День тянулся бесконечно. Иван Петрович механически проводил уроки, отвечал на вопросы, ставил оценки — но мысли его крутились вокруг ночной встречи. Отпечаток ладони на подоконнике он сфотографировал на телефон, но показывать кому‑либо не решился: кто поверит в такое?
После уроков он задержался снова. На этот раз — осознанно. В рюкзаке лежала компактная видеокамера с ночным режимом и картой памяти на 12 часов записи. «Если это не бред и не игра воображения, — твёрдо решил учитель, — я получу доказательства».
Когда последний ученик ушёл, а сторож запер входные двери и отправился по своим делам, Иван Петрович расставил камеру в конце главного коридора — прямо напротив того окна, где накануне видел силуэт. Закрепил её на штативе, проверил угол обзора, запустил запись. Затем вернулся в учительскую, затопил печь, налил чаю. Но пить не смог — горло сжималось от тревоги.
Часы тикали. За окном медленно сгущались сумерки, потом наступила тьма. Метель утихла, и в тишине каждый скрип старого дома звучал особенно отчётливо. Иван Петрович то и дело поглядывал на маленький экран камеры, транслирующий изображение на ноутбук: коридор пуст, окно чернеет, ничего не движется.
Он пытался читать, потом писать планы на следующую неделю, но буквы расплывались. Усталость накатила волной. Незаметно для себя он опустил голову на сложенные руки и уснул.
Проснулся от резкого холода. Печка почти догорела, в комнате царил полумрак. На экране ноутбука белела надпись: «Запись завершена». Иван Петрович дрожащими руками подключил камеру, скопировал файлы, запустил просмотр.
Первые часы — пустота. Коридор спит, камера бесстрастно фиксирует неподвижность. Потом — едва уловимое мерцание в углу кадра. Иван Петрович придвинулся ближе, увеличил изображение. В глубине коридора, у самого окна, воздух словно сгустился, образовав туманный овал. Он медленно вытягивался, приобретая очертания фигуры.
Учитель замер, боясь моргнуть. Силуэт становился всё чётче: высокий, неестественно прямой, с длинными тонкими руками, свисающими вдоль тела. Он не шёл — скользил, едва касаясь пола. Остановился прямо перед камерой, словно зная, что его снимают.
И тогда Иван Петрович увидел лицо.
Оно не было человеческим. Череп слишком узкий, лоб нависал, глаза — два тусклых голубых огонька без зрачков — смотрели прямо в объектив. Рот раскрылся, обнажая ряд острых, как иглы, зубов. Из глотки вырвался звук — не шёпот и не крик, а нечто среднее, пронизывающее до костей.
Камера дрогнула. На секунду изображение потемнело, потом вернулось. Фигура исчезла. Но на её месте в воздухе повисло нечто похожее на дымный след, складывающийся в символы — странные, угловатые, будто вырезанные из тьмы. Они вращались, переплетались, образуя узор, от которого рябило в глазах.
Запись закончилась.
Иван Петрович откинулся на спинку кресла, чувствуя, как по спине струится холодный пот. Экран ноутбука погас, но перед глазами всё ещё стояли те символы, будто выжженные на сетчатке. Он попытался сделать скриншот, но файлы оказались повреждены: половина кадров размыта, часть — полностью чёрная. Только несколько снимков сохранили фрагмент силуэта у окна. На них невозможно было разглядеть детали, но ощущение присутствия оставалось.
Он выключил компьютер, собрал вещи. В коридоре царила мёртвая тишина. Подойдя к тому самому окну, Иван Петрович замер. На пыльном подоконнике, прямо под камерой, лежал новый отпечаток — такой же длинный, тонкий, с непропорционально вытянутыми пальцами. А рядом, будто проведённые когтем, виднелись те самые символы — угловатые, чуждые, словно послание из иного мира.
Учитель шагнул назад, потом ещё один. Дверь учительской захлопнулась сама по себе. В замке тихо щёлкнул ключ.
За окном медленно поднималась луна, заливая школьный двор бледным светом. Где‑то вдали завыл волк — или это был лишь ветер?
Начало истории здесь.