— Вот ещё! Я в этом доме хозяйка, а не ты, милочка! — голос свекрови Клавдии Степановны прозвучал так, будто она объявляла приговор.
Она стояла посреди гостиной в своём застиранном кардигане цвета увядшей розы, и руки её, узловатые от артрита, лежали на бёдрах — поза царицы, которая вот-вот вынесет вердикт. За окном моросил октябрьский дождь, и капли стекали по стеклу, словно слёзы этого проклятого дома, где Ирине предстояло прожить ещё одну бесконечную неделю.
— Я просто попросила переставить цветок! Он загораживает свет! — Ирина чувствовала, как внутри всё сжимается в тугой узел. Три года. Три года она терпела эти выходки, эти постоянные придирки, это ощущение, что ты чужая в собственной семье.
— А я сказала — не трогать! Этот фикус мне покойный Степан Иванович подарил! — Клавдия Степановна прищурилась, и в её глазах появилось что-то хищное, торжествующее. — Ты вообще понимаешь, что без меня мой Глеб никем бы не стал? Я его подняла, выучила, в люди вывела! А ты что сделала? Пришла на всё готовенькое!
Ирина почувствовала, как по спине пробегает холодная волна. Всегда одно и то же. Каждый разговор заканчивался тем, что она оказывалась виноватой. Не так приготовила, не так убрала, не так посмотрела... И Глеб — её любимый, её муж — всегда молчал. Просто сидел в телефоне или уходил в гараж возиться со своей машиной.
— Как же мне уже надоели ваши издевки, Клавдия Степановна! — со злостью сказала невестка.
Слова сорвались сами собой, и Ирина тут же пожалела о них. Не потому, что они были незаслуженными — нет, они были справедливыми. А потому, что она знала: сейчас начнётся то самое, от чего хотелось провалиться сквозь землю.
Клавдия Степановна всплеснула руками и схватилась за сердце. О, как же хорошо она это умела! Настоящая актриса областного драматического театра. Губы задрожали, лицо исказилось, и из глаз покатились слёзы — настоящие, солёные.
— Ах ты... Ах ты... — она опустилась на диван, тяжело дыша. — Глеб! Глебушка, иди сюда немедленно!
Ирина застыла. Вот оно. Сейчас прибежит муж, и всё начнётся по новой. Она окажется виноватой, будет извиняться, а Клавдия Степановна ещё неделю будет ходить с обиженным видом и рассказывать соседкам, какая у неё неблагодарная невестка.
Глеб появился из своей комнаты — высокий, грузноватый мужчина сорока двух лет, с начинающейся лысиной и вечно усталым лицом. На нём была старая футболка с пятном от кофе, которую Ирина давно просила выбросить.
— Что случилось? — он потёр глаза, словно только что проснулся, хотя было уже восемь вечера.
— Твоя жена меня оскорбила! — Клавдия Степановна говорила срывающимся голосом, прижимая руку к груди. — Она назвала меня... она сказала... — тут последовала театральная пауза, и свекровь посмотрела на сына так, будто её только что приговорили к смертной казни. — Нахалкой! Старой нахалкой!
Глеб перевёл взгляд на Ирину. В его глазах не было ни поддержки, ни понимания. Только усталое раздражение человека, которому надоело разбираться в семейных дрязгах.
— Ира, ну зачем ты...
— Зачем я?! — Ирина почувствовала, как внутри что-то окончательно лопается. Терпение. Терпение, которое она копила все эти годы. — Ты хоть раз спросил, что было до этого? Хоть раз встал на мою сторону?!
— Мама пожилой человек, ей нужно уважение...
— А мне что нужно?! — голос Ирины поднялся, и она сама удивилась этой ярости, которая прорвалась наружу. — Я что, не человек? Я прихожу с работы как выжатый лимон, готовлю ужин на всех, убираю, стираю — и всё это под постоянные замечания! Она следит за каждым моим шагом! Проверяет, как я вымыла пол, как порезала овощи, как сложила бельё!
— Потому что ты всё делаешь не так! — встряла Клавдия Степановна, и слёзы мгновенно высохли. Вот она, настоящая — не жалкая старушка, а боевая женщина, которая держит в руках всю семью. — В моём доме должны быть мои правила!
— В нашем доме! — выкрикнула Ирина. — Мы с Глебом платим половину коммунальных! Мы покупаем продукты! Мы...
— А кто вас сюда звал? — Клавдия Степановна поднялась с дивана, и вся её немощь исчезла как дым. — Хотели — снимали бы квартиру! Или купили свою! А то решили на моей шее жить!
Это было слишком. Ирина знала, что Глеб потратил все накопления на лечение отца три года назад, когда у того обнаружили рак. Они не могли себе позволить съём жилья, не говоря уже о покупке. И Клавдия Степановна прекрасно это знала. Но ей нравилось бить по больным местам.
— Мама, хватит, — негромко сказал Глеб, но в его голосе не было силы. Это была не просьба, а слабая попытка остановить лавину.
— Нет, не хватит! — Ирина шагнула вперёд, и руки её дрожали. — Я устала! Устала от того, что меня считают прислугой! От того, что я должна отчитываться, куда иду и с кем встречаюсь! От того, что ты, — она ткнула пальцем в сторону Глеба, — никогда не защищаешь меня! Никогда!
— Ира, успокойся...
— Не смей говорить мне успокоиться!
В этот момент в прихожей раздался звонок в дверь. Резкий, настойчивый. Все трое замерли. Клавдия Степановна нахмурилась:
— Кто это в такое время?
Глеб пошёл открывать дверь.
Из прихожей донеслись голоса. Мужской — незнакомый, деловитый. И голос Глеба — удивлённый, растерянный.
— Мама! — позвал он. — Мама, тут к тебе!
Клавдия Степановна быстро побежала посмотреть и Ирина невольно последовала за ней. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти и рядом с ним молодая женщина с планшетом.
— Клавдия Степановна Рябова? — мужчина говорил ровным, официальным тоном.
— Да, это я. А вы кто такие?
— Я представитель юридической компании "Легис". Меня зовут Борис Аркадьевич Соколов. Мне поручено передать вам документы о вступлении в наследство.
Воцарилась тишина. Клавдия Степановна моргнула:
— Какое ещё наследство?
— Наследство вашей двоюродной сестры Антонины Сергеевны Беловой. Она умерла два месяца назад в Санкт-Петербурге. Согласно завещанию...
— Тоня? — голос свекрови дрогнул. — Тоня умерла?
— Да, умерла. — Борис Аркадьевич протянул папку. — В завещании указано, что вам переходит квартира в центре Санкт-Петербурга, а также... — он сделал паузу, — определённая денежная сумма.
— Сколько? — выдохнула Клавдия Степановна.
— Восемь миллионов рублей.
Кажется, время остановилось. Ирина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Восемь миллионов. Квартира в Питере. Это... это меняет всё.
А главное — меняет расклад сил в этом доме.
Следующие три дня Клавдия Степановна ходила как на облаках. Она то и дело доставала документы из папки, перечитывала их, водила пальцем по строчкам и улыбалась — улыбалась так, какой Ирина не видела её никогда. Улыбкой человека, который вдруг выиграл джекпот.
— Квартира в самом центре, на Невском проспекте! — восклицала она за ужином, размахивая фотографиями, которые прислал юрист. — Тоня всегда умела жить! Вот это жизнь была, не то что наша!
Глеб кивал, рассматривая снимки трёхкомнатной квартиры с высокими потолками и лепниной. Ирина молчала, ковыряя вилкой картошку. Что-то внутри подсказывало ей: радоваться рано.
На четвёртый день Клавдия Степановна объявила:
— Я решила. Мы переезжаем в Питер.
— Мы? — переспросил Глеб, откладывая газету.
— Ну да, мы. Я, ты... — свекровь бросила быстрый взгляд на Ирину. — Там такая квартира! Там жизнь совсем другая! Культурная столица!
Ирина почувствовала, как по коже пробегают мурашки.
— А как же моя работа? — осторожно спросила она. — Глеб, у тебя здесь хорошая должность, ты только на повышение вышел...
— Найдёт он работу и там! — отмахнулась Клавдия Степановна. — С его опытом везде возьмут! А ты... ну, ты вообще в бухгалтерии сидишь, таких вакансий пруд пруди.
— Но у меня здесь друзья, мама живёт...
— Ах, друзья! — свекровь скривилась. — Эти твои подружки, которые только и умеют, что языками трепать! А к маме твоей всего час езды на автобусе, не на другую планету переезжаем!
Ирина посмотрела на Глеба, надеясь на поддержку. Но он смотрел в сторону, теребя край скатерти.
— Может, пока рано решать... — пробормотал он.
— Рано?! — Клавдия Степановна вскинулась. — Сыночек, ты понимаешь, сколько эта квартира стоит?! Да мы можем там жить как люди! Не в этой трёшке ютиться! У каждого будет своя комната!
Вот оно. Ирина сразу поняла. Своя комната у каждого — это значит, что они с Глебом будут спать раздельно. Клавдия Степановна окончательно встанет между ними, как китайская стена.
— Я не хочу переезжать, — твёрдо сказала Ирина.
Воцарилась звенящая пауза. Свекровь медленно повернулась к ней:
— А тебя никто и не спрашивает.
— Как это не спрашивает?! Я жена Глеба!
— И что? — Клавдия Степановна откинулась на спинку стула, сложив руки на груди. — Квартира моя. Деньги мои. Если я решила переезжать — мы переезжаем. А хочешь оставаться здесь — оставайся. Одна.
Ирина почувствовала, как внутри всё холодеет.
— Глеб... — прошептала она. — Скажи ей...
Но муж молчал. Просто сидел и молчал, глядя в свою тарелку. И в этом молчании было всё. Вся их совместная жизнь, все три года унижений, все невысказанные обиды.
— Значит, так, — продолжала Клавдия Степановна, и в голосе её появились стальные нотки. — Через две недели я еду в Питер оформлять документы. Глеб едет со мной. Посмотрим квартиру, решим, что с ней делать.
— Можно её сдавать, — подал голос Глеб. — Доход хороший будет.
— Сдавать? — свекровь фыркнула. — Зачем сдавать, когда можно самим жить?! Ты что, хочешь всю жизнь в этой дыре провести?
Ирина встала из-за стола. Руки тряслись, в горле стоял комок.
— Я пойду прогуляюсь.
Никто не остановил её.
На улице было зябко, ветер трепал волосы. Ирина шла, сама не зная куда, и по щекам текли слёзы. Три года. Три года она старалась, терпела, надеялась, что когда-нибудь они заживут отдельно. А теперь... теперь всё стало только хуже.
Она достала телефон и позвонила подруге Светке.
— Ты где? — раздался бодрый голос. — Что-то голос у тебя...
— Света, можно к тебе приехать? Мне нужно поговорить.
Через полчаса они сидели на кухне у Светланы, и Ирина, всхлипывая, рассказывала обо всём. О наследстве, о планах переезда, о том, как Глеб снова её предал.
— Да она просто отправить тебя хочет! — Светлана была взбешена. — Ты что, не видишь?! Она хочет увезти сына в Питер и там найти ему новую жену!
— Не говори глупости...
— Какие глупости?! Очнись, Ирка! Она тебя никогда не любила! Всегда мечтала избавиться от тебя! А теперь у неё появились деньги и квартира — вот она и решила действовать!
Ирина вытерла слёзы. Где-то в глубине души она понимала, что Светка права. Клавдия Степановна не раз намекала, что Глебу нужна другая жена. Более покладистая. Более... подходящая.
— Что мне делать?
Светлана налила чай, задумчиво помешала сахар.
— А ты узнай подробности про это наследство. Вдруг там не всё так просто? Вдруг есть какие-то условия?
Ирина нахмурилась. Действительно, юрист говорил что-то ещё, но Клавдия Степановна быстро выпроводила его, сказав, что со всем разберётся сама.
На следующий день Ирина взяла отгул на работе и поехала в офис юридической компании "Легис". Борис Аркадьевич встретил её приветливо, хотя и несколько удивлённо.
— Я невестка Клавдии Степановны, — представилась Ирина. — Хотела уточнить некоторые детали по наследству.
— Ах да, конечно. — Он полистал бумаги. — Что именно вас интересует?
— Были ли какие-то условия в завещании?
Борис Аркадьевич поднял брови:
— Условия? Разумеется. Антонина Сергеевна указала, что квартира и деньги достанутся Клавдии Степановне при одном условии: она будет проживать в этой квартире совместно со своей семьёй.
Ирина почувствовала, как сердце ёкнуло.
— То есть... если я не переезжаю?
— Если вы не переезжаете, то условие завещания не выполняется. В этом случае квартира и деньги переходят к благотворительному фонду. Так написано в документах.
— И Клавдия Степановна об этом знает?
Юрист кивнул:
— Естественно. Я подробно объяснил ей все условия. Более того, в завещании есть специальная оговорка: если через год после вступления в наследство семья не проживает совместно, имущество также переходит фонду.
Ирина вышла из офиса в каком-то оцепенении. Значит, вот оно что. Клавдия Степановна знала. Знала, что без Ирины она не получит ни квартиры, ни денег. И именно поэтому так старалась убедить всех в переезде. Но при этом делала всё, чтобы Ирина чувствовала себя лишней, ненужной.
Хитрая старая лиса. Она хотела, чтобы Ирина сама отказалась от переезда — тогда можно было бы свалить всю вину на неё. А если Ирина согласится — свекровь получит всё и будет дальше помыкать невесткой, но уже в новой квартире.
Ирина медленно шла по улице и вдруг засмеялась. Впервые за много дней — засмеялась. Потому что теперь у неё появилось то, чего не было раньше.
Козырь.
Вечером она вернулась домой спокойная, почти безмятежная. Клавдия Степановна сидела в гостиной, листала какой-то журнал про Петербург и что-то бормотала себе под нос про Эрмитаж и белые ночи.
— А, пришла, — бросила она, не поднимая глаз. — Ужин на плите, разогреешь сама.
— Спасибо, не хочу, — Ирина присела в кресло напротив. — Клавдия Степановна, мне нужно с вами поговорить.
Свекровь наконец подняла взгляд. В её глазах мелькнуло что-то настороженное.
— О чём это?
— О наследстве. Я сегодня была у юриста.
Пауза. Клавдия Степановна замерла, потом медленно закрыла журнал.
— Зачем?
— Хотела узнать детали. — Ирина говорила ровным, почти ласковым тоном. — И знаете, что выяснилось? Оказывается, вы получаете квартиру и деньги только если мы переезжаем все вместе. Вся семья. Включая меня. Иначе всё уходит в благотворительный фонд.
Лицо свекрови побледнело, потом покрылось нездоровым румянцем.
— Ну и что? — прошипела она. — Я так и планировала! Всей семьёй!
— Правда? — Ирина наклонилась вперёд. — А мне показалось, вы очень старались, чтобы я отказалась от переезда. Чтобы потом можно было сказать: это она виновата, она не захотела. Умно придумано.
— Ты... ты что себе позволяешь?!
— Я позволяю себе говорить правду. — Голос Ирины оставался спокойным, но в нём звучала злость. — Вы три года издевались надо мной. Унижали, помыкали, превращали в прислугу. И всё это время я терпела. Ради Глеба. Ради семьи. Но теперь... теперь у меня есть выбор.
Клавдия Степановна молчала, и в этом молчании было больше слов, чем в любом крике.
— Вот что я предлагаю, — продолжала Ирина. — Мы действительно переезжаем в Питер. Все вместе. Вы получаете своё наследство. Но при этом вы перестаёте лезть в нашу с Глебом жизнь. Никаких проверок, как я убралась. Никаких замечаний, что я приготовила. Никаких историй соседкам про неблагодарную невестку.
— Ты мне ультиматум выставляешь?!
— Нет. Я выставляю вам условия. — Ирина встала. — Подумайте. У вас есть до завтра. Либо мы живём по-новому, либо я завтра же еду к юристу и отказываюсь от переезда. И вы можете попрощаться с восемью миллионами и квартирой на Невском.
Она вышла из комнаты, оставив свекровь сидеть с открытым ртом.
Той ночью Ирина спала плохо. К утру Глеб постучал в дверь — он ночевал на диване — и робко спросил:
— Ира... мама хочет поговорить. С нами обоими.
В гостиной Клавдия Степановна сидела прямая, как струна. Лицо осунувшееся, под глазами тёмные круги. Видно было, что она тоже не спала.
— Садись, — кивнула она Ирине.
Все трое расположились за столом, как на деловых переговорах.
— Я согласна, — выдавила из себя свекровь. — На твои условия. Но при одном... — она помолчала, — при одном моём условии.
Ирина насторожилась:
— Каком?
— Ты родишь мне внука. В течение двух лет.
Повисла тишина. Глеб покраснел, Ирина почувствовала, как по спине пробегают мурашки.
— Мне шестьдесят восемь лет, — голос Клавдии Степановны дрожал. — Я хочу успеть понянчить внуков. Это... это единственное, о чём я прошу.
Ирина посмотрела на мужа. Они с Глебом не раз говорили о детях, но откладывали — то денег нет, то условий нет, то нервов нет. А теперь...
— Хорошо, — тихо сказала Ирина. — Но это будет наше решение. Наше с Глебом. Без вашего вмешательства.
Клавдия Степановна кивнула.
И впервые за три года Ирина увидела в её глазах не злость и не превосходство. А что-то другое. Усталость. Одиночество. Страх остаться ни с чем — ни с деньгами, ни с семьёй, ни со смыслом.
Может быть, подумала Ирина, эта старая хитрая лиса просто боялась. Боялась, что сын уедет. Что невестка заберёт его. Что она останется одна в пустой квартире со своими фикусами и воспоминаниями об умершем муже.
Через месяц они втроём ехали на поезде в Санкт-Петербург. Клавдия Степановна смотрела в окно на мелькающие пейзажи, Глеб дремал, уткнувшись в куртку. А Ирина думала о том, что жизнь — странная штука. Иногда война заканчивается не победой одной стороны, а перемирием. Хрупким, как первый лёд. Но всё-таки перемирием.
И кто знает — может, в новом городе, в новой квартире, они все станут немного другими людьми.
Или хотя бы попытаются.