— Опять собачатся, — проговорила Серафима, заходя на кухню. Её голос был полон усталости и легкого раздражения. — И чего ей только не хватает? Живёт как барыня, ничего тяжелее ложки в руках не держит, а всё чем-то недовольна. Совсем Никиту извела, вон, одни глаза остались. Не нужно было им жениться, чуяло моё сердце, не будет у них жизни.
Павел, сидевший за столом, поднял на жену взгляд. Его лицо, обычно добродушное, сейчас выражало легкое неодобрение.
— Не каркай, ворона, — осадил он её, — не маленькие, сами разберутся. Девка в положении, вот и капризничает. Себя вспомни, как меня по метели погнала в магазин за селёдкой. Ничего, родит, и всё наладится.
— Дай то Бог, — вздохнула Сима, и принялась накрывать на стол. — Дети, — крикнула она так, что было слышно через две комнаты, — завтрак готов, поешьте, и на работу собирайтесь.
В кухню вошел Никита. Его лицо было осунувшееся, под глазами залегли темные тени, выдавая бессонную ночь. Он молча сел напротив матери. За ним, с недовольным видом, появилась Лариса. Она прошла к столу, не глядя ни на кого, и села рядом с мужем. Её губы были сжаты в тонкую линию, а взгляд устремлен куда-то в окно. Она придвинула к себе тарелку с яичницей, и молча принялась в ней ковыряться. В воздухе повисла напряженная тишина, густая и давящая. Серафима бросала на молодых тревожные взгляды, Павел же делал вид, что ничего не происходит, сосредоточенно уплетая кашу.
— Лариса, может, тебе чего-нибудь другого приготовить? — робко спросила Серафима, стараясь разрядить обстановку.
— Не нужно, — отрезала Лариса, не поднимая головы. Её голос был холодным и резким, как осколок льда, — ничего не хочу.
Серафима замерла, рука с ложкой застыла в воздухе. Павел тяжело вздохнул, но ничего не сказал. Никита лишь сильнее сжал челюсти, его взгляд скользнул по лицу жены. Тишина снова окутала кухню, став еще более невыносимой. Казалось, даже стены дома впитывали в себя эту гнетущую атмосферу недовольства и отчуждения. Серафима, не выдержав, подошла к Ларисе и прикоснулась к её руке.
— Лара, ну что с тобой? Может, врач нужен?
Лариса резко отдернула руку и злобно взглянула на свекровь. ——— Оставьте меня в покое! Все вы меня достали! Ходите тут, смотрите, как на больную.
Она вскочила из-за стола и выбежала из кухни, громко хлопнув дверью. Никита, опустив голову, молча доел свой завтрак.
— Ладно пап, я поехал, — обратился он к Павлу, — трактор Пахомыча ремонтировать нужно, в Репном запчасти обещали, так что я сейчас туда.
— Добре, — кивнул головой Павел, — давай сын поезжай. На этой неделе снега большие обещали, а у нас бульдозер в развале, дороги чистить нечем будет.
Никита накинул на плечи тулуп, взял с вешалки шапку, и вышел следом за женой.
Оставшись наедине с мужем, Серафима тихо проговорила.
— Паша, что же это будет? Ведь простым глазом видно, не любит она его.
Павел обнял жену за плечи и успокаивающе произнес.
— Всё наладится, Сима. Ребенок родится, всё изменится.
Но произнося это, он совсем не был уверен в своих словах.
В Покровской школе-интернате царила предновогодняя суета. Запах хвои смешивался с ароматом свежей краски, которой только что выкрасили стену на сцене в актовый зал. Там вовсю шла подготовка к Новогодней ёлке. Младшие классы разучивали стихи и песни, а старшеклассники, как обычно, взяли на себя постановку сказки. В этом году выбрали «Двенадцать месяцев». Альке досталась роль принцессы, и это стало настоящей проблемой. Потому что она по характеру была тихой и спокойной, а принцесса в сказке – капризная, упрямая, избалованная особа, привыкшая получать всё, что захочет, не считаясь с чувствами других. Репетиции шли тяжело. Аля старалась, но у неё никак не получалось изобразить надменность и капризность. Когда она должна была топнуть ножкой и потребовать подснежники в январе, у неё получалось лишь виновато опустить глаза.
— Аля, ну что ты как мышка? Где твоя королевская осанка? Где повелительный тон? – вздыхала Ирина Петровна, учительница литературы и режиссер постановки.
Аля краснела, пыталась снова, но все было тщетно. Она чувствовала себя неловко, словно натягивала на себя чужую, неудобную маску. Ей было жалко старика-солдата, которого принцесса грубо прогоняла, жалко бедную падчерицу, которую отправляли в лес за подснежниками. После одной из таких неудачных репетиций она расплакалась и убежала в класс.
— Ну почему у меня ничего не выходит, — шептала она, чувствуя, как к глазам подступают слезы.
Дверь класса тихонько приоткрылась, и туда заглянул Димка Свиридонов.
— Аль, да не расстраивайся, ты, — проговорил парень, подошёл и сел рядом, — у тебя все получится. Просто попробуй понять принцессу. Представь, что она очень одинокая и несчастная девочка, которая пытается хоть как-то привлечь к себе внимание. Понимаешь, она страдает от того, что её никто не любит.
Аля вытерла глаза и посмотрела на него. «Одинокая и несчастная…» Она хорошо знала, что такое одиночество. На следующей репетиции послушав совета Димки, попробовала сыграть по-другому. Она не старалась быть злой и надменной, а попыталась показать, что за маской капризов скрывается испуганная и ранимая душа. Когда она топала ножкой, в её глазах читалась не злость, а отчаяние. Когда она требовала подснежники, в её голосе звучала не уверенность, а мольба. Ирина Петровна одобрительно смотрела на девочку.
— Вот! Вот это уже что-то! — довольно воскликнула учительница.
В день представления Аля вышла на сцену, и сыграла свою принцессу так, как чувствовала её. В игре были и капризы, и надменность, но за всем этим проглядывала боль и одиночество.
Когда спектакль закончился, зал взорвался аплодисментами. Аля, смущенно улыбаясь, принимала поздравления. Димка подошёл к ней и произнёс.
— Вот видишь, я же говорил, что у тебя всё получится. Может по случаю удачного спектакля, погуляем сегодня вечером?
Алька кивнула в ответ соглашаясь.
В небе уже светила полная луна, а они всё гуляли по заснеженному поселку. Фонари бросали на снег причудливые тени, и казалось, будто они попали в настоящую сказку. Аля рассказывала Димке о своей семье, о Калиновке в которой жила. Димка рассказывал о том, что в Покровку приехали совсем недавно, отца направили в здешний колхоз парторгом. Ей было легко и спокойно рядом с ним, словно они были знакомы целую вечность. Вдруг Димка остановился, и глядя ей прямо в глаза, произнёс.
— Аля, ты мне очень нравишься, давай дружить.
Девушка покраснела и опустила глаза, она немного помолчала, а потом ответила.
— Хорошо, давай попробуем.
Димка проводил Алю до дверей интерната. Перед тем, как попрощаться, он достал из кармана маленький пакетик и протянул ей.
— Это тебе, — сказал смущенно, — там конфеты.
Аля взяла пакетик и заглянула внутрь. В нём лежали шоколадные конфеты «Мишка косолапый» – её самые любимые.
— Спасибо, Дим, — прошептала Аля, и на прощание осторожно коснулась его руки.
— Ты где была, — встретила её вопросом Лида, — после спектакля как сквозь землю провалилась, я у всех спрашивала, но тебя никто не видел.
— Я гуляла, — улыбнулась в ответ Аля.
— Одна?
— Нет, не одна.
— А с кем? — Лида удивлённо посмотрела на подругу.
— С Димой Свиридоновым.
— Ты не шутишь, это правда? — брови Лиды от удивления полезли на верх.
— Да, — Аля сняла пальто, и повесила его на вешалку, — вот, угощайся, Дима подарил, — она протянула Лиде кулёк с конфетами.
Та машинально взяла одну, развернула и положила в рот, не переставая с удивлением смотреть на подругу.
— Слушай, так это же здорово, неужели ты наконец услышала меня, и выбросила из головы этого Никиту. Димка, он такой замечательный, вот увидишь, у вас всё получится.
— Что получится, Лид? — остановила её вопросом Аля, — мы просто друзья, и больше ничего.