Иван Петрович задержался в школе допоздна. Надо было проверить тетради, подготовить материалы к завтрашним урокам — в отдалённом якутском посёлке работа учителя никогда не кончается. За окном уже давно стемнело, мороз крепчал: стёкла покрылись причудливыми узорами, а сквозь них проглядывали лишь редкие огни посёлка.
Когда Иван Петрович собрался домой, часы показывали почти десять вечера. Он выглянул в окно — метель разыгралась не на шутку. Ветер выл, словно раненый зверь, а снег кружился в безумном танце, скрывая всё вокруг. «Нет, в такую погоду лучше не рисковать, — подумал учитель. — До дома два километра по пустоши. Пережду буран здесь, в учительской».
Он растопил небольшую печку, заварил чай, устроился в кресле. Тишина в школе стояла непривычная, гнетущая. Только треск дров в печи да завывание ветра за стеной нарушали покой. Иван Петрович попытался читать, но строчки расплывались перед глазами. Усталость брала своё.
Примерно в полночь он задремал. Проснулся от странного звука — будто кто‑то тихо шаркал по коридору. Иван Петрович прислушался: шаги приближались, медленные, размеренные. «Наверное, сторож обходит здание», — подумал он, но тут же вспомнил: сторожа сегодня не было, тот уехал к родственникам в соседний посёлок.
Учитель встал, взял фонарик. Луч света дрожал в его руке, выхватывая из темноты углы пустых классов, длинные ряды парт, портреты писателей на стенах. Шаги стихли, но в воздухе повисло ощущение, что за ним наблюдают. Иван Петрович направился к выходу, намереваясь проверить главный коридор.
Едва он приоткрыл дверь учительской, как услышал шёпот — многоголосый, неразборчивый, будто дети переговаривались за стеной. Но в школе не могло быть детей в полночь, тем более в такую метель. Сердце забилось чаще. Иван Петрович направил фонарик в конец коридора — луч выхватил силуэт у окна. Высокий, неестественно прямой, он стоял, не двигаясь, словно ждал, когда его заметят.
Учитель хотел окликнуть незнакомца, но голос застрял в горле. Силуэт медленно повернулся, и в свете фонарика блеснули глаза — не человеческие, холодные, светящиеся тусклым голубым светом. Иван Петрович попятился, споткнулся о порог, упал. Фонарик покатился по полу, освещая теперь только потолок. Когда учитель снова поднял взгляд, фигуры уже не было.
Он бросился к печке, подбросил дров, закрыл все двери на ключ. Сидел, обхватив себя руками, прислушиваясь к каждому шороху. Часы на стене тикали слишком громко, будто отсчитывали оставшиеся минуты. За окном метель не утихала, а в тишине то и дело раздавались звуки — то ли скрип половиц, то ли чьё‑то дыхание за спиной.
Под утро, когда небо начало сереть, Иван Петрович наконец уснул. Проснулся он от солнечного света, бившего в окна. Школа выглядела обычной, будничной. Никаких следов ночного гостя. Учитель вышел на крыльцо — метель стихла, снег искрился под лучами восходящего солнца.
Но когда он обернулся, чтобы закрыть дверь, на пыльном подоконнике у окна в конце коридора увидел отпечаток ладони — слишком большой для ребёнка, слишком тонкий для взрослого. И пальцы были длиннее, чем у человека. Иван Петрович присел на стул и побелел от страха. Продолжение следует...