподнятом настроении. Он принёс букет моих любимых пионов и бутылку дорогого сока.
— Это нам, — сказал он, протягивая мне цветы. — Чтобы отпраздновать начало новой жизни!
Твоей новой жизни, Олег. Не нашей, — подумала я, принимая букет. Я даже улыбнулась ему.
— А что за повод? — спросила я.
— Завтра мама приезжает! — радостно объявил он. — Я решил, пусть поживёт у нас. Ей нужен уход, внимание. Ты ведь не против, дорогая?
Он сказал это так, будто предлагал завести котёнка. Я смотрела на него, на эти пионы, которые я так любила, и которые сейчас казались мне похоронными цветами, и чувствовала абсолютное отчуждение.
— Конечно, не против, — мягко ответила я. — Твоя мама — моя мама.
Он просиял. Он был так уверен в своей неотразимости, в своей власти надо мной, что даже не заметил ледяного блеска в моих глазах. Он обнял меня и закружил по комнате.
— Я знал! Я знал, что ты у меня самая лучшая! Вот увидишь, всё будет хорошо!
О да, — думала я, пока он кружил меня по гостиной, в последний раз. — Всё будет просто замечательно.
Всю ночь я не спала. Я лежала рядом с ним, слушала его ровное дыхание и мысленно прощалась с этим домом, с этой жизнью, с этим человеком. Я перебирала в памяти все десять лет нашего брака. Были и хорошие моменты, я не отрицала этого. Но сейчас они все были отравлены его ложью. Он обесценил всё наше прошлое одним этим планом, одной этой фразой в телефонную трубку. Он видел во мне не любимую женщину, а удобный ресурс. Функцию.
Утром в субботу он проснулся раньше меня, полный энтузиазма.
— Я поеду на вокзал, встречу маму! — щебетал он, натягивая джинсы. — Поезд прибывает в девять тридцать. А ты тут пока приготовь что-нибудь вкусненькое, устрой всё для неё. Постели в гостевой комнате.
— Хорошо, милый, — сказала я, глядя на него из-под одеяла.
Он наклонился, чтобы поцеловать меня, но я отвернулась, сделав вид, что кашляю. Он на секунду смутился, но потом махнул рукой и выбежал из квартиры. «Будем примерно через час!» — крикнул он уже из-за двери.
Как только за ним закрылась дверь, я вскочила с кровати. У меня был ровно час. Я быстро оделась, и в этот момент в дверь позвонили. Это были грузчики. Четверо крепких мужчин в синей униформе.
— Анна Игоревна? — спросил старший. — Мы готовы. Что выносим?
Я обвела взглядом свою прекрасную, уютную квартиру.
— Выносим… всё, — сказала я твёрдо. — Кроме того, что я вам сейчас покажу.
И началось. Работа закипела. Они действовали слаженно и быстро. Картины со стен, моя дизайнерская мебель, огромный телевизор, дорогая кухонная утварь, моя одежда, книги, даже шторы с окон — всё это упаковывалось и исчезало в грузовике. Я ходила по квартире и указывала пальцем. А потом приказала собрать в коробки все вещи Олега: его одежду, его книги, его компьютер, его безделушки. На каждой коробке я крупно написала маркером: «ОЛЕГ».
За сорок минут квартира опустела. Она стала гулкой, неузнаваемой. Голые стены с прямоугольниками более светлых обоев там, где висели картины. Голый пол. Тишина.
Я велела грузчикам занести последнее. Они внесли и поставили посреди огромной пустой гостиной простую раскладную кровать, дешёвый пластиковый столик и один стул. Рядом я поставила коробки с вещами Олега. Затем подошла к кухонному гарнитуру, который мы покупали вместе, но в основном на его деньги, и оставила его. Это было справедливо. На стол я положила записку.
Машина с моими вещами уехала по новому адресу. Я в последний раз окинула взглядом пустые стены. Никакой грусти. Только облегчение. Я вышла и закрыла дверь на ключ. Ключ оставила себе.
Я не уехала далеко. Я сидела в машине, припаркованной через дорогу, и ждала. Ровно в десять утра к подъезду подъехало такси. Из него вышел сияющий Олег, а за ним — его мама, Валентина Петровна. Она выглядела совсем не больной. Бодрая, румяная женщина с цепким, оценивающим взглядом. Она несла в руках сумку, а Олег тащил два больших чемодана. Они о чём-то весело переговаривались, смеялись.
Я смотрела на них, и во мне не было ни капли жалости. Это были два заговорщика, идущие делить добычу.
Вот они скрылись в подъезде. Я задержала дыхание. Я представила, как они поднимаются в лифте, как Олег с гордостью говорит: «Сейчас ты увидишь, мама, как мы хорошо живём!». Как он вставляет ключ в замок и распахивает дверь с криком: «Сюрприз!».
Сюрприз действительно удался.
Даже с улицы, сквозь закрытые окна машины, я почти услышала тишину, которая их там встретила. Прошла минута, две. И вдруг с пятого этажа донёсся какой-то странный, сдавленный вопль, больше похожий на хрип. Это была Валентина Петровна. Потом раздался звук удара — будто что-то тяжелое упало. Я знала, что они увидели. Они увидели своё будущее. Пустоту.
Олег выскочил на балкон. Его лицо было искажено гримасой ужаса и ярости. Он заорал моё имя так, что, наверное, услышал весь двор. Затем он скрылся обратно в квартире.
Я завела машину и медленно поехала прочь. Мой телефон начал разрываться от его звонков. Я не отвечала. Потом посыпались сообщения. Сначала гневные, полные оскорблений. Потом недоумевающие. И, наконец, жалкие, умоляющие. «Аня, где ты? Вернись! Что случилось? Это какая-то шутка?».
Я остановилась у кофейни, заказала себе большой стакан латте и только тогда прочитала записку, которую оставила им на столе. Я помнила её наизусть. Там было всего несколько строк: «Дорогой Олег! Я решила последовать твоему совету и бросить работу, чтобы посвятить себя заботе о близких. Но так как самый близкий для меня человек — это я сама, то я буду заботиться о себе. Квартира, как ты знаешь, моя. Вещи в ней — тоже. Я оставила тебе всё, что по праву твоё. Ты хотел начать новую жизнь — начинай. У вас с мамой теперь есть для этого все условия и целая пустая квартира. Желаю удачи».
Пока я пила кофе, мне позвонила наша общая подруга Лена. Её голос дрожал.
— Аня, что у вас произошло? Мне сейчас звонил Олег, он просто в невменяемом состоянии! Кричал, что ты его обокрала и выгнала на улицу вместе с больной матерью!
И тут Лена рассказала мне то, чего я не знала. Оказывается, «небольшие трудности» в издательстве Олега были не такими уж и небольшими. Он ввязался в какую-то сомнительную авантюру и прогорел, потеряв крупную сумму денег. Чтобы покрыть его провал, Валентина Петровна продала свою квартиру в родном городе, отдав все деньги сыну. Они оба остались без жилья и почти без средств к существованию. И их гениальный план состоял в том, чтобы переехать ко мне, заставить меня уволиться и жить полностью за мой счёт. Болезнь мамы была лишь предлогом.
Эта новость окончательно всё расставила по местам. Моё решение, которое могло показаться слишком жестоким, теперь выглядело единственно верным. Они собирались не просто сесть мне на шею. Они собирались превратить меня в дойную корову, предварительно загнав в стойло.
Я спокойно ответила Лене:
— Лена, они не на улице. Они в моей квартире. Но у них есть ровно двадцать четыре часа, чтобы найти себе другое жильё. После этого я вызываю полицию. И передай Олегу, что документы на развод уже готовятся.
Я положила трубку и заблокировала его номер. И номер его мамы. И номера всех их общих родственников, которые наверняка скоро начнут мне названивать с упрёками.
Прошло несколько месяцев. Я живу в своей новой квартире. Она меньше прежней, но в ней так много света и воздуха. Я повесила на стены свои любимые картины, расставила книги, купила новый уютный диван. По вечерам я сижу с чашкой травяного чая и смотрю на огни большого города. Я не чувствую ни злости, ни обиды. Только тихую, спокойную радость от завоёванной свободы. Я много работаю, встречаюсь с друзьями, путешествую.
Я узнала, что Олег с матерью долго скитались по знакомым, а потом сняли крошечную комнатку где-то на самой окраине. Он устроился на какую-то низкооплачиваемую работу, а Валентине Петровне, кажется, и вправду пришлось несладко — без привычного комфорта её выдуманные болезни стали вполне реальными. Иногда я думаю о них, но без всякого сочувствия. Они сами выбрали свой путь. Они хотели построить своё благополучие на руинах моей жизни, но в итоге оказались под обломками собственных планов.
Я поняла одну простую вещь: нельзя позволять никому, даже самому близкому человеку, решать за тебя, как тебе жить. Нельзя растворяться в другом человеке до такой степени, что теряешь себя. Моя история — это не история мести. Это история о возвращении к себе. О том, как иногда нужно всё разрушить, чтобы построить что-то настоящее и прочное. И теперь я точно знаю, что мой новый дом построен на самом надёжном фундаменте — на любви и уважении к себе.