Картошку с огорода Пелагея ссыпала в старой хатке в углу около печки. Погреб вырыть не успела – было много работы с домом, к тому же нужно было строить сарайчик для телки, которая пока стояла в колхозном коровнике. Пелагея все чаще думала о том, что сейчас Николай будет плохим помощником. Ему нужно будет беречься, наверное, не один год, пока все не встанет на свои места. Тем более, что его сейчас нет рядом. Он мог бы договариваться с мужиками о строительстве. Ведь одно дело – одинокая женщина с детьми без жилья, и совсем другое – постройки во дворе, когда в доме есть мужчина.
Сразу после школы Толик переодевался, и они шли в огород. Пелагея копала, а дети выбирали картошку в ведра. Даже маленькая Лида собирала клубни и носила их в ведро. Пелагея потом относила эти ведра во двор, рассыпала по полу в хатке, чтобы картошка просыхала. Под картошкой было занято пол-огорода: Пелагея боялась, чтобы ее хватило до нового урожая. А теперь ее предстояло выкопать.
Пелагея видела, что в каждом огороде к вечеру собираются все, кто может работать – убрать нужно успеть до дождей, которые могут начаться каждый день. Пока что прогноз был хороший, но погода – это дело такое неустойчивое! Пелагея уставала так, что, казалось, не сможет поднять руки, но вечером снова ехала на ферму...
В огородах стали сжигать ботву, и над селом разлился запах печеной картошки. Конечно, что может быть вкуснее только что выкопанной, обугленной, но такой рассыпчатой, ароматной, какой она уже не будет никогда! Когда Пелагея вернулась с вечерней дойки, она увидела, что дети сгребают сухую ботву в кучу. Лида побежала ей навстречу, на ходу рассказывая, что Толик пообещал им вкусную печеную картошку.
- А мы уже кушать хотим! – закончила она.
- А где ты взял спички? – строго спросила Пелагея.
Она запрещала трогать их, ведь кругом все такое сухое, что моментально вспыхнет.
Толик смущенно переступал с ноги на ногу, подгребая сухую траву в кучу. Здесь же уже лежала кучка картошки. Пелагея увидела, что она была подобрана вся как одна: одного размера и даже одной формы.
- Кто картошку-то выбирал? – спросила она.
- Мы сами, - ответила Лида, понимая, что ей достанется меньше всех, ведь она самая младшая.
- Молодцы, правильно выбрали. Крупная долго печется, а мелкая быстро подгорает. Так где спички взял? – строго еще раз спросила Пелагея.
- Я осторожно, - пробормотал Толик, - я умею. Я потом на место положил бы.
- Ладно, давай мне коробок!
Пелагея сама подожгла кучу сухой ботвы с травой. Сверху оказались стебли полыни. Ее белесоватые листья хорошо выделялись из всей травы. Пелагея взяла веточку, поднесла к лицу. Полынь пахла так сильно, Пелагея вдохнула полной грудью ее аромат. Она любила этот запах с детства, когда еще ее мать посыпала полынью земляные полы в хате, говоря, что этот запах убивает всякую заразу, и даже лечит туберкулез. Пелагея, конечно, помнила только запах, горький и свежий одновременно, который возвращал ее в детство. Она слышала, что говорили: горькая, как полынь, и когда-то попробовала ее на вкус. Полынь действительно была горькая.
В огороде было уже совсем темно, особенно за границей огня. Лида покрепче прижалась к матери, глядя в огонь. Скоро Толик стал прутиком выкатывать из еще горячей и светящейся огоньками золы картофелины. Девчонки бросились собирать их, но сразу же откинули – картошка была очень горячей. На лице Лиды появилось страдальческое выражение. Пелагея подула на ее ладошку:
- Что ж ты хватаешь? Она ж из огня прямо! Подожди немного.
По движениям Толика было видно, что он не в первый раз достает картошку из костра. Пелагея усмехнулась: конечно, с ребятами он не раз жег костры и пек там картошку. Она взяла одну, разломила, вспомнила, что хорошо бы посолить, и Толик, словно услышал ее мысли, достал из кармана бумажку с завернутой в нее солью. Пелагея улыбнулась, взяла щепотку, посолила разломленную картофелину и дала девочкам. Они немедленно стали есть ее. Лида перемазалась в саже, но ела с таким аппетитом, что Пелагее тоже захотелось.
Костер прогорел, Пелагея заставила Толика принести воды, чтоб не осталось ни огонечка, и, собрав остаток картошки, они пошли во двор. Вымыв перед порогом в тазу ноги, они вошли в дом. Дети все еще входили в него медленно, словно боясь, что это не настоящее, что все может исчезнуть. Пелагея зажгла лампу, поставила ее на стол в передней. На примусе согрела чай, потом поставила ведро воды, чтобы вымыть всех как следует – завтра Толику в школу, да и в пыли все с огорода.
Уложив детей, вынеся воду, она устало села на табуретку и почувствовала, как потянуло поясницу. Действительно, в последнее время ей приходилось много потрудиться, отдыхала только ночью, которая была такой короткой...
Николай зашел в кабинет врача, попросил разрешения позвонить. Его завтра обещали выписать, и он хотел попросить, чтобы председатель прислал машину или разрешил заехать за ним того, кто будет в районе. Врач разрешил, и Николай набрал номер коммутатора.
Он очень волновался, ведь не был дома уже два месяца. Сначала он хотел ехать сразу к Пелагее, но потом передумал: дома все его вещи, одежда, да и с пустыми руками идти к ней он не хотел. Он представлял, как удивится Поля, когда увидит его входящим во двор. Он немного хромал, но доктор сказал, что это пройдет, нужно только поберечься какое-то время. А он уже соскучился по работе, по людям, по товарищам своим.
Лешка Махнев заехал за ним ближе к обеду. Николай уже сидел в больничном дворе под раскидистым абрикосом. Увидев Николая, он окликнул его, и скоро они уже ехали по пыльной дороге. Николай смотрел в окно, с волнением глядя на поля, лесополосы, вдыхая запахи приближающейся осени. Лешка спрашивал, как здоровье, не устал ли он отдыхать.
- А теперь где ты будешь работать?
- Не знаю, - отвечал Николай, - хочу на свой трактор. Но пока не смогу.
- А куда ж ты? В сторожа, что ли?
- Не знаю, Леха, время покажет.
- И куда тебя везти? Говорят, что вы с Полькой Смирновой сходитесь?
- Кто говорит? – спросил Николай. – И кому какое дело?
- Да не, я ничего, она бабенка хорошая, работящая, да и вообще...
Он сделал движение рукой, которое, видимо, должно было показать, какая Пелагея.
- Что вообще? – вдруг вспыхнул Николай. – Откуда ты знаешь, какая она вообще?
- Ты чего, Коля? – удивился Лешка. – Я ж по-доброму.
- Домой вези, - буркнул Николай.
До самого дома он молчал. Он вдруг подумал, что ведь на нее многие заглядывались, а его не было так долго. Мало ли...
Мать встретила его радостно – она тоже боялась, что он поедет сразу туда.
- Сынок! Слава Богу! - воскликнула она, выйдя на крыльцо, услышав звук остановившейся машины.
Она бросилась к нему, обняла, залилась слезами.
- Ну вот! – обнял ее Николай. – Чего ж ты плачешь? Я уже дома.
- Дома, дома, - приговаривала Ульяна, идя за сыном в дом.