Юрий Соловьев продолжает работать в Институте биофизики. Сегодня он рассказывает о выездах в Семипалатинск.
Экспедиции
У института была основная задача: изучать действие на животный организм ионизирующего излучения, так сказать, в его главной ипостаси - непосредственно при взрыве ядерного оружия. А также его отдаленные последствия. Для этого ежегодно, а иногда и несколько раз в году комплексные группы сотрудников из разных подразделений выезжали в экспедицию на Семипалатинский атомный полигон. В открытую слово «Ceмипалатинск» не произносилось, но, конечно, все знали, что там делается.
Молодой здоровый лаборант
Условно все это место называли Лимонией. Иногда его еще называли -«межведомственный санаторий».
Из нашего отдела постоянным участником испытаний, почти с самого их начала был Володя Шиходыров, но объем работы увеличивался, и ему в помощь стали выделять новых сотрудников. Само собой разумеется, в первую очередь привлекли меня - старший лаборант, молодой и здоровый.
Большинство старших сотрудников старались от этого дела отлынивать, хоть там и платили двойной оклад при полном содержании. Дело было физически тяжелое и «грязное». Во всяком случае, все, включая Шиходырова, кто туда многократно выезжал, уже давно умерли.
Рыбников улетел
B 1957 году мне пришлось несколько раз выезжать в Лимонию. Это были впечатляющие поездки. Во-первых, из Москвы летали всегда с пересадками и внезапными отклонениями от прямого курса. В пути делали две-три посадки. Обычно летали на самолетах Ли-2, иногда - на Ил-12. При этих плановых или вынужденных (чаще всего из-за грозовых фронтов) посадках приходилось наблюдать различные смешные и грустные события. Так, в Омске к оказавшемуся там известному уже киноактеру Николаю Рыбникову пристал пьяный офицер.
Хотел подружиться и естественно, выпить со знаменитым артистом. Пошли, выпили. Рыбников улетел, а офицер проспал посадку на свой рейс. Потом ходил и всем жаловался: «Вот, сука, улетел без меня!». Ему было плохо - его предали, да еще похмелье.
Условный сухой закон
Из Семипалатинска до так называемого аэродрома «Планктон» летели на военных самолетах. Аэродром был пограничным пунктом с самой жесткой проверкой и досмотром всего багажа. Полигон считался военным гарнизоном, и там был сухой закон. Поэтому, если у кого-то находили бутылку водки, коньяка или вина, солдатик брал ее родимую, целовал в донышко и на глазах хозяина бутылки разбивал о бетонный столбик. Осколки и содержимое попадали в окружающую столбик ямку.
Опытный Шиходыров весь спирт в качестве рабочего реактива отравлял спецбагажом, который доставляли в упакованном виде прямо в помещения экспериментального сектора на полигоне, а там мы уж сами им распоряжались, куда и сколько. Так же поступали и технические специалисты, которые привозили много спирта, как они выражались, «для протирки оптических осей приборов». Поэтому сухой закон в этом гарнизоне был понятием условным, и после работы, вечерами, из каждого окна гостиничных слышались не очень трезвые голоса, смех или песни под гитару.
Страна Лимония и Лос-Аламос
Объединились в один колхоз,
Задачи общие и цель ясна,
И перспектива уже видна.
(Из популярной местной песни).
Малярия и другие напасти
На полигоне была по-настоящему трудная и во всех отношениях грязная работа. Само пребывание в тех местах уже было определенным морально-физическим испытанием. Еще мой отец, в 1930-х годах съездивший под Ceмипалатинск в экспедицию, в Голодную степь, достаточно там натерпелся и привез изматывавшую его много лет малярию.
Меня малярия миновала, но самых различных видов гнуса там имелось в изобилии. Причем его количество в течении всего весенне-летне-осеннего периода не уменьшалось, менялись только разновидности. То бывала мошка жужжащая, то бесшумная. Последняя - особенно коварна и опасна. Во-первых, она набивалась в рот и внос, лезла в глаза, а уж если кусала, результат был такой, как будто тебя стукнул боксер..
Осенью и в начале зимы особым испытанием были ветры. От жилого городка до научного сектора приходилось идти голой степью около двух-трех километров. В хорошую погоду это была довольно приятная прогулка, а в ветреную - даже здоровые, сильные офицеры, ездившие на работу на велосипедах, не могли двигаться, их просто сносило ветром.
Ловить стерлядь в Иртыше
Городок, где мы жили, имел несколько названий: Москва-400, Семипалатинск-21, позже и сейчас - Курчатов. Располагался он недалеко от берега Иртыша.
Течение у реки очень сильное. Нырнув, ты через несколько секунд выныривал в двадцати-тридцати метрах ниже по течению. Поэтому купание в Иртыше заключалось в усиленном плавании против течения, чтобы остаться примерно на одном и том же месте. В то время в реке водилось много различной рыбы. Мы, командированные, на самодельную снасть - донки-закидушки - всегда ловили достаточное для хорошей ухи количество стерляди, про которую я до этого только читал.
Время от времени особисты собирали народ на инструктаж. Учили, как и что говорить про то, где мы были и что делали, если нас об этом будут спрашивать по прибытии домой. Например, как объяснить наш загар: «Говорите, что были в Кpыму». Народ, конечно, веселился.
Полигон
Собственно полигон с «испытуемым устройством» находился в нескольких десятках километрах от городка.
Были еще промежуточные пункты с временным легким жильем, запасом воды и доставкой cухого пайка. На одном из таких пунктов, который назывался просто «Ш», я с Жорой Иваненко несколько раз ночевал. Мы высаживали своих подопытных животных в траншеи и укрытия, но из-за отсрочек испытания вынуждены были возвращаться к ним, кормить и поить. Это была большая радость для собачек, но для нас очень грустное и тяжкое занятие.
Окружающая картина поначалу очень впечатляла. Ровная, как стол, степь с очень скудной растительностью, клубки перекати-поля и редкие столбики неподвижно стоящих навытяжку сусликов. Палящее солнце и голубое, иногда темно-синее небо с видом далеких колеблющихся в мареве rop.
Короткая служба
Работу по размещению животных и погрузке их после испытания вместе с нами выполняли солдаты срочной службы. Эти молодые преимущественно деревенские парни служили на полгода меньше обычного срока и были довольны, не задумываясь о возможных последствиях своей короткой службы.
Они все выполняли быстро, молча, серьезно. Мы работали в комбинезонах, тяжелых сапогах, респираторах, перчатках, очках. Солдаты часто снимают перчатки, в них неудобно отстегивать животных от цепей. По инструкции, перчатки снимать, конечно, запрещается, но неизвестно, что лучше: быстро все сделать и уехать или соблюдать инструкцию и долго здесь находиться.
Персональные дозиметры были у каждого из нас. По возвращении их забирала дозиметрическая служба. О показаниях никакой информации не сообщали. Мы писали отчет и уезжали. А физиологи оставались наблюдать за своими четвероногими «пациентами» в динамике.
***
Мы возвращались в Москву с кирпично-красными лицами и к концу года получали премию с записью в приказе: «За образцовое выполнение особо важного правительственного задания».
Продолжение следует.
Все воспоминания Юрия Соловьева можно почитать здесь: