Кукушки. Глава 65
Споры начались с самого утра, решали стоит ли Устинье ехать на похороны, хоть и погиб Никанор в огне, а похоронен должен быть как положено, со службою и отпеванием.
-Уедешь и назад не вернешься, -заревела Феша, когда мать завела об этом разговор, - а я тут хоть ложись и помирай, один ребятёнок заревёт, другие тут же подхватывают, без тебя мне и вовсе не справиться! - зашмыгала она носом.
-Никанор мне сын, -напомнила ей Устинья, -каким бы он не был, но я мать ему! Кто как не я должна проводить его в последний путь?
-Из-за него тятя умер! –выкрикнула дочь, не выдержав, - да и что там хоронить, когда даже косточки от душегуба не осталось!
-Любая мать в своём дитя всегда видит ребёнка, ведь она помнит, как носила его под сердцем, как рожала, как он делал первый шаг и как впервые заговорил, -вмешался в их разговор Семён, -неважно сколько ему лет, пока жива мать, он её дитя! Хоть и длинные ноги у худых новостей, но сдаётся мне, что на похороны вы вряд ли успеете, уж и схоронили скорей всего Никанора. Но на могилку сына съездить надобно, хоть и дрянь человек был, но всё же человек, -ответил он Феше, которой показалось обидным, что мать в Кокушки собралась.
-Может и вам перебраться туда? –продолжила разговор Устинья, -место насижено, да и тебе, Феша легче будет, эвон сколько помощников у нас имеется! Катерина, рядом опять же подруженька твоя Аглаида при тебе будет. Одной семьёй с любыми невзгодами справится легче будет! Промысел наш стабилен, мех завсегда в цене будет, а в Шороховском чужое всё, будто одёжа с чужого плеча, вроде, как и красива, но не твоё.
-Как же, маменька, вернутся –то? Мы ж с Семёном иной веры сейчас, нельзя нам в семью-то, не примут, а перевершиваться мы не станем, не дело это из одной веры в другую, как козлята скакать! -возразила её Феша.
-И то верно, не примут вас сыны мои меньшие, братья твои, что теперь хозяйством заправляют, да и я им не указ, -вздохнула Устинья, беря на руки одного из внуков, -только разве ж это дело, без семьи, словно колосок в поле, жить? Вынь прутик из метлы, мигом сломаешь, а когда все вместе-не согнешь даже, не то что сломать, -сказала она, -мнение моё таково-ехать нам всем в Кокушки, пусть и не с нами жить станете, а всё ж на одной улице, рядом. Увижу, как детишки ваши расти станут, пока могутная помогу чем могу, а там видно будет, неузнато как жизнь наша сложится!
-Да где же мы, в Кокушках жить станем? –всплеснула руками Феша, -здесь какой-никакой да дом имеется, а там в бане жить прикажешь?
-Зачем в бане, -вновь вмешался в разговор Семён, чинивший сети, -дом свой поставим, хозяйством обзаведёмся!
-Дело говорит Семён, -поддержала его Устинья, в Кокушках спокойнее всем нам будем!
-Какое там спокойствие, разве деньги у вас на строительство имеются? Или может братья мои помогать нам станут? –стояла на своём Феша, -в Шороховском Семёна уважают и ко мне привыкли, а там что? Люди пальцем показывать начнут, поглядите-ка мол, калека шагает безрукая! Те, что с детства со мною росли насмехаться станут, да и дядьку Никонора нам ещё не раз припомнят, помяните моё слово! –отчаянно сказала она.
-Волков бояться, в лес не ходить, -сказал Семён, -только вижу я, как страдает твоя душа на чужбине, как домой она рвётся. И на дом деньги найдутся, это не твоя печаль, ибо ты теперь за мужем стоишь и думать о том не должна!
-Дом мой там, где ты и матушка, -тихо ответила ему женщина, уже мысленно смиряясь с тем что поедут они всё же жить в Кокушки. Сильно слово мужа, он голова, ему решать, как жить им дальше, она же лишь шея при нём, куда повернет, туда голова и смотреть станет.
-Есть у меня кой-какие запасы, дом выстроим лучше нынешнего, примаком не пойду, а что до сынов твоих и семьи, -сказал он, обращаясь к Устинье, -так Феше верно сказала давеча, семья теперь я да она, да дети наши и ты, матушка, тем и жить станем, а в обиду я вас никому не дам, до кончины своей любить и лелеять стану! На том и порешим, подсоберёмся чутка, наймем извозчиков и барахлишко своё в Кокушки перевезём, там жить станем!
Савва прикрикнул на жену совсем распоясалась, муж домой вернулся, а стол не накрыт.
-Цельный день дома была, а еды сгоношить не удосужилась! –злился он, прошлявшись по Кокушкам без дела несколько часов. Аглаида, нанявшаяся в работницы, лишь отмалчивалась, наломавшись на чужих полях, она молча суетилась по избе, стараясь не слушать крики Саввы. Непутевый ей мужик достался, навроде как щегол, трещит только, а толку с него, как с козла молока, ни хозяина путевого, ни мастера из него не получилось.
Живет человек заработками от случая к случаю, о дитёнке своём и забыл давно. Крутится Аглаида по хозяйству, хотя какое там хозяйство, когда нет ничего за душою у её мужа. Одна радость-свекровь, давно махнувшая рукою на сына, но всё же навещает, помогает, не то бы и вовсе жизнь невмоготу была.
-Слыхала, Устинья в деревню вернулась, вместе с Фешей да мужиком её? –спросил жену Савва и громко засмеялся, увидев её вытянувшееся от удивления лицо.
-Вот это фортель, а ведь мы думали, что утопла бабка-то. Хотя я и тогда сомневался, всё у них как-то гладко вышло и платок на берегу и тело так и не нашли! Жаль Никанор делу этому попустился, искать не стал, успокоился будто бы, ну сейчас об том зачем говорить, когда и он сам успокоился! –буркнул он, присаживаясь к столу и разламывая каравай хлебы, который только что положила жена.
-Не слыхала, -тихо ответила та, подавая мужу туес с квасом, -выходит жива, Устинья-то? –спросила она, застилая его колени рушником.
-Выходит жива, - нехотя ответил Савва, перекрестив лоб и приступая к трапезе, -только не одна она явимшись, дочь при ней и ребятёнки , ажно три штуки! Фешу не разглядел добром, вроде как раздобрела чуток, а мужик у неё суров, так и зыркает по сторонам! Такому на пути попадись, сожрёт и косточки не оставит.
-Хлеб да соль! –раздалось у порога и в открытую по случаю жары и духоты дверь, вошла Епифарья мать Саввы и свекровь Аглаиды.
-Едим свой –немедля ответил ей сын,- а ты рядом стой!
-Своего-то у тебя отродясь не бывало, -сердито ответила ему мать, крестясь по привычке на красный угол и проходя к столу, -всё моим хлебом -то столуешься, ишь пузо наел, а жену всё в худом теле держишь! –выговорила она ему.
-А ей, матушка, толстой быть ни к чему, везде поспешает голубка моя, всюду работу ищет, ни минуточки свободной нет у неё, -ответил ей Савва, прожевав кусок хлеба, который успел откусить перед её приходом.
-Отведайте кваску, матушка, -предложила гостье Аглаида, -только что с ледника туес принесла.
-Не до кваса мне, Аглаидушка, что-то неможется мне сегодня, кости ломит, выворачивает с утра, -отнекалась Епифарья, -на внучка гляну да дальше бежать, зазывали меня Паршуковы, желтушка у их дитя приключилась лечить стану. Дозволь Тимофея, внучка своего любимого, потешкать чутка, уж больно соскучилась я по тему, -попросила гостья, подойдя к печи, где на лоскутном одеяле сидел ребенок.
-Кости у неё болят, -бункнул Савва, тихо, чтобы мать не услышала и тут же продолжил, повышая голос, -тоже, небось не слыхала, как сотоварка твоя Устинья назад возвернулась? –спросил он мать.
-Как? – Епифарья деланно удивилась, -она навроде как утонула?! Призрак явился что-ли?-продолжала разыгрывать удивление женщина.
-Всей семьёй заявились и дети при них, -доложил Савва, -видел, как к Костоламовым направлялись, то-то счастья им привалило, только Никанора похоронили, а тут беглая дочь да безумная старуха пожаловали! –злорадно сказал он.
-Типун тебе на язык! –Епифарья посадила внука обратно на печь и скомандовала Аглаиде, -собирайся, сходим до них, на месте всё узнаем, а ты за дитём смотри да ртом не щелкай, знаю тебя оттого и спрошу, как вернемся! Идём, Аглаида, пусть этот олух царя небесного за дитём смотрит, не всё ему без дела сидеть!
Как не хотелось Савве первым до Костоламовых дойти, но с матерью спорить всё же не решился знал про крутой нрав её, от того и боялся. Он растянулся рядом с сыном на печи и тут же задремал, не обращая внимания на ребенка.
Братья Костоламовы Серапион и Тимолай только вернулись в свой двор и распрягали коней, когда на улице раздался собачий лай, на который тут же ответили местные собаки, кидаясь к воротам.
-А ну, замолчали все! –раздался знакомый голос и во двор, вся в пыли, зашла Устинья. Псы, поджав хвосты спрятались под амбар и оттуда наблюдали, как заполняется двор людьми. Из избы выскочила Катерина, заприметившая гостей из окна, жены братьев, дети –все окружили гостей полукругом, но подходить ближе остерегались.
-Матушка, -дрожащими губами выговорила Катерина, -ты ли это? –спросила она, крестя лоб, - ты и Феша, живые, слава Богу!
-Я, душа моя, я! Иди же ко мне, обнять тебя хочу голубка моя! Дня не было, чтобы не вспоминала я вас, каждый день молилась, чтобы де Господь вас защитил.
-Выходит не защитил, Никанор-то, -прошептала невестка, обнимая Устинью.
-Всякому времени своё черед, моя хорошая, после поговорим, -шепнула ей Устинья на ухо, -поглядите-ка кого я вам привезла, дорогие мои, Феоктиста наша, да не одна, при муже да детях! –сказала она громко, отпуская Катю.
-Это что же, матушка, иноверцы они? – спросил её Серапион, увидев крест, мелькнувший под потной рубахой Семёна.
-А хоть и так, тем более жить здесь они не собираются и будут свою избу строить, а те несколько дней, что здесь задержатся и потерпеть можно. Или ты не рад, что я вернулась? Что сестрица твоя жива? Может в амбаре нам переночевать предложишь али в избу твоим отцом выстроенную пустишь? –спросила она сына голосом, от которого у детей волоски на ручонках их встали.
-А ты, матушка, меня голосом своим не строжи, - спокойно ответил Серапион, -да только не место иноверцам на нашем подворье! Ты оставайся, а для них вот Бог, а вот порог, пущай едут на все четыре стороны!
-Три ребятёнка малых, такую дорогу преодолели, а ты их за ворота? –возмутилась Устинья, -они уйдут и меня боле здесь не увидишь! –пригрозила она сыну.
-Хватит свариться, -попыталась успокоить их Екатерина и сдавленно охнула, когда молча стоявшая Феша подняла руки, которые прятала до этого времени в складках сарафана.
-Братец мой, разлюбезный, -сказала она, обращаясь к Серапиону, -дозволь нам привести себя в порядок с дороги и пожить в родительской избе, покуда не скатаем мы свою избу. Опосля мы ничем тревожить вас не станем, жить станем мирно, есть у мужа моего задумки по ремеслу, да и я мастерство своё не забыла. Помнишь, небось, как шкурки мои по ярмаркам расходились, как приезжали купцы за ними аж из Тобольска?
-Как же ты, калека, работать станешь? –удивился тот.
-Приспособилась уже, -ответила ему Феша, видя, что тот сдаётся, -а как дети наши подрастут, моими руками они станут. Не откажи в милости, братец, устали мы с дороги, дитям есть пора, да и матушка на ногах еле держится. Серапион переглянулся с Тимолаем и согласно кивнул, все враз зашевелились, облегченно улыбаясь и лишь Семён оставался серьезным, мрачно глядя на лица вновь приобретенных родственников.
Ах, как пело сердце Аглаиды, когда спешила она к вновь строившему дому Феши и Семёна на берегу реки. Дома нет ещё, а вокруг уже тепло и уютно. Глядит она на хозяев со стороны, не на любуется, словно голубь с голубкой воркуют, да всё у них ладком да по-порядку. Пошумели Кокушки, после их приезда, поволновались, да и стихли. Особливо, когда Семён монет на восстановление храма отсыпал. А что Феша без рук, так какая невидаль, в работе баба мужику ни в чём не уступает, да всегда с улыбкой всех привечает, от того и тянется к ней народ. Растет дом, в высь поднимается, вот уж и до крыши дело дошло. Все при деле. Аглаида с детьми тешкается и свой сынок при ней, Устинья, Епифарья и Катерина кулеш на костре готовят, Серапион и Тимолай с Семёном на крыше скачут, дети им дранку подают да мох –все при деле. Жучка тут же скачет, лает на воробьев, что на ветках расселись.
-Хорошо, -вздыхает Устинья, -хорошо у нас в Кокушках, вольно, чисто. Хоть и много толков и иноверцы имеются, а живут все с друг другом мирно, как и положено. Молится про себя женщина, шепчут губы знакомые слова, не за себя просит, за детей своих.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ