Рассказ написан по мотивам «тёмной истории» девяностых, в которой магия, мистика не приходят извне, а прорастают из самой почвы создавшегося хаоса. Эту историю поведал Валера Север.
Друзья, мы переехали зимовать в Адлер, и целую неделю не было возможности публиковать новинки. Но с завтрашнего рассказы будут выходить два раза каждый день в 6-30 и 12.00 по Московскому времени
Тяжелые девяностые. Жуткий период в постсоветской России, когда застоявшийся воздух пропах резким озоном после короткого замыкания истории. Время, в котором можно было делать безнаказанно всё. Ну, или почти всё. Мы с другом Виктором тогда застряли в гостях у одного хорошего знакомого — Сашки, он же «Боцман». Отметили, как водится, встречу, выпили за рождение нового мира, помянули конец старого. На троих был самогон, дешёвый портвейн, долгие разговоры. Как уснул - совсем не помню, но проснулся рано — чуть свет. От пьяного угара в голове стоял густой туман, но проснулся резко, как от внешнего толчка. Организм, знаете ли, чувствовал — что-то идет не так, нужно вставать, иначе возможен перелив известной жидкости.
После посещения туалета выбрался из прокуренной квартиры на балкон, кислородом подышать. Воздух был холодный, острый, с привкусом ржавых труб и надежд, которые, как я тогда думал, вот-вот должны были сбыться. Рассвет не спешил приходить — он медленно просачивался сквозь мглу, окрашивая небо в кроваво-багровый цвет, словно огромный синяк на теле мира. И в этом полусвете, в безлюдном дворе-колодце, я с высоты второго этажа увидел его.
Максимум метрах в тридцати от меня, находился внешне обычный парень, на ногах модное в те времена спортивное трико с тремя полосками, кроссовки фирмы «Адидас», куртка нараспашку, а в руках, мелькает, поблескивает хромированный разводной ключ «шведик». Деловито, без суеты, пацан скручивал колесо с «Москвича-412», стоявшего в тени громадного старого дерева. Раскидистого вяза, который помнил, наверное, ещё старинные бараки далеких двадцатых годов. Делал парень всё профессионально, тихо, ни тебе скрежета, ни стука. Раз — и гайки очутились в кармане. Два — колесо стоит на земле. А это — заслуженный приз, добыча, куш. Вор быстро огляделся. Я уже открыл было рот, чтобы рявкнуть что-нибудь этакое, благое. Но… остановился.
Потому что дальше стало еще более интересно.
Сделав свое дело, вор сноровисто, привычно закинул колесо на плечо и шмыгнул за толстый ствол вяза. Тень мгновенно проглотила его. И тут же выплюнула. Он неожиданно для меня вышел из-за дерева с той же стороны, куда зашел. И… побрёл обратно к машине. Тяжело ступая, с тем же колесом на плече. Мне показалось, что его лицо в утренних сумерках было пустым, сосредоточенным.
«Забыл ключ?» — мелькнуло у меня.
Но нет. Он подошёл к «москвичу», задумчиво посмотрел на ступицу с торчащими шпильками, почесал затылок. И с тем же деловым видом развернулся и снова зашёл за дерево. И снова вышел. Снова поплёлся к машине.
Тут меня пробрала струйка леденящего, трезвого ужаса. Потому что стало ясно — нет, он ничего не забыл. Он не мог уйти. Как не пытался - не мог.
Я разбудил Витька. Тот, недовольно бурча, выволокся на балкон, протёр глаза.
– Чего, пожар?
– Глянь, – ткнул я пальцем вниз.
Мы стояли и молча наблюдали. Минут десять. Парень уже не шёл — он плелся. Ноги заплетались, спина согнулась под тяжестью колеса, которое он уже ненавидел всем своим воровским естеством. Он спотыкался о собственные тени, качался, но упорно, как заведённая кукла, делал один и тот же круг: дерево – машина – дерево – машина. Бесконечный, замкнутый контур. Этакий тюремный периметр в двадцать шагов.
– Зациклило, – хрипло процедил Витек, и в его голосе не было ни удивления, ни смеха. Был холодный, технический интерес.
– Как так-то?
– А хрен-ский его знает. Дедовщина какая-то. Место, наверное, стремное.
Витёк окликнул зацикленного:
– Эй, колесник! Просыпайся давай, домой пора!
Но пацан никак не отреагировал на его возглас. Не услышал. Он существовал теперь только внутри этой замкнутой петли. Его мир сузился до размера ствола старого вяза, ржавого «москвича» и жесктой гравитационной аномалии, которая не собиралась отпускать его за черту, за границу дозволенного.
А потом появился Хозяин.
Не хозяин машины. Хозяин. Из подъезда вышел старик. Невысокий, сухой, в стёганой телогрейке, хотя на улице было не холодно. Лицо — как из морёного дуба. Он двигался не спеша, с достоинством, словно вышел не во двор-помойку, а на крыльцо собственной усадьбы. В руке у него была не палка, а посох — вроде бы обычная коряга, но держал он её так, словно это скипетр.
Он подошёл и встал на пути у пацана, который в очередной раз, с тупой покорностью, тащил колесо от дерева к машине. Тот остановился, уставился на старика пустыми, словно выгоревшими глазами.
Они не разговаривали. Старик просто смотрел на него. Долго. Не зло. Не с осуждением. А с… констатацией. Словно проверял какой-то невидимый список и ставил в нем галочку: «Ага, вот и этот попался».
Потом кивнул на машину.
И пацан, с облегчением зэка, которому отменили расстрел, бросился исполнять. Сначала зашёлся кашлем, потом упал на колени, и с дикой, животной силой начал наживлять гайки. Уже рассвело, и было хорошо видно, что руки дрожат, со лба льется пот, но он работал, как одержимый. Через пять минут колесо было на месте.
Только тогда старик слегка отступил в сторону, освобождая путь к дереву. Освобождая заключенного из невидимого круга.
Пацан стоя на коленях с мольбой взглянул на него, и наконец-то получил от старика едва заметный кивок. И тогда он не побежал. Он… отполз. Буквально. Отполз на несколько метров, встал уже вдали и пустился наутек, оглядываясь с таким ужасом, будто за ним гнался не старик с посохом, а сама Геенна огненная.
Старик подошёл к «москвичу», потрогал прикрученное колесо, удовлетворённо хмыкнул. Потом поднял голову и посмотрел прямо на наш балкон. Увидел нас. Его взгляд был неживой, как у той коряги в его руке. Он не улыбнулся. Не погрозил. Он просто взвесил нас этим взглядом. И медленно развернулся, ушёл в подъезд.
Мы с Витьком, потрясенные увиденным, стояли молча. Когда уезжали к себе, я снова посмотрел на тот вяз. Он стоял, могучий, тёмный. Корни его, наверное, уходили глубоко. Очень глубоко. В ту самую землю, которая в смутные времена умеет за себя постоять. Которая не прощает нарушения своего, древнего, не прописанного ни в одном уголовном кодексе закона.
И вдруг я понял, что воровали в том дворе почти всё, до чего дотянутся ручки загребущие. Кроме машины, стоявшей под тем вязом. На ней не было ни одной царапины, ни одного сорванного дворника. Как будто вокруг неё был нарисован мелом магический круг. Круг, в который можно было войти. Но выйти — только с позволения Хозяина.
Тяжелые девяностые были временем, когда рухнули все прежние законы и правила. Но, как выяснилось, кое-какие — самые главные — остались. Они просто перешли в другое ведомство. И теперь за их соблюдением следили ведающие люди, как этот старик с посохом и деревья, помнившие совсем другую жизнь. Жизнь, в которой за кражу платили не сроком, а кругами. Кругами, по которым можно было двигаться вечность.
Предлагаю по этой теме прочитать рассказы: 1) «Заговор от лихих людей», 2) «Необычный директор ресторана, или Магия против воров», 3)«История про заговор от воровства».
Написал Евгений Павлов-Сибиряк, автор книг - Преодолевая страх, Невероятная мистика. Приобрести книги со скидкой 10 % вы можете ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ.