Глава 1: Трещина
Все началось с мелочей. Словно первый ледок на реке, едва заметный, но несущий в себе холодную угрозу. Игорь, мой Игорь, с которым мы прожили душа в душу семь лет, стал отдаляться. Он не грубил, не кричал, он просто... растворялся.
Сначала я списывала все на усталость. Он много работал, новый проект, дедлайны. Но раньше, как бы он ни уставал, его глаза загорались, когда я входила в комнату. А теперь он смотрел куда-то сквозь меня.
— Игорь, ужин готов, — говорила я, заглядывая в кабинет.
— Сейчас, Насть, — бросал он, не отрываясь от монитора. Его «сейчас» могло длиться час, а то и два.
Он перестал обнимать меня просто так, без повода. Его поцелуи стали быстрыми, сухими, ритуальными. По вечерам он утыкался в телефон, и густая, напряженная тишина повисала в нашей когда-то такой уютной гостиной.
— У нас все в порядке? — спросила я однажды ночью, лежа рядом с ним в постели и глядя в потолок.
— Конечно, в порядке, — его голос прозвучал устало и немного раздраженно. — Просто работы много. Не выдумывай.
«Не выдумывай». Эта фраза стала его мантрой. А я выдумывала. Я выдумывала, что он заглядывается на свою молодую коллегу, что у него проблемы со здоровьем, что он просто перегорел. Но сердце, мое сердце, шептало что-то другое, что-то страшное и невыносимое.
Однажды я не выдержала. Он оставил свой телефон на кухне, уходя в душ. Он никогда этого не делал. Руки дрожали, когда я брала в руки холодный стеклянный брусок. Я никогда не проверяла его, для меня это было унизительно. Но страх оказался сильнее гордости.
Пароль не изменился — дата нашей свадьбы. Горькая ирония. Сообщения от коллег, от друзей, от его мамы... Ничего. Ни одного подозрительного чата. Я уже хотела положить телефон, чувствуя жгучую стыдницу, как мой взгляд упал на иконку приложения-заметок. Я кликнула.
И там я нашла его. Не другую женщину. А его самого. Его дневник.
Запись от 3 месяца назад: «Снова этот дурацкий корпоратив. Настя сияла, рассказывала всем эту историю о том, как я чуть не опоздал на собственную свадьбу. Все смеются. А мне хочется провалиться сквозь землю. Она не понимает, что для меня это не смешной анекдот, а момент самого большого стресса в моей жизни».
Запись от 2 месяца назад: «Она снова купила эти дурацкие вафли. Я сто раз говорил, что я их ненавижу. Она просто не слышит меня. Никогда не слышит. Она любит образ меня, который сама придумала. Удобного, предсказуемого Игоря».
Запись от 2 недель назад: «Встретил сегодня Свету. Она посмотрела на меня так, будто действительно видит. Спросила, почему я такой грустный. А Настя даже не замечает».
Я сидела, онемев, и читала. Каждая строчка была лезвием. Это был не гневный поток, не обвинения. Это была спокойная, методичная фиксация моих промахов, моей невнимательности, моего эгоизма. Он описывал, как я перебивала его, когда он пытался рассказать о своих идеях. Как высмеивала его любовь к старым черно-белым фильмам. Как покупала ему в подарок то, что нравилось мне, а не ему.
Это была не измена с другой. Это было предательство нашего союза изнутри. Он не кричал, не ругался. Он просто вел протокол разложения нашей любви. И самым ужасным было то, что в его словах была правда. Горькая, неудобная, но правда.
Я услышала, как выключается вода в душе. Я бросила телефон на стол, как раскаленный уголь, и выбежала из кухни, прижав ладони к лицу. Я ждала скандала, разборок, слез. Но ничего этого не последовало. Он вышел, улыбнулся своей новой, холодной улыбкой и спросил: «Что на ужин?»
А я поняла, что мой муж, мой Игорь, уже ушел. А тот, кто остался, — просто тень, которая ведет дневник.
Глава 2: Тень в доме
Тот вечер и последующие дни стали для меня адом молчаливой игры. Я знала его тайну. А он не знал, что я знаю. Эта мысль сводила меня с ума. Я ловила себя на том, что анализирую каждое свое слово, каждый жест: «А это попадет в его дневник? Как он это опишет?»
Я пыталась исправиться. Готовила его любимые сырники, хотя сама их терпеть не могла. Предложила посмотреть тот самый черно-белый фильм про казино, который он так хвалил.
— Не сегодня, — он лениво переключил канал на какой-то спортивный матч. — Устал.
— Хорошо, — прошептала я, чувствуя, как внутри все сжимается.
Он даже не заметил моей попытки. Его безразличие было прочнее брони. Я была призраком в собственном доме, плясала перед глухой стеной.
Именно тогда я впервые услышала имя «Света». Оно всплыло в телефонном разговоре, который он вел, думая, что я сплю.
— Да, Свет, я понимаю... Это действительно сложная ситуация, — его голос в соседней комнате звучал так, как не звучал со мной уже много месяцев. Тепло, участливо, по-настоящему. — Не переживай, мы все решим. Завтра в кафе, как и договаривались, обсудим.
Мое сердце упало. Света. Та самая Света из дневника, которая «видит» его. Значит, это не просто абстрактная коллега. Это реальный человек. И завтра они встречаются.
Ужас от осознания его письменного предательства смешался с дикой, животной ревностью. Мой разум кричал: «Он тебе изменяет! Во всем виновата она!» Но какая-то маленькая, еще трезвая часть шептала: «А что, если ты сама все это спровоцировала?»
Ночь была бессонной. Я ворочалась, глядя на его спящую спину. Он спал спокойно, дыхание было ровным. А во мне бушевала буря.
На следующее утро он собрался на работу с какой-то лихорадочной поспешностью.
— У меня сегодня встречи до вечера, — бросил он, целуя меня в щеку. Его губы были холодными.
— Хорошо, — кивнула я. — Удачи.
Как только за ним закрылась дверь, я подбежала к окну. Сердце колотилось где-то в горле. Я видела, как он садится в свою машину. Он не поехал в сторону работы. Он повернул в другую сторону, в сторону центра, где было то самое уютное кафе, в котором мы с ним бывали в первые годы.
Меня будто током ударило. Вся моя ярость, все обиды и боль сфокусировались в одном-единственном, кристально ясном желании — увидеть. Увидеть ее. Увидеть их. Получить доказательства, которые разорвут эту невыносимую неопределенность.
Я наскоро накинула куртку, почти не глядя, и выбежала из дома. Я поймала первую попавшуюся машину и, задыхаясь, назвала адрес кафе.
Дорога заняла вечность. Я лихорадочно представляла себе картину: они сидят, держатся за руки, он смотрит на нее так, как раньше смотрел на меня... Я готова была на все, лишь бы прекратить эту пытку.
Я вышла из такси за углом от кафе. Ноги были ватными. Я подкралась к большому витринному окну и заглянула внутрь.
И увидела их.
Они сидели за столиком у окна. Игорь и женщина. Но картина была совсем не такой, как я ожидала.
Он не держал ее за руку. Он сидел, склонив голову, и... плакал. Да, мой сильный, невозмутимый Игорь сидел и плакал, уткнувшись лицом в ладони. А она, Света, женщина лет сорока с пяти, с добрым и уставшим лицом, сидела напротив и молча протягивала ему бумажную салфетку.
Я застыла, не в силах пошевелиться. Что это было? Сцена раскаяния? Но нет, в его позе была не вина, а отчаяние. Глубокое, безысходное горе.
Потом он что-то сказал. Я не слышала слов, но увидела, как он поднял голову, и его губы четко сложились в фразу: «Я не знаю, как ей сказать...»
Света положила руку ему на плечо, утешая, как мать утешает ребенка. Потом она достала из сумки папку с документами и что-то показывала ему, объясняя. Это не было похоже на свидание. Это было похоже на... сеанс у психолога. Или на что-то еще более странное.
Вдруг Игорь поднял взгляд и посмотрел прямо в окно. Прямо на меня. Наши глаза встретились. В его глазах мелькнул ужас, паника, а затем — что-то похожее на облегчение.
Я отпрянула от окна, прижавшись спиной к холодной стене. Во мне все замерло. Что он увидел? Что я увидела? Кто эта женщина? И что он не может мне сказать?
Через несколько секунд дверь кафе распахнулась, и на улицу выскочил Игорь.
— Настя! — крикнул он. Его лицо было бледным, заплаканным. — Настя, подожди!
Но я уже бежала. Бежала без оглядки, не понимая, куда и зачем. В голове был полный хаос. Это была не измена. Это было что-то другое. Что-то, что оказалось гораздо, гораздо страшнее.
Глава 3: Правда, которая все меняет
Я не помню, как оказалась дома. Я сидела на полу в гостиной, обняв колени, и меня трясло. Все мои теории рухнули в одно мгновение. Ревность, злость, чувство вины — все смешалось в один сплошной ком леденящего ужаса.
Ключ повернулся в замке. Вошел Игорь. Он был один. Его лицо было серым, осунувшимся.
Он медленно подошел и сел на диван напротив меня, не пытаясь приблизиться.
— Ты читала мой дневник, — сказал он тихо. Это было не вопрос, а констатация факта.
Я не стала отпираться. Я просто кивнула, не в силах вымолвить слово.
— И ты последовала за мной сегодня.
Снова кивок.
Он тяжело вздохнул и провел рукой по лицу.
— Я... я не знал, как тебе сказать. Я боялся.
— Боялся чего? — мой голос прозвучал хрипло и чужим. — Что я узнаю, как ты меня ненавидишь?
— Боже, нет, Настя! — он посмотрел на меня, и в его глазах снова выступили слезы. — Я никогда тебя не ненавидел. Я... я просто умирал. А ты не замечала.
«Умирал». Это слово повисло в воздухе, тяжелое и зловещее.
— Что с тобой? — прошептала я, и меня снова затрясло. — Игорь, что с тобой?!
Он помолчал, глядя в пол, а потом поднял на меня взгляд.
— У меня рак, Насть. Опухоль мозга. Неоперабельная.
Мир перевернулся. Звук пропал. Комната поплыла перед глазами. Это была не правда. Это не могло быть правдой.
— Что? — это было все, что я могла выжать из себя.
— Диагноз поставили три месяца назад, — его голос был ровным, будто он рассказывал что-то заученное. — Именно тогда я и начал вести эти записи. Я не хотел выплескивать на тебя свой страх, свою злобу на несправедливость мира. Я пытался быть сильным. Но с каждым днем это становилось все тяжелее. Ты жила обычной жизнью, строила планы на лето, на отпуск, на ремонт... А я знал, что у меня, возможно, не будет даже этой зимы. И твоя обыденность, твоя... жизнерадостность... стали для меня пыткой. Ты была солнцем, а я уже был в тени. И мне было так больно видеть этот свет, который я скоро потеряю.
Я смотрела на него, и кусочки пазла начинали сходиться в ужасающую, чудовищную картину. Его отдаление. Его раздражение на мои «дурацкие» истории. Его холодность. Это была не потеря любви. Это была попытка уберечь меня. Или... попытка отгородиться от мира, который он терял.
— А Света? — спросила я, едва слышно.
— Света — мой психолог из хосписа, — объяснил он. — Она помогает... таким, как я. Принять. Подготовиться. Сегодня мы как раз обсуждали, как и когда сказать тебе. Я не мог найти слов. Я видел, что ты страдаешь от моего поведения, и это разрывало меня на части. Но я был трусом. Гораздо легче было казаться черствым мужем, чем умирающим.
Я подползла к нему по полу, забралась на диван и обняла его. Обняла изо всех сил, прижалась к его груди, слушая стук его сердца. Того самого сердца, которое, как я теперь знала, било свой обратный отсчет.
— Прости, — рыдала я. — Прости, что не увидела. Прости, что не почувствовала. Прости, что была слепа.
Он обнял меня в ответ, и его тело содрогнулось от беззвучных рыданий. Мы сидели так, двое сломленных людей в центре нашей когда-то счастливой гостиной, и плакали. Плакали о той лжи, что выросла между нами. Плакали о тех потерянных месяцах, которые мы могли бы прожить вместе, поддерживая друг друга. Плакали о будущем, которое у нас отняли.
Его предательство было в молчании. В том, что он оставил меня одну догадываться, страдать, подозревать самое худшее. В том, что он построил между нами стену, когда нам больше всего нужна была близость.
Мое предательство было в слепоте. В том, что я так увлеклась ролью счастливой жены, что перестала видеть человека рядом с собой. В том, что я приняла его молчание за равнодушие, а его страх — за охлаждение.
В тот вечер мы проговорили всю ночь. Говорили о его страхе, о моей боли, о нашей любви, которая, оказалось, никуда не ушла. Она была завалена грудой обид, невысказанностей и ужасающего диагноза, но она была жива.
История нашего предательства закончилась не скандалом и не разводом. Она закончилась тем, что мы, наконец, посмотрели правде в глаза. Самой страшной правде из всех возможных.
Но в этой правде, какой бы горькой она ни была, мы снова нашли друг друга. У нас не было будущего, но у нас было настоящее. И мы поклялись больше не предавать его молчанием...