В тот вечер воздух в нашей квартире сделался плотным, почти осязаемым. Он пах озоном после близкой грозы, мокрым асфальтом и горьковатой солью слёз моей Лены – терпкий запах беды, который я за семь лет брака научился распознавать мгновенно.
Алёна, моя Леночка, сидела на самом краешке нашего старого дивана, который мы давно собирались отправить на свалку, но всё никак не решались. Она сжалась так, будто хотела провалиться внутрь него, врасти в его потёртую плюшевую обивку. Плечи её подрагивали, словно от сильного озноба, хотя в квартире было невыносимо душно.
Обычно она была тихой, почти незаметной. Её движения были плавными, голос – приглушённым, и даже смех её был лёгким, акварельным. А сейчас в нашей маленькой двушке на окраине бушевала настоящая буря.
Я осторожно опустился рядом, боясь издать лишний звук. Взял её за руку – пальцы были ледяными. Она вздрогнула, медленно подняла на меня лицо – заплаканное, отёкшее, с тонкой сеточкой красных сосудов на белках глаз, будто на дорогом фарфоре проступили трещины.
– Серый… Серёженька… – прошелестела она, и голос её оборвался, захлебнувшись новым приступом рыданий, тихих и отчаянных.
Я молчал, лишь слегка сжимал её холодные пальцы. Сейчас любые слова были бы просто бессмысленным шумом. Важно было только моё присутствие, моё молчаливое обещание разделить эту густую, удушливую тишину пополам.
Прошло несколько минут, прежде чем она смогла немного успокоиться. Лена высвободила свою руку и вытерла мокрые щёки рукавом домашнего халата, такого же мягкого и застиранного, как и вся наша размеренная жизнь.
– Это Игорь… – прошептала она, и одно это имя заставило что-то внутри меня устало сжаться.
Игорь. Её младший брат. Вечный источник проблем, ходячая катастрофа, человек-ураган. Этот парень обладал уникальным талантом превращать в руины абсолютно всё, к чему прикасался, причём делал это с какой-то обескураживающей, почти гениальной лёгкостью.
Вся его жизнь представляла собой бесконечную череду сомнительных авантюр, провальных бизнес-идей и коротких, но разрушительных романов. Он то собирался майнить криптовалюту на балконе, то разводить редких улиток для ресторанов в гараже, то внезапно улетал в Азию искать просветления.
Каждый такой проект неизменно заканчивался одним и тем же: новыми долгами, проблемами с законом или просто разбитым носом. И каждый раз моя тихая, моя скромная Лена кидалась на амбразуру, штопая его рваную жизнь, отдавая последнее. Она любила его какой-то отчаянной, слепой любовью, которая не замечает недостатков и прощает всё на свете.
– Что в этот раз? – спросил я глухо, уже готовясь к худшему.
Она снова всхлипнула, с трудом проглотив ком, застрявший в горле.
– Он… он проиграл деньги. Очень много. Не на ставках… Что-то с этими… ну, электронными деньгами…
– Криптовалюта? – подсказал я.
– Да-да! Он говорил, что это стопроцентный вариант, что он скоро разбогатеет, купит маме дачу, нам поможет… А потом… в один день всё просто исчезло.
История была банальной до оскомины, но дальше начались подробности, от которых по спине пополз холод. Деньги, которые он потерял, были не его. Он уговорил вложиться в его «проект» нескольких маминых подруг с дачи. Обещал им золотые горы, огромные проценты, чуть ли не вечную безбедную старость.
Лена говорила сбивчиво, путаясь в терминах и событиях, но картина вырисовывалась жуткая. Эти женщины, простые пенсионерки, отдали ему свои гробовые, всё, что копили годами. А теперь они собирались писать коллективное заявление в полицию.
– Они его посадят, Серёжа. Их сын, он юрист, уже всё подготовил. Мошенничество в особо крупном размере. Лена лепетала что-то про третий параграф сто пятьдесят девятой статьи. Ему грозит… до десяти лет.
Она произнесла это шёпотом, с таким неподдельным ужасом, будто само слово «тюрьма» было живым, склизким чудовищем.
– Он же не выживет там! Ты же знаешь его… Он такой… такой ранимый, неприспособленный!
Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, полными такой отчаянной мольбы, что у меня свело живот. В этом взгляде была вся её безграничная любовь к этому непутёвому оболтусу, весь её животный страх за него. И там же, в самой глубине, была молчаливая просьба, обращённая ко мне.
Я встал и прошёлся по комнате. Наша маленькая уютная квартира вдруг показалась мне душной и тесной, как тюремная камера. За окном гудел ночной город, миллионы людей жили своими жизнями, и никому не было дела до нашего личного, тихого апокалипсиса.
Все наши деньги. Всё до последней копейки. Мы откладывали их четыре года. Четыре долгих года мы отказывали себе практически во всём: в отпуске на море, в новой машине взамен нашей старенькой «Лады», в простом ужине в приличном ресторане. Каждая премия, каждая халтура, каждый сэкономленный рубль – всё шло туда.
Это была наша общая мечта. Мечта о маленьком домике в пригороде. Точнее, о первом взносе на ипотеку на этот домик. Наш билет в двадцатилетнюю кабалу, но в своём собственном доме, с небольшим садом, где Лена хотела сажать свои любимые пионы. С верандой, где мы могли бы пить чай по вечерам.
Я и сам мечтал не столько о пионах, сколько о подвале. О настоящем, сухом подвале, где я устрою свою мастерскую. Куплю наконец нормальный столярный верстак, развешу на стенах инструмент. Буду возиться с деревом, вдыхать запах стружки и клея. Это была моя, эгоистичная часть нашей общей мечты. Та, о которой я Лене даже не рассказывал подробно.
Семьсот сорок тысяч рублей. Для кого-то, может, и не состояние. А для нас – целая жизнь, спрессованная в пачки купюр.
Я вернулся к дивану. Лена смотрела на меня, не дыша, и по её лицу я понял – она уже всё для себя решила. И я понял, что не смогу сказать «нет». Не смогу смотреть, как она мучается, как её съедает изнутри этот страх за брата. Моя любовь к ней была сильнее, чем мечта о доме. По крайней мере, в тот момент мне так казалось.
– Сколько нужно? – спросил я хрипло.
Она назвала сумму. Семьсот двадцать тысяч. Почти всё.
– Он сказал… он всё вернёт. Клялся на коленях. Говорил, что устроится на три работы, что будет ночами вагоны разгружать… Он всё понял, Серёж. Он так плакал… Мне так его жалко…
Я молча пошёл в коридор, придвинул к встроенному шкафу старую табуретку, которая заскрипела под моим весом. Полез на антресоли, вдыхая знакомый запах старых газет и нафталина. Коробка из-под чешских сапог, которые Лена носила ещё в институте, – вот она.
Я вспомнил, как мы положили в эту коробку первые пятьдесят тысяч – мою годовую премию. Лена тогда нарисовала на крышке фломастером кривой домик с дымом из трубы и коряво подписала: «Наш замок». Мы смеялись, пили дешёвое шампанское прямо из горла на кухне, и казалось, что вся жизнь впереди и нам всё по плечу.
Внутри лежали пачки, перетянутые аптечными резинками, уже потрескавшимися от времени. Пятитысячные – ровные, хрустящие, почти новые. Тысячные – затёртые, помнящие тепло сотен рук. Наша жизнь, спрессованная в бумажные кирпичи.
Я отсчитал нужную сумму, палец за пальцем, купюра за купюрой. Оставшиеся двадцать тысяч сиротливо лежали на дне коробки. Наша подушка безопасности до зарплаты.
Когда я вернулся в комнату с деньгами в руках, Лена бросилась ко мне на шею. Она обняла меня так сильно, что захрустели позвонки, уткнулась лицом в грудь и снова зарыдала. Но теперь это были слёзы облегчения, слёзы благодарности.
– Я знала! Я знала, что ты не оставишь нас в беде! Ты самый лучший, Серёжа, самый лучший! Я всё тебе верну, мы всё вернём, честно! Он всё вернёт!
Она целовала мои руки, моё лицо, шептала какие-то бессвязные, нежные слова. А я стоял неподвижно, как каменный истукан, и чувствовал, как внутри меня что-то с глухим стуком обрывается и падает в холодную, звенящую пустоту. Я отдал не просто деньги. Я отдал наше будущее. Я обменял его на её сиюминутное спокойствие.
Той ночью мы почти не спали. Лена, совершенно измотанная, наконец задремала у меня на плече, тихо посапывая. А я смотрел в потолок, на котором плясали тени от фар проезжающих машин, и в сотый раз убеждал себя, что поступил правильно. Что мечту можно отложить, а сломанную жизнь человека – нет. Я муж, я опора, я защитник. Мы всё наверстаем. Заработаем ещё.
Утром Лена уехала к брату, чтобы передать деньги и уладить дела с обманутыми вкладчицами. Она порхала по квартире, как бабочка, собираясь. Надела своё лучшее платье, которое обычно висело в шкафу для особых случаев, даже подкрасила ресницы. Словно ехала не на неприятный разговор, а на праздник. Праздник спасения заблудшей души.
Когда за ней закрылась дверь, квартиру накрыла звенящая тишина. Дом без неё казался пустым и гулким. Я выпил остывший кофе, побродил по комнатам, не зная, куда себя деть. Работа не шла на ум. В голове молотком стучала одна мысль: «Всё. Начинаем с нуля».
Чтобы хоть как-то отвлечься, я решил съездить в большой строительный гипермаркет на другом конце города. Просто так, без цели. Посмотреть на обои, на плитку, на сантехнику. Потрогать руками нашу так и не начавшуюся новую жизнь. Это был какой-то изощрённый мазохизм, но мне почему-то казалось, что так станет легче.
Я ехал по утреннему городу, вяло перестраиваясь из ряда в ряд. Яркое весеннее солнце било в глаза, город просыпался, спешил, гудел. А я чувствовал себя вырванным из этого потока, чужим на этом празднике жизни.
И тут я его увидел.
Я остановился на светофоре, прямо напротив огромного мотосалона с витринными окнами в пол. Из стеклянных дверей, сияя хромом и глянцевым чёрным пластиком, двое сотрудников выкатывали новенький, иссиня-чёрный мотоцикл. Огромный, агрессивный, похожий на хищного зверя, готового к прыжку.
А рядом с ним, сияя не меньше хромированных деталей, стоял Игорь.
Он был одет в новую, с иголочки, кожаную куртку, которая скрипела и блестела на солнце. На ногах – тяжёлые модные ботинки. Он ходил вокруг мотоцикла, поглаживал его бак, словно породистого скакуна, и улыбался во весь рот. Это была улыбка победителя, хозяина жизни. Ни тени раскаяния, ни грамма вчерашнего страха.
Рядом с ним суетился менеджер в идеально отглаженной рубашке, протягивая ему шлем и какие-то документы. Игорь небрежно сунул бумаги в карман, надел шлем, одним лёгким движением вскочил в седло. Мотор взревел – низким, породистым, басовитым рыком, от которого задрожали стёкла в моей старой машине.
Я смотрел на это, и мозг отказывался принимать реальность. Этого не могло быть. Это какая-то чудовищная ошибка, совпадение, злая галлюцинация. Человек, которому вчера грозила тюрьма, не покупает себе мотоцикл, стоящий больше полумиллиона.
Игорь, надев шлем, повернул голову и наши взгляды встретились через стекло моей машины. Он не узнал меня. Или сделал вид, что не узнал. Он просто чуть приподнял уголок губ в усмешке, обращённой ко всему миру, сел на мотоцикл и с рёвом уехал. А я остался сидеть в своей старой «Ладе», глядя на его удаляющийся силуэт – победителя, купившего свой триумф за мою мечту.
Зелёный свет сменился красным, потом снова зелёным. Сзади нетерпеливо сигналили, кто-то кричал ругательства. А я сидел, вцепившись в руль побелевшими пальцами, и смотрел на опустевшее место перед салоном.
В ушах у меня звучали Ленины слова: «Он так плакал… Он всё понял…». А перед глазами стоял сияющий Игорь на своём новом звере.
И в этот момент холод, который поселился во мне ночью, превратился в ледяную глыбу. Она росла, заполняя собой всё пространство внутри, вытесняя любовь, жалость, нежность. Осталась только звенящая, кристально чистая, холодная пустота.
И понимание. Страшное, уродливое, неопровержимое понимание того, что меня обманули. Не просто обманули. Меня предали. Растоптали. И сделала это не ходячая катастрофа по имени Игорь.
Сделала это она. Моя тихая, моя скромная, моя акварельная Лена.
Дорога домой показалась мне бесконечной. Я ехал на автопилоте, не замечая ни светофоров, ни других машин. Мир за лобовым стеклом смазался в одно сплошное цветное пятно. В голове набатом билась одна фраза, один вопрос: «Зачем?».
Когда я вошёл в квартиру, Лена уже вернулась. Она хлопотала на кухне, что-то весело напевая себе под нос. На столе стояла ваза со свежими ирисами – моими любимыми. В воздухе пахло жареной курицей и счастьем. Фальшивым, как ёлочные игрушки.
Она обернулась на звук открывшейся двери, и лицо её озарила улыбка. Та самая, которую я так любил. Открытая, искренняя, светлая. Как я мог так долго и так слепо ошибаться? Сколько лет я смотрел на эту улыбку и не видел, что за ней скрывается?
– О, Серёженька, ты рано! А я вот ужин готовлю, хотела тебе сюрприз сделать. Представляешь, всё разрешилось! Игорь отдал долг, женщины забрали заявление. Он так благодарил, так благодарил…
Она щебетала, порхая по кухне, а я стоял в коридоре, не снимая куртки, и смотрел на неё, как на совершенно незнакомого человека. Я пытался найти в её лице хоть какой-то признак лжи, хоть малейшую трещинку в этой маске безмятежности. Но не находил. Она была великолепной актрисой.
– Лена, – сказал я, и мой голос прозвучал чужим, скрипучим, как несмазанные петли.
Она замолчала на полуслове, обернулась. Улыбка медленно сползла с её лица. Наверное, что-то такое было в моих глазах. Что-то, чего она никогда раньше не видела.
– Что случилось, Серый? Ты какой-то… бледный.
– Я видел Игоря, – сказал я ровно, чеканя каждое слово. – Час назад. У мотосалона на проспекте Мира.
Я смотрел ей прямо в глаза. Секунду, две, три. В её зрачках мелькнула паника. Едва заметное движение, как рябь на воде от брошенного камня. Но она тут же взяла себя в руки.
– Ну… да. Он, наверное, заезжал к другу, тот там работает. Что в этом такого?
Она пыталась говорить беззаботно, но голос её чуть дрогнул, выдавая её с головой.
– Он не заезжал к другу, Лена. Он покупал мотоцикл. Новый. Чёрный. Очень дорогой.
Тишина. Та самая, вязкая, тяжёлая тишина, которая бывает только перед катастрофой. Слышно было, как назойливо тикают часы на стене, как закипает вода в чайнике на плите.
– Ты… ты что-то путаешь, Серёжа. Этого не может быть. У него же нет денег. Мы же… мы отдали всё на долг.
Она говорила, а я смотрел на её руки. Она нервно теребила край кухонного полотенца. Её пальцы мелко дрожали.
И тут меня прорвало. Не криком, не истерикой. А ледяным, спокойным бешенством. Я смотрел на неё, и в висках застучало так, что перед глазами поплыли красные круги. Захотелось не кричать – выть. Захотелось схватить эту вазу с её ирисами и разбить об стену, просто чтобы услышать какой-то другой звук, кроме её лживого щебета.
– Не ври мне, Лена. Хватит. Я всё видел своими глазами. Его. Мотоцикл. Его счастливую рожу. И новую куртку. Так что хватит из меня делать идиота.
Я сделал шаг на кухню. Она попятилась назад, пока не уперлась спиной в столешницу. В глазах её плескался уже неконтролируемый, животный страх.
– Серёжа, я… я не знаю… Может, он занял у кого-то ещё… Он мне ничего не говорил!
– Не говорил? – я усмехнулся, но смех получился страшным, похожим на скрежет металла по стеклу. – А про обманутых пенсионерок говорил? Про тюрьму говорил? Про сто пятьдесят девятую статью? Это он тебе наговорил, да? А ты, моя бедная, наивная девочка, поверила и прибежала ко мне?
Я подошёл к ней вплотную, заглянул в её расширенные от ужаса глаза.
– Или всё было не так, а, Лен? Или не было никаких обманутых старушек? Или вы всё это придумали вместе? Ты и твой гениальный братец?
Она молчала. Только губы её беззвучно шевелились. И в этом молчании был весь ответ. Вся правда. Уродливая, грязная, омерзительная.
Они разыграли этот спектакль. Слёзы, отчаяние, угроза тюрьмы – всё было частью плана. Плана, как вытянуть из меня деньги на дорогую игрушку для её никчёмного братца. А я, дурак, купился. Купился на её заплаканные глаза, на её дрожащий голос, на её клятвы в любви.
– Зачем? – спросил я шёпотом. – Просто… зачем? Ты могла попросить. Мы могли бы обсудить. Зачем нужно было это цирковое представление?
Она наконец подняла на меня глаза. И в них не было раскаяния. В них была какая-то злая, упрямая обида.
– Попросить? И что бы ты ответил? – выплюнула она. – Ты бы сказал «нет»! Ты бы сказал, что Игорь – бездельник, что ему нельзя давать денег! Что у нас есть мечта! Первый взнос! Вечно этот твой дом! Как будто в нём всё счастье!
Её голос креп, набирал силу. Из тихой ромашки она на глазах превращалась в колючий чертополох.
– А ему это было нужно! Понимаешь? Нужно! Для него этот мотоцикл – это не просто игрушка! Это… это символ! Что он может, что он чего-то стоит! Ему нужна была эта победа! А ты бы никогда не понял! С тобой тоска смертная!
Она перешла на крик, и в её голосе звенела накопившаяся за годы злость.
– У тебя же вся жизнь по графику: в субботу – «Ашан», в воскресенье – звонок маме! Я задыхалась с тобой, понимаешь? Задыхалась в твоей этой правильности!
Каждое её слово было как удар под дых. Я слушал её и с ужасом понимал, что семь лет прожил с совершенно чужим человеком. Я любил образ, который сам себе придумал. А настоящая Лена была вот такой – лживой, изворотливой, презирающей меня за мою «правильность».
Я сделал шаг назад. Просто один шаг, но между нами будто пролегла трещина, такая, как бывает в пересохшей земле – глубокая и уже навсегда. Вся любовь, вся нежность, что я к ней испытывал, испарилась, оставив после себя только выжженную пустыню.
– Наши деньги… – прохрипел я. – Деньги на наш первый взнос. На наш дом. Ты отдала их ему на мотоцикл.
Это был не вопрос. Это была констатация факта. Констатация смерти. Смерти нашей семьи, нашей любви, нашего общего будущего.
– Мы бы ещё заработали! – крикнула она в отчаянии. – А ему это было нужно сейчас! Немедленно!
Я молча развернулся и пошёл в комнату. Открыл шкаф, достал с верхней полки спортивную сумку. Начал швырять в неё свои вещи: джинсы, пару футболок, свитер. Движения были резкими, механическими. Я не думал, я просто действовал.
Она вбежала в комнату, вцепилась мне в руку.
– Серый, ты куда? Не уходи! Пожалуйста! Ну, прости меня! Я была неправа! Я дура! Но не уходи!
Я стряхнул её руку, как что-то липкое и неприятное. Посмотрел на неё долгим, холодным взглядом.
– Ты не дура, Лена. Ты – предательница. А с предателями я в одном доме не живу.
Я застегнул молнию на сумке, закинул её на плечо. Взял со стола ключи от машины и ноутбук.
Она стояла посреди комнаты, растерянная, испуганная. Весь её боевой пыл иссяк. Она вдруг поняла, что игра зашла слишком далеко. Что она разрушила всё.
– Серёжа… – прошептала она.
Я остановился у двери. Не обернулся.
– Я подам на развод. Квартира твоя, мне ничего не нужно. Просто… живите счастливо. Ты и твой брат-победитель.
Я вышел из квартиры, не оборачиваясь. Захлопнул за собой дверь, отрезая семь лет своей жизни. В подъезде я остановился, прислонился лбом к холодной стене и закрыл глаза. Я не плакал. Слёз не было. Была только оглушающая пустота.
Спустившись к машине, я сел за руль и долго сидел, глядя на наши окна на третьем этаже. В них горел свет. Свет моего бывшего дома, моей бывшей жизни.
Я завёл мотор и поехал. Куда – я не знал. Просто ехал по ночному городу, прочь от этого дома, от этой женщины, от этого страшного дня. От такого удара не остаётся шрамов. Он просто вынимает из тебя что-то важное, и на этом месте образуется дыра, в которую вечно сквозит.
Той ночью я ночевал в машине на какой-то заброшенной парковке у реки. Спал урывками, проваливаясь в тяжёлый, липкий сон, из которого хотелось поскорее выбраться. А утром, разбитый и опустошённый, поехал на работу.
Жизнь превратилась в механический набор действий. Подъём, растворимый кофе, работа, пустая съёмная квартира на окраине города, сон. Я двигался, говорил, даже улыбался коллегам, но внутри меня всё замерло, покрылось толстой коркой льда.
Через неделю позвонила её мать, Валентина Петровна. Женщина простая, прямолинейная, с мозолистыми от дачных грядок руками. Я всегда относился к ней с искренней теплотой.
– Серёжа, здравствуй. Это я, Валентина Петровна.
– Здравствуйте, – ответил я ровно.
– Серёж, ну чего ты? Леночка же вся извелась, лица на ней нет. Ну да, дура, влезла не туда из-за этого балбеса. Так она ж брата любит, сердце у неё такое...
Она говорила дребезжащим от волнения голосом, а я молчал, глядя в серую стену съёмной комнаты. Что я мог ей сказать? Рассказать всю правду? Облить грязью её детей? Я не смог.
– Ты мужик, ты старше, умнее должен быть. Нешто можно вот так, из-за денег, семью под откос? Мать твоя покойная меня бы не поняла…
Я горько усмехнулся про себя.
– Валентина Петровна, мы с Леной сами разберёмся. Это наше дело.
– Какое ваше?! – взорвалась она. – Семью рушишь из-за каких-то бумажек! Да я тебе говорю, этот охламон, Игорёк, он продаст свою трещотку эту и вернёт всё до копейки! Я с ним поговорю! Он у меня попляшет!
– Не нужно, тётя Валь. Дело не в деньгах. Совсем не в них.
Я попрощался и повесил трубку. Через два дня пришла повестка в суд. Лена подала на развод первой. «В связи с непримиримыми противоречиями и фактическим прекращением брачных отношений». Хитрая, продуманная даже в этом.
Суд прошёл быстро и буднично, как собрание в ЖЭКе. Нас развели за пять минут. Лена не пришла, прислала своего представителя. Я смотрел на судью в чёрной мантии, на казённые стены зала заседаний и чувствовал себя зрителем в паршивом театре, где разыгрывают мою жизнь.
Когда всё закончилось, я вышел на улицу. Шёл мелкий, нудный осенний дождь. Я поднял воротник куртки и побрёл в сторону метро. И тут, у самого входа, я увидел его. Игоря.
Он стоял под козырьком, прячась от дождя. Рядом с ним, припаркованный на тротуаре, блестел его чёрный конь. Сам Игорь был без шлема, волосы мокрые, прилипли ко лбу. Он курил, стряхивая пепел на мокрый асфальт. Вид у него был потрёпанный и злой.
Я остановился в нескольких шагах от него. Он поднял глаза, увидел меня. Взгляд его стал настороженным, хищным.
– Чего надо? – бросил он сквозь зубы.
– Поговорить хотел, – сказал я спокойно.
– Нам не о чем говорить.
Он отвернулся, сделал вид, что я – пустое место. Но я не уходил.
– Я просто хочу понять, – сказал я, глядя на его затылок. – Она сама это придумала? Или это была твоя идея?
Он резко обернулся. В глазах его вспыхнула ярость.
– А тебе не всё равно? Получил, что хотел? Развёлся? Вали отсюда, праведник хренов!
Он бросил окурок на землю, яростно придавил его носком дорогого ботинка.
– Она тебя любила, дурак! А ты… Ты её променял на свои сраные чертежи, на мечты о домике с цветочками! Ты же нудный, как похоронный марш! С тобой сдохнуть от тоски можно! Конечно, она хотела хоть какой-то жизни, хоть какого-то праздника!
Он подошёл ко мне почти вплотную, дыша перегаром и злобой.
– Да, это я придумал! И что? Она согласилась! Потому что ей осточертело жить в твоём болоте! Так что отвали от нас. Живи дальше со своей правильностью. А мы уж как-нибудь без тебя.
Он оттолкнул меня плечом, запрыгнул на мотоцикл, и через секунду его поглотила серая пелена дождя.
А я остался стоять под этим дождём, и он смывал с меня последние иллюзии. Не было никакой великой подлости, не было коварного плана. Была просто скука. Банальная, серая, убивающая всё живое скука. И желание праздника, купленного за чужой счёт.
И от этого осознания стало ещё больнее. Одно дело – быть преданным ради чего-то великого, и совсем другое – быть растоптанным просто от скуки.
Прошло полгода. Зима сменилась весной. Я по-прежнему жил в своей съёмной однушке, много работал, по выходным встречался с друзьями. Жизнь потихоньку входила в свою колею, рана на душе начала затягиваться, рубцеваться.
Однажды вечером я сидел на кухне, разбирал старые бумаги, скопившиеся в ящике стола. И наткнулся на ту самую коробку из-под чешских сапог. Пустую. А на дне лежал сложенный вчетверо листок. Я развернул его. Это был наш с Леной расчёт. План накоплений. По месяцам, по годам. И в конце жирно обведено: «Наш замок».
Я смотрел на её аккуратный, бисерный почерк, на наши общие планы, и впервые за долгое время почувствовал не боль и не злость. А какую-то светлую, пронзительную грусть. Грусть о том, что не сбылось. О той жизни, которой у нас никогда не будет.
Я скомкал этот листок и выбросил его в мусорное ведро.
А потом подошёл к окну и распахнул форточку. В комнату ворвался холодный ночной воздух, пахнущий сырым асфальтом и бензином. Я глубоко вдохнул. В моей бывшей жизни пахло Лениными слезами и жареной курицей. В новой, видимо, будет пахнуть так. И с этим можно было жить.
***
ОТ АВТОРА
Знаете, иногда самое страшное в отношениях – это не громкий скандал, а тишина, в которой вдруг понимаешь, что человек рядом с тобой – абсолютно чужой. Когда ваши мечты, которые казались общими, на самом деле были только вашими, а для другого – просто скучная рутина, от которой хочется сбежать на новеньком мотоцикле, купленном на обломках вашего будущего.
Если эта история зацепила вас и заставила о чём-то задуматься, поддержите публикацию лайком 👍 – это очень важно для автора и помогает таким рассказам находить своих читателей ❤️
А чтобы и дальше вместе со мной погружаться в водоворот человеческих судеб и непростых решений, обязательно заглядывайте на огонёк и подписывайтесь 📢
Я публикую истории почти каждый день – так что подписывайтесь, и у вас всегда будет что почитать за чашечкой чая.
И, конечно, если вам близка тема сложных семейных отношений, обязательно почитайте и другие мои рассказы из рубрики "Трудные родственники".