— Мама… — тихо сказал Алексей, поднимаясь.
Нина Никифоровна молчала. Потом ее взгляд упал на коробку с тортом. Губы ее дрогнули.
— «Шоколадный…» — прошептала она. — Ты всегда забывал, что с возрастом у меня началась от шоколада изжога.
Это была не жалоба. Это было что-то вроде белого флага. Признак того, что она помнит. Помнит все.
— Ты никогда не говорила об этом, – так же тихо ответил Алексей.
Они смотрели друг на друга через ступеньки, через пять лет молчания, через боль и обиды. А Настя сидела между ними, понимая, что ее собственная война за этот дом внезапно отступила на второй план, уступив место другой, куда более важной и драматичной битве.
— Заходи, – сухо сказала наконец Нина Никифоровна, отступая вглубь дома. – Чай, наверное, уже остыл. И торт этот… заноси. Чтобы муравьи не расползлись.
Алексей медленно поднялся и, взяв свою сумку и ненужный торт, переступил порог дома, который когда-то был его домом. Настя осталась сидеть на крыльце, глядя, как захлопывается дверь. Она была больше не врагом, не арендатором, а всего лишь свидетельницей. И что-то подсказывало ей, что история с продажей дома теперь приобретет совершенно неожиданный поворот. И, возможно, дух Семена в сарае на этот раз звякнул не гаечным ключом, а… вилкой. В ожидании примирительного торта.
*****
Алексей переступил порог дома и замер в недоумении. Его взгляд скользнул по скромной обстановке, по детским рисункам Маши на стене, по двум зубным щеткам в стакане на умывальнике.
— Погоди, мама. Эта девушка, что сидит на крыльце… Она сказала, что новая хозяйка в нашем доме. Это правда? — он снова посмотрел на дорожную сумку у своих ног, будто ища в ней ответы. — А почему же тогда вы все вместе здесь живете? Это какая-то коммуна непонятная? Так ты продала дом или я чего-то не понимаю.
— А вот это — не твое дело, сынок! — вспылила Нина Никифоровна. — Приехал поговорить? Говори. А в мою жизнь вмешиваться не нужно! Дом мой! Хочу – продаю, а не хочу — не продаю!
— Как это – не мое дело? — удивился Алексей. — Очень даже мое!
— Ну, я же в твою жизнь не лезу, — начала закипать мать. — Как ты и просил! Вот и ты ко мне не лезь! — Нина Никифоровна бросила коробку с тортом на ближайший стул с такой силой, что та жалобно сплющилась. — Пять лет молчал, а теперь поговорить решил? У меня, что, вывеска висит «Приют для заблудших сыновей»?
— Мама, пожалуйста, давай обсудим все спокойно. Я понял, что был не прав. Я… мы с Зоей разводимся.
Эта новость, казалось, не смягчила, а лишь разозлила ее еще больше.
— А-а-а, вот как! Бросила тебя твоя королева? И ты приполз сюда? Так я тебе не запасной аэродром! Ты сделал свой выбор тогда! Ты сказал, что не можешь выбрать! Знаешь, что это значит? Это значит, ты выбрал ее! Ты выбрал ту, что поставила ультиматум твоей же матери!
— Нина Никифоровна, — робко встряла Настя, которая поднялась и зашла в дом, пытаясь погасить конфликт. — Давайте все-таки сядем, поговорим. Он ваш сын…
— У меня нет сына! — вспылила пенсионерка, поворачиваясь к Насте. — И ты не вмешивайся! Это не твое дело! А ты, — она снова обернулась к Алексею, — ты уезжай откуда приехал. Слышишь? Не нужны мне твои торты. Убираться вон из моего дома!
Алексей стоял, опустив голову. Все его красноречие, вся подготовленная речь рассыпались в прах перед этим шквалом старых обид.
— Мама,я просто хочу извиниться, — тихо сказал он.
— Опоздал, — холодно отрезала она. — Твои извинения уже просрочились. Как и мои материнские чувства. Вонзил нож в спину пять лет назад -– и не жалуйся, что спина холодная. Уходи.
Понимая, что разумные аргументы не работают, Алексей молча вздохнул, поднял свою дорожную сумку и повернулся к выходу. Плечи его были сгорбленные под невидимым грузом. Он вышел за калитку, сел в свою не новую, но ухоженную иномарку и повернул ключ зажигания.
Раздался скрежет, похожий на предсмертный хрип металлического таракана. Машина дернулась и заглохла. Алексей попробовал еще раз – та же история. Мотор отчаянно захрипел и умолк. Он ударил рукой по рулю, и в наступившей вечерней тишине этот звук прозвучал как выстрел.
Наступали сумерки. Небо из голубого превратилось в сиренево-пепельное, и в воздухе запахло вечерней прохладой и тоской. Алексей вышел из машины, открыл капот и погрузился в изучение механизма, в котором, судя по его растерянному виду, понимал не больше, чем в квантовой физике.
Нина Никифоровна и Настя сидели в беседке. Настя молчала, понимая, что любое слово может вызвать новую бурю. Нина Никифоровна смотрела в сторону машины, но лицо ее оставалось каменным.
В эту тишину вмешалась Маша. Она подошла к Нине Никифоровне и осторожно тронула ее за руку.
— Бабушка Нина, а почему дядя Лёша уезжает? Он же хороший. Он торт привез. И он очень переживает, я видела.
Нина Никифоровна не ответила, а только сильнее поджала губы. Не обращая внимания на выражение лица бабы Нины, Маша продолжала:
— А ведь вы его мама, — вздохнула девочка, глядя на хозяйку своими большими, честными глазами. — Вы – мама. Как же Вы можете его прогнать? Моя мама никогда бы меня не прогнала. Никогда. Даже если бы я очень сильно провинилась.
Эти простые, детские слова, видимо, просочились сквозь все бронеплиты обиды и достигли самого сердца. Нина Никифоровна вздрогнула. Губы ее задрожали. Она посмотрела на Машу, потом на освещенную окнами летней кухни фигуру сына, который в отчаянии закрыл капот и прислонился лбом к холодному металлу.
Сердце пенсионерки, которое она считала окаменевшим навсегда, дрогнуло. Не сильно, по чуть-чуть. Треснуло, как пересушенная глина.
Она тяжело поднялась с скамейки и сделала шаг в сторону двора.
— Алексей! Лёша… — ее голос прозвучал хрипло и негромко.
Сын обернулся. В полумраке его лицо казалось бледным и усталым.
— Машина-то не заводится? — спросила мать, делая вид, что это единственная проблема.
Он молча покачал головой.
— Ну, что с тобой делать… — Нина Никифоровна вздохнула так глубоко, что, казалось, этот вздох копил пять лет. — В летней кухне есть раскладушка. Можешь… переночевать. Только чтобы утром… чтобы утром был готов план действий по ремонту и…. и уезжай!
Она не сказала «останься». Не сказала «прощаю». Она предложила временное техническое решение. Но для Алексея это было больше, чем любое прощение. Это была щель в захлопнутой двери.
Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова, взял свою сумку и направился к летней кухне.
Настя обняла Машу, глядя, как его фигура растворяется в темноте. Вечерний воздух был по-прежнему прохладен, но в нем уже не было прежней ледяной стужи. Что-то сломалось и дело было не только в машине.
*****
Утро в «Райском Уголке» началось с прибытия эвакуатора – желтого, угрюмого монстра, который на фоне идиллического голубого забора смотрелся как инопланетянин на деревенской свадьбе. Он уволок хрипевшую накануне машину Алексея, оставив после себя лишь масляное пятно на утоптанной земле и ощущение безысходности.
Алексей, помятый и невыспавшийся после ночи на жесткой раскладушке, смотрел вслед уезжающему автомобилю с выражением человека, которого только что ограбили, а потом еще и наступили на горло.
— Ну? Что сказали-то….сынок? — сухо спросила Нина Никифоровна, выйдя на крыльцо с кружкой чая. В ее тоне не было ни капли сочувствия, лишь деловая констатация факта.
— Что-то с двигателем, – ответил Алексей, не глядя на мать. – Говорят, долго. И дорого. — Он произнес это с такой обреченностью, будто речь шла не о ремонте железа, а о сложной хирургической операции с сомнительным исходом.
Нина Никифоровна внимательно посмотрела на сына. Он стоял, опустив голову, и в его позе читалась такая вселенская усталость, что даже ее закаленное сердце дрогнуло. Не то чтобы растаяло – нет, просто слегка оттаял один маленький уголочек.
— Ну,что с тобой делать, бестолковым… – проворчала она, больше себе, чем ему. – Летняя кухня – не резиновая. Да и без горячей еды долго не протянешь. Ладно. Останешься. До тех пор, пока твою карету не починят. Но чтобы под ногами не путался! И за провиант будешь отвечать. И за дрова. И… в общем, пригодишься.
Для Алексея эти грубоватые слова матери прозвучали как музыка. Он кивнул, не решаясь сказать что-либо, чтобы не спугнуть хрупкое перемирие. Так в и без того тесном дачном сообществе появился новый житель. И пока Нина Никифоровна патрулировала территорию, выдавая сыну поручения вроде «перекопать ту грядку, где у Семена картошка лучше всего росла» или «проверить, не свил ли кто гнездо в водосточной трубе», Настя невольно стала наблюдателем за жизнью Алексея.
Они много общались. Сначала из вежливости, за завтраком или когда Алексей, вспотевший и перемазанный в земле, приходил к колодцу умыться. Потом – потому что обнаружили, что им легко друг с другом. Настя рассказывала о своей работе в школе, о смешных случаях с учениками, о сложностях жизни с маленьким ребенком. Алексей слушал, улыбался, задавал вопросы.
И постепенно, по капле, он начал рассказывать о себе. Вернее, о своем браке. И картина вырисовывалась настолько мрачная, что даже видавшей виды Насте становилось не по себе.
— Знаешь, я всегда мечтал о большой семье. Ребятишек хотел троих — не меньше, – как-то вечером сказал Алексей, чиня калитку, которую Настя все никак не могла поладить. — Когда начали встречаться с Зоей, она показалась мне моим собственным отражением: и детей тоже хотела, и поддерживала во всем, соглашалась. Говорила, что ее философия жизни полностью совпадает с моей! – Он с силой вдавил отвертку в древесину. – А потом, когда мы поженились, оказалось, что дети – это «грязь, крики и испорченная фигура». Что она «еще пожить для себя хочет».
— Но ведь ты хорошо зарабатываешь, на няню хватило бы, — осторожно заметила Настя.
Алексей горько усмехнулся.
— О, да. Зарабатываю. Видимо, именно поэтому Зоя со мной и жила. Она работала… ну, как работала. Пару месяцев после института, потом заявила, что офис – это каторга. Сидела дома. Но при этом дома ничего не делала. Готовила? Вызовешь доставку. Убирала? Раз в неделю приходит клининг. Ее главной работой был шопинг и обсуждение моих недостатков с подружками.
Он отложил отвертку и посмотрел на Настю. В его глазах стояла такая боль и разочарование, что ей захотелось его обнять, как Машу, когда та упадет и ушибет коленку.
— Недавно я ее увидел. Вернее, меня друзья предупредили. Сидит в ресторане, кокетничает с каким-то типом. Улыбается так, как мне уже лет пять не улыбалась. Я – туда и точно! Сидит в ресторане со здоровенным амбалом.
— Ничего себе! И что же дальше? — прошептала Настя.
— А, ничего. Дома был скандал. Я – ревную, я – тиран, я – не уделяю внимания. Говорит: «Ты все время на работе! Мне скучно!» А я ей в ответ: «Дорогая, если я буду целыми днями составлять тебе компанию в бутиках, то нам скоро не на что будет даже еды купить.»
Настя не удержалась от улыбки. Сарказм Алексея был ей близок.
— И это был конец?
— Это был последний гвоздь. Я подал на развод. А потом… сел в машину и поехал к маме. Потому что она была на все сто права. Зоя не любила меня. Она использовала. А я был слишком слеп и слишком хотел верить в ту сказку, которую она мне рисовала.
Он замолчал, глядя на свои руки. Руки юриста, не приспособленные к ремонту калиток, но старающиеся изо всех сил.
— Моя мама…она как старый, упрямый локатор. Она сразу увидела фальшь, а я не поверил. И чуть не погубил себе жизнь.
В этот момент из дома вышла Нина Никифоровна. Она несла тарелку с только что испеченными пирожками. Увидев сына и Настю, сидящих рядом на бревнышке, она нахмурилась.
— Калитку собираетесь месяц ремонтировать? Или уже обсудили все мировые проблемы? На, – она сунула тарелку Алексею. – Поешь. А то кости одни, лопату скоро не поднимешь.
И, развернувшись, ушла обратно. Но Настя заметила, что взгляд ее, брошенный на склоненную голову сына, был уже не ледяным, а… смягченным. Возможно, даже немного жалостливым.
Алексей взял пирожок и протянул тарелку Насте.
— Держи. Мамины пирожки с капустой обожаю с детства. Лучше любого ресторана.
Молодые люди сидели и ели пирожки, а солнце пригревало спины. Машина Алексея была в ремонте, его брак – в руинах, а отношения с матерью – на хрупком этапе починки. Но в этот момент, в этом голубом дворике, Алексей впервые за долгие годы почувствовал, что он, возможно, не на обочине жизни, а просто свернул на другую, более трудную, но верную дорогу. И что эта дорога, как ни странно, привела его прямо домой.
*****
В общем, Алексей, оказавшись в вынужденном дачном заточении, вел себя как образцово-показательный узник, стремящийся к досрочному освобождению через усердный труд. Казалось, он намеревался залатать не только все дыры в хозяйстве, но и дыры в собственной репутации. Он начал с малого – починил во дворе все, что скрипело, покосилось и развалилось. Потом влез на крышу и совершил там нечто героическое с жестью и гвоздями, после чего протекавшая во время дождя веранда стала напоминать сухое пастбище.
Но настоящая магия началась, когда он добрался до садовых фигурок – гномика, белочки и зайчика, которых когда-то выточил из дерева его отец. Время и непогода превратили их в нечто жалкое и облезлое, напоминающее беглецов из музея садового китча. Алексей отыскал в сарае старые банки с краской и привлек к процессу реставрации Машу.
— Вот смотри, – говорил он девочке, счищая старую краску с гномика. – Этому дедушке лет пятьдесят. Он видел меня еще маленьким. Вот, примерно, твоего возраста, Машенька.
— Я уже не маленькая, — серьезно заметила Маша.
— Конечно! Уже большая девочка. Мне вот помогаешь, маме! Гном все видит. Поэтому мы должны сделать ему новый колпак. Какой цвет выберем?
— Красный!Как у Деда Мороза!
— Будет ему красный колпак, — покорно согласился Алексей.
Они возились часами. Вскоре к ним присоединилась Настя, наблюдая, как ее дочь с упоением красит белочке хвост в оранжевый цвет, а Алексей с сосредоточенным видом выводил зайцу новый глаз. Ей нравилось смотреть на него. Нравилась его спокойная сосредоточенность, его терпение с Машей, его руки, которые, будучи руками юриста, теперь с легкостью орудовали кистью и наждачкой.
Симпатия зрела где-то глубоко внутри, тихая и пока неосознанная, как первая почка на дереве. Но думать о ней ей было некогда – ее мозг был занят другой стратегической задачей: помирить мать и сына. Настя действовала тонко, как партизан…
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители прошлой недели.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.