14 июля 1214 года на полях Фландрии, близ деревни Бувин, разыгралась одна из самых значимых битв Средневековья.
На первый взгляд, это была очередная феодальная схватка между королями и их вассалами. Однако последствия сражения оказались столь масштабными, что историки справедливо называют Бувин «рождением Франции».
Именно здесь, в грязи и крови, начал формироваться образ централизованного французского государства, способного противостоять как внешним угрозам, так и внутренней раздробленности.
Битва при Бувине не только укрепила власть династии Капетингов, но и заложила основы национального самосознания, которое в последующие столетия превратит Францию в одну из ведущих держав Европы.
Предыстория: европейский заговор против Франции
К началу XIII века Франция находилась в состоянии хрупкого равновесия. Король Филипп II Август (1180–1223) унаследовал сравнительно слабое королевство, в котором реальная власть принадлежала могущественным вассалам — прежде всего герцогу Нормандии и королю Анжуйской династии Англии, Иоанну Безземельному.
Однако за три десятилетия правления Филиппу удалось значительно расширить королевский домен, отвоевав у англичан обширные территории — Нормандию, Мэн, Турень и часть Анжу.
Это вызвало тревогу не только в Лондоне, но и в Риме, и в германских землях. Папа Иннокентий III, стремившийся сохранить баланс сил в Европе, поддержал Иоанна Безземельного.
Тот, в свою очередь, заключил союз с императором Священной Римской империи Оттоном IV — внуком английского короля Генриха II и племянником самого Иоанна.
Оттон, находившийся в конфликте с папой и германскими князьями, видел в войне с Францией шанс укрепить свою власть.
Так возникла антифранцузская коалиция, объединившая Англию, Священную Римскую империю, Фландрию, Булонь и ряд других северных феодальных владений.
План был прост: Иоанн Безземельный должен был атаковать Францию с юго-запада, отвлекая силы Филиппа, в то время как Оттон IV с фландрским графом Фердинандом Португальским нанесёт главный удар с севера.
Ход битвы: стратегия, мужество и удача
Филипп II Август, получив известие о продвижении имперской армии, быстро перебросил свои войска на север. 27 июля 1214 года его армия, насчитывавшая около 6–7 тысяч человек (включая 1 200 тяжеловооружённых рыцарей), встретила объединённые силы коалиции численностью до 9–10 тысяч.
Несмотря на численное превосходство противника, французы имели ряд преимуществ: высокую моральную сплочённость, опытное командование и превосходную кавалерию.
Битва началась около полудня. Армии выстроились в три линии: левое крыло, центр и правое крыло.
Король Филипп лично возглавил центр, где находились королевские рыцари и пехота из Парижа. Левое крыло возглавил герцог Эд Бургундский, правое — Рено де Даммартен, граф Булонский, который, однако, вскоре предал Филиппа и перешёл на сторону коалиции — но уже после начала сражения.
Сначала инициатива была у коалиции.
Оттон IV лично повёл атаку на центр французов, стремясь убить или захватить короля.
В яростной схватке Филипп даже упал с коня и едва не погиб, но был спасён своими рыцарями.
Тем временем правое крыло коалиции под командованием Фердинанда Фландрского атаковало левый фланг французов, но было отбито благодаря упорству парижской пехоты и контратаке бургундских рыцарей.
Решающим моментом стал разгром левого крыла коалиции, где сражались немецкие и фламандские рыцари.
Французская кавалерия, возглавляемая графом де Клермоном и другими знатными баронами, прорвала вражеские ряды и обратила их в бегство.
Вскоре за ними последовал и центр Оттона, который, увидев поражение своих флангов, бежал с поля боя.
Битва закончилась полной победой Франции.
Потери коалиции были огромны: погибли или попали в плен многие знатные рыцари, включая графа Фердинанда Фландрского.
Император Оттон бежал в Кёльн, где вскоре был свергнут. Иоанн Безземельный, узнав о поражении, отступил в Англию, где вскоре столкнулся с баронским восстанием и был вынужден подписать Великую хартию вольностей.
Последствия: от феодального королевства к национальному государству
Победа при Бувине имела далеко идущие последствия.
Во-первых, она укрепила авторитет Филиппа II как «короля-победителя» и позволила ему консолидировать власть.
Во-вторых, Франция получила контроль над Фландрией и Булонью, что усилило её экономическое и стратегическое положение.
В-третьих, поражение Англии и Священной Римской империи ослабило их влияние на континенте на десятилетия.
Но главное — битва стала символом единства французского королевства.
Впервые в истории широкие слои населения — от рыцарей до горожан — осознали себя частью единого политического тела, защищающего «короля и королевство».
Хронисты того времени, такие как Гильом Бретoнский, описывали Бувин как «Божью победу», подчёркивая божественное покровительство Франции.
Это стало основой для формирования национальной идеи, которая в будущем проявится в Столетней войне и эпоху Возрождения.
Таким образом, Бувин — не просто военная победа, а поворотный момент в истории Франции.
Здесь, на поле боя, родилась не только новая держава, но и прообраз французской нации.
Художественный рассказ: «Кровь на поле Бувина»
Я не герой. Я — шевалье Жан де Монфор, племянник графа Шампани.
У меня есть замки, земля, деревни, поместье. Но главное — у меня есть меч, конь и имя, которое я должен оправдать.
А ещё есть — древнее имя. Род, богаче и более старый, нежели королевский. Но всё же, я — самый восторженный почитатель нашего короля!
И в тот день, когда солнце поливало яростным зноем поля Фландрии, я знал: либо я умру с честью, либо вернусь с землёй и славой.
Чем пахнет победа
Рассвет был серым, как лицо умирающего. Мы стояли лагерем у реки Марш, и в воздухе висел запах пота, навоза и страха. Только дураки описывают битвы в романтических тонах. Поле боя всегда пахнет скверно.
Оставим трубадурам романтику. Я, участник многих битв, знаю этот запах бойни. Кровь и требуха. Выпущенные кишки и обгадившиеся перед смертью солдаты.
Нет ничего романтического и героического в том, что одни люди решают убить других людей. Всё равно это убийство.
Армии сходятся, воины сражаются лицом к лицу, они используют колюще-режущие предметы для массового убийства. Та армия, которая убила больше людей, считается победителем. Вот и всё, никакой романтики.
Сражение — это когда множество мужчин, в основном молодых, встречается на небольшом участке земли, и начинает убивать друг друга. Как правило, земля под ними — это чавкающая, засасывающая по колено грязь, которая в процессе резни пропитывается кровью и навозом.
В грязи, крови и навозе мы топчемся и режем друг друга. Да, на знати могут в этот момент быть сияющие доспехи, золото и серебро, знать может быть надушена ароматами роз и вербены.
Но солдаты, рядовое мясо бойни — пахнет потом при жизни, и ливером кишок — в смертный час.
Но все эти скверные запахи не мешают иной битве придавать в историческом смысле аромат победы и рождения великих идей.
Битва при Бувине, как я её понимаю сейчас, пахла прекрасно. Она пахла Францией.
Страной, которая изобрела парфюмерию, хрустящий багет, превосходный сыр и тонкое вино.
До этого сражения мы не знали, что мы все — французы.
Мы порой называли себя франками, однако житель Аквитании готов был выпустить кишки жителю Иль-де-Франс, король — был просто человеком на вершине феодальной пирамиды, не контролирующий никого, кроме герцогов сюзерен, которого даже иной мятежный граф или барон мог игнорировать, как далёкую, находящуюся в Париже угрозу.
Я, как человек, в достаточной степени принюхавшийся к вони войны, обоняю эту битву на склоне своих лет, как ароматную орхидею, как королевскую лилию Флер-де-Лисс на орифламме, как ароматные сиреневые поля лаванды, которые растут под Парижем, благодаря унавоженной и окровавленной битве при деревеньке Бувинь.
Утро перед сражением
Я проверил ремни доспехов в третий раз, хотя знал: они держатся крепко. Конь мой, Буран — чёрный, как ночь в склепе, — фыркал и бил копытом по земле. Он чуял битву. Все мы чуяли.
Король Филипп стоял в центре лагеря, облачённый в кольчугу, поверх которой — синий плащ с золотыми лилиями. Он не кричал, не размахивал мечом. Он просто смотрел на нас — на тысячи мужчин, собравшихся вокруг него.
И в этом взгляде было всё: доверие, надежда, и что-то большее — почти как молитва.
— Сегодня мы не за землю сражаемся, — сказал он тихо, но так, что услышали все. — Мы сражаемся за Францию. Не за короля. Но за то, чтобы король, как бы он не назывался, сплотил единую нацию французов.
Чтобы земля, политая кровью наших предков, была спокойна для её землепашцев. Чтобы французские крестьяне осознали, какую именно землю они возделывают — французскую землю, и выращивали на этой французской земле плоды, которые мы, воины, должны сохранить и преумножить.
Для этого вы, воины, живущие намного лучше французских крестьян, питаемые их трудами и потом, должны сегодня отдать долги перед тружениками наших полей.
Вы должны сегодня умирать и убивать врагов, оправдывая своё предназначение и привилегированную жизнь, наполненную наслаждениями, коими были обойдены остальные.
Убейте врагов Франции, создайте Францию, защитите людей, французов, которые пока что себя таковыми не считают, обеспечьте мирную жизнь городам и деревням Франции, мужчинам и женщинам, и их детям!
Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Не от страха — от гордости. Я, ничтожный Жан де Монфор, — сражаюсь за Францию!
Я, сеньор и господин многих провинций, городов и деревень, хозяин многих тысяч крестьян и ремесленников;
я, представитель древнейшего и богатейшего рода, восходящего к длинноволосым королям династии Меровингов;
я, богаче самого короля, — после этой речи моего сюзерена был преисполнен решимости отдать, если нужно, мою жизнь, — ради Франции, страны, которая даже пока что не знала своего названия.
Первый удар
Мы выстроились рано. Левое крыло — бургундцы под Эдом. Центр — король и парижане. Правое — Рено де Даммартен… хотя позже выяснилось, что он уже договорился с Оттоном. Но в тот момент мы ещё не знали.
Армия коалиции приближалась медленно, как грозовая туча. Их знамёна — имперский орёл, фламандские львы, английские леопарды — развевались на жарком ветру. Не меньше десяти тысяч. У нас — меньше. Но у нас — дух.
Дух Франции. Наш король, друг и враг великого полководца англичан, всё-таки говорящего по-французски, Ричарда Львиное Сердце, павшего от болта арбалета при осаде замка Шалю, не был столь же опытным военачальником, но он всё-таки стал отцом французской нации.
Не убив Ричарда, мы, французы, не состоялись бы как нация.
Выстрел из арбалета, сделанный французским рыцарем Пьером Базилем, — устранил единственную преграду на нашем славном пути. После взятия замка с нашего героя англичане содрали кожу, и после этого он был разодран четвёркой лошадей.
Базиль стал мучеником на пути обретения осознания национальной идентичности, да пребудет он навечно в раю.
Но вернёмся к битве.
Первыми ударили имперцы. Император Оттон, высокий, в золотом шлеме, повёл свою гвардию прямо на центр. Я видел, как германские копья вонзились в наши щиты, как кони врезались в ряды пехоты. Земля дрожала. Крики, лязг стали, хруст костей — ад, сотканный из звука и боли.
Я был в первом ряду. Мой меч — старый меч Меровингов — вспорол горло одному германцу, второго я сбил с коня ударом щита. Рядом пал Жильбер де Ланжюмо — мой друг с детства. Его конь споткнулся, и три копья вонзились в его грудь.
Он умер с улыбкой.
Падение короля
И тут я увидел, как Филипп упал. Его коня подкосила стрела, и король рухнул в грязь. Вокруг него сразу сомкнулись враги. Я закричал — не помню, что именно, — и ринулся вперёд.
Вместе со мной — десятки других, тяжёлых всадников, элита французского рыцарства.
Мы прорывались сквозь щиты и копья, как сквозь туман...
Я не помню дальше почти ничего...
Помню, как граф де Клермон сбил с коня одного из нападавших. Я вонзил меч в бок другого.
Кто-то крикнул: «Король жив!» — и это слово пронеслось по рядам, как ветер.
Филипп поднялся, окровавленный, но живой. Он схватил меч и снова встал в строй. Тогда я понял: мы не можем проиграть. Не сегодня.
О Боже. Что заставило короля нестись в гуще битвы, рискуя всем?
Если бы первый король всей Франции, король всех французов Филипп II Август был бы убит тогда, то мою Родину, милую Францию, растащили бы на части англичане и германцы...
Однако я понимаю, почему король бился в той битве. По той же причине, что и я.
Наш король отдавал дань тем французам, которые не зная ещё о том, что они французы, кормили короля и его герцогов, графов и баронов;
надеясь на то, что армия в решающий час их защитит и предоставит возможность возделывать родную землю, рожать детей, торговать, строить, изготавливать одежду, посуду и другую домашнюю утварь;
чтобы девушки любили парней, чтобы юноши любили женщин, ради мира, ради общей идеи — наш король проливал свою голубую кровь, рисковал жизнью, сражаясь в первых рядах...
И я был счастлив отдать жизнь за такого короля...
Правое крыло рушится
Но не всё шло гладко. На правом фланге Рено де Даммартен, предатель, отступил. Его люди бежали, открывая фланг. Фламандцы под командованием Фердинанда ворвались в нашу линию. Я видел, как пехотинцы из Амьена падали под ударами топоров. Но тут в бой вступили бургундцы.
Герцог Эд, огромный, как медведь, повёл своих рыцарей в контратаку. Я присоединился к ним. Мы ударили во фланг фламандцам, и их строй дрогнул. Фердинанд, в зелёном плаще, пытался удержать людей, но тут его конь споткнулся, и он упал. Его схватили. Битва на этом крыле была выиграна.
Последние часы сражения я провёл как будто в бреду. И плохо помню подробности финала.
Не доверяйте рассказам трубадуров о романтических подробностях сражений рыцарей без страха и упрёка. Проведя несколько часов в доспехах, рыцарь вынужден несколько раз опорожнить свой мочевой пузырь, и счастье тому, чей кишечник достаточно твёрд для того, чтобы выдержать.
Вам неприятно это узнать?
Вас, романтиков, не впечатляет выпушенная из под взрезанной брюшины требуха, кровь, льющая из взрезанных мечом артерий, вам неприятны хрипы и стоны умирающих людей, их предсмертные конвульсии?
Не думайте, что воинам всё это по нраву.
Но есть разница между феодальной битвой между баронами за мост черед реку или деревеньку, и сражением за нацию.
За битву при Бувине мне отпущены многие грехи.
Победа
К полудню всё решилось. Центр коалиции рухнул. Оттон бежал, бросив знамя. Его гвардия рассыпалась. Мы гнали их до самой реки, рубя в спину. Я убил ещё двоих — одного — в ярости, второго — из милосердия, чтобы не мучился.
Когда всё стихло, я стоял посреди поля, окровавленный, без шлема, с треснувшим щитом. Вокруг — трупы, стонущие раненые, вороны уже кружили над нами. Но я был жив. И Франция — тоже.
Эпилог
Через неделю король пожаловал мне землю под Орлеаном. Как будто мне мало было земли от моих знатных предков. Однако пожалованная моим сюзереном земля накладывала на меня обязательства оммажа, присяги на верность королю.
Я женился на дочери местного барона, хотя мог бы по знатности рода претендовать хоть на принцессу. У нас родились дети.
Впервые среди моих знатных предков брак по расчёту не играл никакой роли. Я просто влюбился. Полюбил женщину, наплевал на её скудное приданое, и женился на француженке.
По любви.
И у нас родились французские дети.
Каждую годовщину Бувина я встаю на колени и молюсь за тех, кто пал. За Жильбера. За парижских пехотинцев. За всех, кто дал мне эту жизнь.
Потому что в тот день мы не просто выиграли битву. Мы создали Францию. И я — часть её крови.
PS. Битва при Бувине и остальные исторические детали — изложены в точном соответствии с историей.
По теме: