Комната напоминала поле боя после нашествия орды варваров. Посреди этого апокалипсиса, с ног до головы украшенная паутиной, стояла Ирина Петрофанцева, учительница русского языка и литературы с тридцатилетним стажем, и пыталась принять волевое решение насчет трех тазиков.
— Ира! — из глубины квартиры донесся голос ее мужа, Андрея. — Ты не видела, куда я дел перфоратор? Или мы его сдали в утиль вместе со старым холодильником?
— Дорогой, — отозвалась она, стараясь, чтобы голос не выдавал эмоций. — Если бы я знала, что такое перфоратор, возможно, наша семейная жизнь сложилась бы иначе. Это тот, который жужжит, или тот, которым дырки делают?
Из-за угла, опершись о косяк, появился Андрей. Муж, инженер теплосетей, человек, в чьих жилах текла, как она подозревала, не кровь, а антифриз. На нем были застиранные тренировочные штаны неопределенного цвета и футболка с надписью «Я тебя люблю».
— Тот, который жужжит, — терпеливо пояснил он.
— А, этот! Он в пакете с надписью «Не выбрасывать, мужу для работы». Рядом с коробкой «Симфонии моей души», где лежат мои школьные фотографии.
Андрей удалился в направлении прихожей. Ирина же вернулась к своим тазикам. Один был с дыркой, второй — без ручки, а третий — целый, но в нем завелись какие-то личинки. Выбросить все три? Рука не поднималась. Ведь в них мылись их дети, когда они были маленькими! Хотя, если подумать, дети уже много лет как выросли и живут отдельно, а личинки, судя по всему, появились совсем недавно.
— Ира, а куда мы денем коллекцию твоих фигурок котов? — снова раздался голос мужа. — Их у тебя сорок семь штук. Занимают целую коробку.
— Это не просто коты, Андрей! — возмутилась она. — Это материальное воплощение моей нерастраченной нежности! Каждый со своим характером! Вот этот, в шляпе, очень похож на нашего Васю, который сбежал к бабушке Нине в прошлом году!
— Бабушка Нина живет в пятиэтажке без лифта, а Вася весит семь килограмм. Он не сбежал, он эвакуировался от твоей любви, — констатировал муж. — Может, оставим три самых ценных? Самого лысого, того, что на мячике, и того, что смотрит на нас как на недоразумение?
Они спорили еще полчаса. В итоге коты поехали с ними. Все сорок семь. Потому что выбросить любого из них было равносильно предательству. Пока они препирались, Ирина наткнулась на пачку их с Андреем писем друг другу, которые они писали, пока он был на практике на далекой теплостанции. Бумага пожелтела, чернила выцвели.
— Смотри, — прошептала она, протягивая ему конверт. — Ты писал, что скучаешь, и что у вас в столовой варят компот из сухофруктов.
Андрей взял письмо, на его обычно непроницаемом лице промелькнула тень улыбки.
— А ты мне отвечала, что твои десятиклассники написали диктант без единой двойки, и ты в честь этого купила торт «Прага».
— Помню. Ты рассказывал, как чинил задвижку на магистрали в сорокаградусный мороз, а я слушала и думала, какой же ты у меня герой.
Они стояли среди коробок, развалов и пыли, держа в руках свидетельства их счастливой юности. Вся их жизнь, вся общая история была разобрана по ящикам, перевязана веревками и подписана черным маркером. «Кухня. Посуда», «Зал. Книги», «Ванна. Хлам», «Ирина. Сентименты».
На следующее утро они вынесли последние коробки. Ключи от квартиры оставили соседям. Что делать с квартирой, пока так и не решили. Прощание с городом было стремительным и немного нелепым. Их машина, нагруженная до предела, вызывала ассоциации с муравьем, который тащит гусеницу в три раза больше себя.
— Ничего не забыли? — спросил Андрей, заводя мотор.
— Гаси свет, выключай газ и забирай с собой кота, — автоматически ответила Ирина, оглядываясь на подъезд, в котором они прожили двадцать пять лет. — Только кота у нас нет.
— Значит, все в порядке, — констатировал он. — Ты уже сорок семь забрала.
Машина тронулась. Ирина смотрела в боковое зеркало, в котором медленно уплывал назад ее старый, такой привычный мир. Сибирское солнце бросало на стены домов прощальные блики. Впереди был Петербург. Город ее мечты, город белых ночей, разводных мостов и, как она потом узнает, совершенно непредсказуемой погоды. Но тогда она этого еще не знала. Она просто сжала ладонь мужа и подумала: «Ну что ж, Ленинград, встречай. Везу тебе сорок семь котов и одного инженера».
* * *
Петербург встретил их не бархатным шепотом невских волн, а оглушительным грохотом ремонтируемой мостовой прямо под окнами новой квартиры. Первым делом предстояло покорить местное метро — систему, чья сложность, как заключил Андрей, превосходила схему теплотрасс всего Новосибирска.
— Смотри, — он развернул схему, купленную в кассе. — Вот линии, вернее, ветки метро. Мы здесь. Нам нужно добраться до центра. По логике, садимся на синюю, выходим на «Технологическом институте», переходим на красную.
— По логике, — кивнула Ирина, с надеждой глядя на разноцветные нити переплетенных маршрутов.
Через полчаса они все еще ехали по синей линии. Мимо окон задумчиво проплывали станции с непривычно пышными названиями.
— Андрей, — осторожно сказала Ирина. — Мне кажется, мы должны были добраться?
— Не может быть, — пробурчал муж, вновь обращаясь к схеме. Внезапно его лицо вытянулось. — Так. Могли.
— Поздравляю, — сказала молодая девушка в наушниках, сидевшая напротив. — Вы только что совершили обряд посвящения в пассажиры питерского метро. Теперь можете ехать по делам.
Выйдя на нужной станции, они оказались на поверхности и замерли в недоумении. Исчезло солнце, которое еще час назад приветливо светило в окна их квартиры. Небо затянула сплошная серая пелена, и с нее, не предупреждая, хлестко хлынул дождь. Они стояли под узким козырьком, глядя на потоки воды, стекавшие с крыш. В руках у Ирины были только солнечные очки, наивно приготовленные с утра.
— В Новосибирске, — начала она, пряча очки в сумку, — если утром светит солнце, то оно, как правило, светит до вечера. Или с утра идет снег, и тогда он идет целый день. Все честно.
— Здесь, — философски заметил Андрей, поднимая воротник куртки, — климат, судя по всему, находится в состоянии перманентного выбора между прекрасным и ужасным. Нужно приобрести соответствующее обмундирование.
Спасительным пристанищем оказался небольшой магазинчик с уютно мерцающей вывеской. Внутри пахло дождем и свежей шерстью. К ним подошла продавщица, хрупкое создание с фиалковыми волосами и умными глазами.
— Вам помочь?
— Да, — четко сказал Андрей, стряхивая с себя капли воды. — Нам требуются непромокаемые куртки. И, вероятно, термобелье.
— Хороший выбор, — одобрительно кивнула девушка. — А бадлон под куртку планируете?
Ирина и Андрей переглянулись. В глазах Ирины читался немой вопрос: «Бадлон? Это что-то из местного фольклора?»
— Простите, что? — уточнила Ирина, стараясь придать лицу выражение вежливой заинтересованности.
— Бадлон, — терпеливо повторила продавщица, как будто объясняла что-то очевидное. — Ну, свитер.
«Ага, — пронеслось в голове у Ирины. — Значит, «бадлон». Не «кофта», не «водолазка», а именно «бадлон». Звучит солидно, почти как фамилия какого-нибудь голландского мореплавателя».
— Спасибо, мы рассмотрим этот вариант, — с невозмутимой вежливостью ответил Андрей, уже разглядывая полки с куртками.
Через двадцать минут, облаченные в новые непромокаемые куртки и с гордым приобретением — двумя «бадлонами» — в пакетах, они снова вышли на улицу. Дождь уже стихал, превратившись в мелкую водяную пыль.
— Лингвистическая адаптация, — изрек Андрей, подставляя лицо под мокрую свежесть, — является не менее важным этапом освоения новой территории, чем бытовая.
— Согласна, — кивнула Ирина, поправляя капюшон. — Теперь я знаю, что «шаверма» здесь — это не диагноз, а еда.
Уголки губ Андрея дрогнули. Это было максимальным проявлением безудержного веселья в его исполнении. Они пошли по мокрому блестящему асфальту, и город, который еще утром казался холодным и неуютным, вдруг начал понемногу раскрываться перед ними — не парадный, а настоящий, живой, где носят бадлоны и знают толк в хорошей шаверме.
* * *
Школа, в которую устроилась Ирина, располагалась в старинном здании с высокими потолками, пахнувшим старыми книгами и слабым, но стойким ароматом школьных обедов. Это пахло Историей с большой буквы, и Ирина поначалу чувствовала себя почти что виноватой, что ее сибирский педагогический опыт вторгается в эту ауру.
На первом же уроке в десятом «А» по современной русской литературе ее ожидал сюрприз. Разбирая программное произведение, она попыталась провести параллели с современной поэзией.
— Рифма, конечно, может быть не только точной, но и ассонансной, — объясняла Ирина, — а иногда поэты и вовсе отказываются от нее, используя верлибр…
— Верлибр — это для слабаков, — раздался с задней парты уверенный голос.
Ирина подняла глаза. Произнес это молодой человек по имени Артем, с внимательным, насмешливым взглядом.
— В смысле? — не нашлась она.
— Вот рэп — это да. Там и рифма сложная, и ритм, и смысловая нагрузка огонь. Каждый панч — как удар ниже пояса, только красиво.
В классе воцарилась тишина. Ирина почувствовала, что почва уходит из-под ног. Она тридцать лет учила детей анализировать тютчевские параллелизмы, а тут — «удар ниже пояса».
— Хорошо, — сказала она, откладывая в сторону конспект. — Продемонстрируйте. Приведите пример.
Артем не заставил себя просить. Он прочитал отрывок из своего текста. Это был плотный, многослойный поток метафор, отсылок и рифм на грани абсурда, но выстроенный с железной внутренней логикой. Ирина слушала, и ее аналитический ум, настроенный на ямбы и хореи, с изумлением признал: это была сложно организованная структура, требовавшая и от автора, и от слушателя немалой интеллектуальной работы.
— Вы нас учите литературе классической, — сказала другая ученица, рыжеволосая Алина. — А мы вас — современной. Так по-честному.
Этот паритет был установлен. Ученики стали приносить ей свои тексты, объяснять структуру рэп-баттлов, учить различать «панчлайны», «диссы» и «кики». Они открыли ей целый пласт культуры, о котором она знала лишь понаслышке.
Однажды, проверяя сочинения по «Преступлению и наказанию», Ирина обнаружила на своем столе аккуратно положенный блокнот. На обложке было написано: «Для ваших экспериментов. Раунд».
В тот же вечер, готовя ужин, она размышляла об этом. «Ирония судьбы, — думала, помешивая суп. — Тридцать лет я учила детей входить в мир текста, расшифровывать коды, оставленные классиками. А теперь они вводят меня в свой мир, со своими шифрами и правилами. Оказывается, я не хранительница сакральных знаний, а равноправный участник обмена. Непривычно. Даже немного страшно. Но стимулирующе».
Андрей, вернувшись с работы, застал ее за необычным занятием: Ирина, нахмурив лоб, что-то бормотала себе под нос, водя ручкой по тексту в блокноте.
— Что это ты заклинания читаешь? — поинтересовался он, снимая куртку.
— Это не заклинания, — с достоинством ответила Ирина. — Это я работаю над рифмой. Здесь нужен точный панч, чтобы завершить куплет. Антиципация подвела.
Андрей медленно моргнул.
— Я ничего не понял, но звучит угрожающе. Успехов.
Ирина улыбнулась. Она снова чувствовала себя ученицей. И это чувство было не унизительным, а освежающим, как питерский дождь.
* * *
Прошло полгода. Андрей, стоя у окна их новой квартиры с видом на канал, заявил:
— Система теплоснабжения Василеостровского района имеет ряд интересных инженерных решений. Но есть и недостатки.
— Это твой способ сказать, что тебе здесь нравится? — уточнила Ирина, не отрываясь от ноутбука.
— Это констатация факта. А что ты делаешь?
— Анализирую спрос на нетривиальные экскурсионные услуги.
Они вышли на набережную. Шел мелкий дождь, но они были к нему готовы. Прогуливаясь, они наблюдали за группами туристов с зонтами и гидами, держащими флажки.
— Стандартный продукт, — констатировал Андрей. — Исторические справки, архитектурные стили. Не хватает практического компонента.
— Именно, — кивнула Ирина. — Никто не рассказывает, как выжить. Как не заблудиться в метро. Где купить нормальный бадлон, а не сувенирный. Как отличить кафе для местных от ловушки для туристов.
— Бытовая адаптация, — резюмировал Андрей.
Идея оформилась спонтанно, во время прогулки на кораблике по каналам. Они были под мостом, когда Ирина сказала:
— Знаешь, что нужно людям, которые только что приехали? Не экскурсия «Достоевский в Петербурге». А экскурсия «Бадлон и шаверма в Петербурге». Как выбрать, где надеть и как не промокнуть.
Андрей медленно кивнул. В его глазах зажегся огонек инженера, увидевшего изящное решение задачи.
— Слоган мог бы быть таким: «Бытовые экскурсии для тех, кто в Санкт-Петербурге в первый раз. Надевайте свой бадлон».
Она рассмеялась. Это был смех облегчения и принятия. Они стояли на палубе, два пятидесятилетних человека, начавших все с чистого листа. Город перестал быть враждебной системой. Он стал их проектом. И проект этот имел все шансы на успешную реализацию.
Автор: Арина Демидова
---
---
Стерпится-слюбится
Оля была самой обыкновенной девушкой, каких сотни и тысячи. Россыпь веснушек на носу, выгоревшая на солнце солома волос, небольшие и не очень выразительные глаза. Не дурнушка, но и не красавица. Так себе, с серединки на половинку, даже если накрасится.
Никто этому не удивлялся, пальцем на нее не показывал, и жизнь не портил. Наверное, потому, что жизнь эта была простая и обыкновенная. Тихая. Спокойная. Размеренная жизнь семидесятых годов прошлого века. Люди вставали под «Пионерскую зорьку», пили чай с докторской колбасой, обжаренной на чугунной сковородке. Надевали привычные, иногда, порядком застиранные вещи и штопанные женами носки. Чистили ботинки ваксой. Причесывались перед трюмо. Дети повязывали пионерские (не всегда проглаженные утюгом) галстуки на шею и оправляли форменные платьица.
Мамы с кряхтеньем надевали разношенные туфли и сетовали на лишний вес. Болоньевые плащики неярких расцветок мелькали тут и там на городских улицах. Мамы спешили на работу, решая в голове тысячу задач: постирать, погладить, достать, выстоять и тому подобные мелочи которые – вовсе не мелочи). Мужики покуривали по пути на завод. Некоторые, особо грамотные, задерживались у стендов с газетами и читали новости. Школьники бежали вприпрыжку (если скоро каникулы), и тащились поди как (если на улице шел противный дождь, и каникулы только-только закончились).
Обычная суета, которую тогда никто не замечал, и которую сейчас вспоминают с особой теплотой те самые школьники в пионерских галстуках. Тогда и деревья были большие, и фильмы – душевные, и дикторы читали новости страны разборчиво и медленно, а не трещали, как сороки, глотая целые слова.
И вот наша Оля, девушка двадцати лет от роду, ни плохая, ни хорошая, самая обыкновенная девушка, в модной кофточке «лапша» с разноцветными хорошенькими розочками вокруг выреза, шла себе на работу, ни о чем таком не думая. А чего думать? Мама Рая к вечеру обещала испечь блинчиков и, прибрав за шиворот папу Витю, прихватив младшего брата Сеньку и рюкзак с продуктами, и пару яблоневых саженцев, и еще чего-то для сада, всем семейством отправиться в деревню на все выходные. На картошку.
Она бы и Олю прихватила, потому что, картошка – дело общее, семейное. И тут не должно быть никаких отлыниваний. Есть картошку любят все! Сажать-копать никто не хочет. А надо сажать, копать, окучивать, не смотря на погодные условия. Но Оле повезло. Оле сегодня в день, завтра в нее ночная смена, а послезавтра ей с четырех выходить. Потому что сменщица в отпуск пошла, и начальник попросил «подсобить», так как замену не найти. И Оля согласилась. Начальник премию обещал. Почему бы не поработать? Уж лучше, чем толкаться с другими огородниками в тесном автобусе, а потом, наскоро выпив чаю, томиться всей семьей на картофельном поле под командирский мамин тон.
А там папа начнет дурить и бегать к тестю «помогать топить баню». И у него после такой «помощи» необычно ярко засияют глаза. И нос покраснеет. И будет папа к вечеру совсем уж веселенький и чуть тепленький. Деду Коле, главное, хоть бы хны. Стоит и не падает. А папеньку развозит, как поросенка. . .
. . . дочитать >>