Осеннее солнце, обманчиво тёплое, пригревало спины четырёх подруг, устроившихся на своей привычной лавочке. Мы обсуждали, какое новое видео будем снимать в ближайшее время, как вдруг Валя, зорким глазом прораба, заметила неладное.
– Смотрите-ка, – ткнула она подбородком в сторону соседнего подъезда. – Новая. Или не новая? Чё-то нехорошо ей.
К скамейке у соседнего подъезда, шатаясь, шла женщина. Лет шестидесяти пяти – по меркам банды, почти девочка. Но вид у неё был страшный. Лицо землисто-серое, под глазами фиолетовые тени, старенький платок сполз набок, открывая спутанные седые пряди. Она сделала несколько шагов и вдруг остановилась, схватившись за сердце, и медленно, как подкошенная, начала оседать на землю.
Отлаженный механизм «банды Михаловны» сработал мгновенно. Валя рванулась вперёд и подхватила женщину, не дав ей упасть. Галя полезла в свою бездонную сумку за нашатырём. Аля залепетала: «Ой, батюшки, водички бы!». А я уже доставала телефон, чтобы вызвать «скорую».
– Не надо… врачей, – прошептала женщина, придя в себя. – Просто… голова закружилась. Спасибо вам.
– Молчи, милая, – строго сказала Валя, поддерживая её под руку. – Ты куда шла-то? Домой?
Женщина кивнула на дверь подъезда.
– К себе… вон туда.
– Так мы тебя и проводим, – заявила Валя, и в её тоне не было места возражениям. – До квартиры доведём, сладким чаем напоим. А то ты сейчас как тряпичная кукла.
Мы повели её, почти неся на себе. Надя – так она представилась – была легка, как пёрышко. Добрались до её этажа. Она с трудом нашла ключи в кармане поношенного пальто и открыла дверь.
И нас остановило на пороге. Не физически, а морально. Волной ударил запах – затхлости, кошачьего туалета и немытой посуды.
Я первая рискнула заглянуть внутрь. И ахнула.
Квартира была похожа на гигантскую помойку. Горы старой одежды, газет, непонятного хлама лежали повсюду, почти до потолка. Сквозь узкие проходы между этими завалами сновали пять кошек разной степени упитанности и пушистости. На кухне в раковине груда грязных тарелок, на столе – пустые консервные банки.
Воцарилась мёртвая тишина. Даже боевая Валя онемела. Мы, видевшие и бедность, и запустение, но всегда боровшиеся с ними, столкнулись с чем-то иным. С полной, тотальной катастрофой.
Первой опомнилась, как всегда, Галя.
– Так, – сказала она деловым тоном, снимая пальто. – Первым делом – кухня. Валя, вскипяти чайник. Аля, найди чистые кружки. Зоя, помоги Надежде присесть.
Мы действовали, как спасатели в зоне бедствия. Быстро, молча, без лишних слов. Валя, скрипя зубами, отмыла две чашки. Аля нашла в шкафу завалявшийся пакет с печеньем. Я усадила Надю на единственный свободный стул и налила ей крепкого сладкого чая.
Она пила маленькими глотками, и краска медленно возвращалась на её щёки. А мы сидели и смотрели на неё. На её умные, но потухшие глаза, на тонкие, с узловатыми суставами пальцы, которые сейчас судорожно сжимали кружку.
– Спасибо, – снова прошептала она. – Вы… очень добрые.
– Да ладно тебе, – отмахнулась Валя. – Мы сами такие же старые кочерыжки. Друг без друга пропадём. А ты… как ты тут одна?
И тут в Наде что-то надломилось. Возможно, это была первая за долгие годы искренняя забота. Возможно, накопившееся горе. Она начала говорить. Тихо, монотонно, глядя в свою чашку.
Когда-то она была врачом, хирургом. У неё была хорошая квартира, любимая работа, муж. Потом у мужа нашли рак, он не стал лечиться, запил и умер в 45. Сын, Женька, рос без отца. Надя старалась дать ему всё, что недодал отец. Баловень, капризный, ленивый. После школы никуда не пошёл, нигде не работал. Сидел на её шее.
– А потом… артрит, – она показала на свои скрюченные, узловатые пальцы. – Оперировать я уже не могла. Пришлось уйти. С пенсией… проблемы были. Пришлось продать нашу трёшку в центре, купить эту однушку. Деньги… Женька их быстро спустил. На что – не знаю. А потом… потом начал требовать. Пенсию мою. Угрожал. И даже…бил…
Она говорила это без слёз, с каким-то пугающим спокойствием человека, который уже всё выплакал.
– А потом его посадили. За воровство, за то, что кого-то там избил. На пять лет. Вышел… и пропал. А я… я сломалась. Зачем всё это? Зачем мыть, убирать, стараться? Всё равно одна. Всё равно не для кого. А кошки… они пришли сами. Голодные. Я их покормила и они остались. Они меня не бросают.
Мы слушали, и у каждой из нас мурашки бежали по спине и сжималось сердце. Это была не просто бедность. Это была трагедия одиночества, предательства самого близкого человека и потери смысла жизни.
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь мурлыканьем рыжего кота, трущегося о ногу Нади.
– Вот ведь сволочь, – первым нарушил молчание Валя, но в её голосе не было злости, лишь горькое понимание. – Родной-то сынок. До чего человека довёл.
– Системный сбой, – тихо констатировала Галя, глядя на хаос вокруг. – Полная потеря управления личным хозяйством.
– Ой, девочки, – всхлипнула Аля, утирая слезу. – Да мы же не можем её так оставить!
Я посмотрела на Надю, на её сломленную фигуру, а потом на своих подруг. На Валю с её стальными нервами и золотыми руками. На Алю с её безграничным состраданием. На Галю с её стратегическим умом. И на себя – с опытом жизни в двух телах и пониманием, что отчаиваться нельзя никогда.
– Конечно, не можем, – твёрдо сказала я. – Коллеги, кажется, у нас новый проект. Восстановление Нади. И её квартиры.
Я подошла к Наде, взяла её руку – ту, что когда-то держала скальпель и спасала жизни других, – и осторожно сжала.
– Наденька, ты не одна, – сказала я. – Теперь у тебя есть мы. Четыре сумасшедшие старухи, которые не знают слова «невозможно». Мы с тобой.
Она подняла на меня глаза, и в них, сквозь пелену отчаяния, пробился крошечный, слабый лучик надежды.
Банда Михаловны приобрела нового члена. И предстоящая битва с хаосом в её квартире казалась нам не тяжкой работой, а новым, самым важным приключением. Потому что спасать чью-то жизнь можно не только в больнице. Иногда для этого нужно просто прийти, вымыть посуду и дать понять, что ты не один.
Решение было принято единогласно. Банда Михаловны брала квартиру Нади штурмом. Но первый же этап операции «Чистый лист» показал, что главный враг – не грязь, а призраки прошлого, поселившиеся в каждом углу.
На следующее утро мы явились к Наде, нагруженные, как вьючные ослы. Валя притащила кастрюлю с дымящимися щами («Чтобы силы были!»). Аля – баночку своего фирменного малинового варенья «для поднятия духа». Галя – блокнот и три ручки для систематизации мусора. Я – пачку крепких мусорных пакетов и решительный настрой.
Надя открыла дверь, увидела наш «десант» и испуганно отшатнулась.
– Девочки, я… я не могу вас так грузить…
– Молчать! – рявкнула Валя, проходя на кухню и с ходу начиная разливать щи по тарелкам. – Сначала подкрепление, потом – в бой. Танки грязи не боятся, а мы и подавно!
Мы усадили Надю за стол, заставили её поесть. Пока она ела, мы осматривали «поле битвы». Завалы казались ещё более внушительными при дневном свете.
– Так, – сказала Галя, делая первую запись в блокноте. – Начинаем с комнаты. Критерий отбора простой: вещь либо нужна и полезна, либо она – мусор.
Мы вооружились пакетами. Валя, не долго думая, нацелилась на гору старых газет.
– Это тебе нужно?
– А… это я рецепты вырезала, – залепетала Надя.
– В 2005 году? – Валя подняла первую пожелтевшую газету. – «Салат Оливье к Новому Году». Надя, у тебя холодильник пустой! Какой ещё Оливье?!
Газеты полетели в пакет. Но дальше началось самое сложное. Надя цеплялась за каждую мелочь. Пустые баночки из-под крема «А вдруг пригодятся для рассады?», лопнувшую кастрюлю «Я её потом запаяю!», стопку исписанной бумаги «Там мои старые записи по работе…».
– Наденька, – мягко сказала Аля, пытаясь вытащить из-под дивана дырявый валенок. – Милая, ты же сама сказала, что хочешь чистоту.
– Хочу… – Надя смотрела на валенок с тоской. – Но он же… ещё послужит.
Галя наблюдала за этим с психологической отстранённостью Шерлока Холмса.
– Коллеги, – сказала она, наконец. – Я поняла. Это не хлам. Это – её буфер.
Мы все посмотрели на неё.
– Буфер? – не поняла Валя. – От чего?
– От пустоты, – пояснила Галя. – От одиночества. От мыслей. Пока она живет в этих завалах, пока она теоретически может найти применение каждой пробке, у неё нет времени подумать о том, что сын её бросил, что она одна, что жизнь прошла. Это баррикада от реальности.
Воцарилась тишина. Слова Гали попали в самую точку. Надя смотрела на нас, и в её глазах читалось признание. Да, так и было.
– Но, Надя, – тихо сказала я, подходя к ней. – За этими баррикадами ты задыхаешься. Ты прячешься от жизни, но и жизнь не может к тебе пробиться. Давай рискнём. Давай уберём баррикады. Страшно будет. Но мы с тобой.
Надя сжала мою руку, потом резко кивнула, как будто боялась, что передумает.
– Давайте. Только… быстро. Пока я не расхотела.
Это было похоже на прорыв. Сначала нерешительно, потом всё смелее, Надя начала помогать нам. Она сама взяла пакет и сунула в него ту лопнувшую кастрюлю. Потом старые вещи из шкафа, потом…
– Всё, – выдохнула она. – полегчало.
Мы работали несколько часов. Валя, как бульдозер, двигала мебель и выгребала из-под неё залежи пыли и старья. Аля отмывала единственное окно, чтобы в комнату наконец-то проник солнечный свет. Галя сортировала уцелевшие документы. Я выносила на лестничную клетку заполненные пакеты, где их уже ждал заказанный Валей грузовик.
В какой-то момент Надя остановилась посреди зала, оглядела проступающие из-под хлама контуры своей квартиры и вдруг сказала громко и чётко:
– А давайте… давайте выкинем всё! Всё-всё! Кроме мебели, посуды и документов. Я хочу… начать всё с чистого листа. С абсолютно чистого!
В воздухе повисла ошеломлённая пауза, а потом мы дружно, как по команде, разразились одобрительными возгласами.
– Вот это по-нашему! – раскатисто крикнула Валя.
– Ой, как романтично! – всплеснула руками Аля. – Как в кино!
– Рациональное решение, – кивнула Галя, делая пометку в блокноте. – Полная зачистка активов.
И понеслось! Мы вынесли всё. Старые шторы, ковры, которые лет пять не видели пылесоса, горы одежды, которую уже никто и никогда не наденет. Квартира оголилась, зазвучала эхом, но в этом звуке была не пустота, а потенциал. Возможность.
Когда грузовик, набитый под завязку, уехал, мы стояли в почти пустом зале. Пахло моющим средством и свежестью. Пять кошек осторожно вышли из своих укрытий и с удивлением обнюхивали незнакомое пространство.
Мы сидели на единственном уцелевшем диване, пили чай и смотрели на чистые стены.
– Ну, вот, – сказала Надя, и в её голосе впервые зазвучали нотки чего-то похожего на счастье. – Теперь тут как после бомбёжки.
– Это не бомбёжка, это – освобождение территории, – поправила её Валя.
– А теперь – обустройство, – деловито сказала Галя. – У меня есть лишний комплект постельного белья. Новый, с оленями.
– А я принесу свою старую, но очень красивую скатерть! – вызвалась Аля. – И пару картин. Чтобы было уютно.
– А у меня как раз завалялся неплохой торшер, – добавила я. – И чайник электрический, я свой сменила, а старый ещё рабочий.
Мы наперебой стали предлагать вещи, и Надя слушала нас, и по её лицу текли слёзы. Но это были уже не слёзы отчаяния. Это были слёзы благодарности. Она не стала обузой. Она стала проектом. Делом, которое объединило нас всех.
– Спасибо вам, – прошептала она. – Я… я теперь знаю, что значит, когда приходят друзья.
Мы сидели в почти пустой, но уже не мёртвой квартире, и было ясно – это не конец истории. Это самое начало. Начало новой жизни для Нади. И новая, не менее важная миссия для Банды Михаловны. Потому что сажать помидоры – это хорошо. Но помогать человеку заново научиться жить – это настоящая миссия человека.
Все опубликованный главы смотрите здесь
Как купить и прочитать мои книги целиком, не дожидаясь новой главы, смотрите здесь