План, распечатанный на глянцевой бумаге, лежал на столе, как приговор: «Схема развития ребенка от 0 до 3 лет. Составила: бабушка Лариса».
Алиса замерла в дверях кухни. Палец все еще сжимал ключ от квартиры. Тишина. Где-то капала вода. А листок будто гудел, нарушая покой своим существованием. Она медленно подошла, боясь дотронуться. Полтора года брака. Полтора года едва уловимых уколов, «добрых» советов, взглядов, сканирующих ее с головы до ног. Но это… это был уже другой уровень.
Щелчок замка. Вошел Дмитрий. Снял куртку, разулся. Увидел ее. Увидел листок в ее руках. Ее лицо.
— А, ты уже увидела, — произнес он одобрительно, тоном человека, который сделал приятный сюрприз. — Мама принесла. Это же просто клад, Алиска! Там все расписано: питание, развивашки, графики сна. Нам нужно просто исполнять.
Он подошел к холодильнику, достал бутылку воды. Алиса смотрела на его широкую спину. В горле стоял ком.
— Дима… — ее голос прозвучал хрипло. — Но мы с тобой… не собирались пока что…
— Ну, пора уже, — перебил он, отхлебнув воды. — Мама правильно говорит. Мне тридцать четыре, карьера стабильная. Что ждать? А с этим планом ты вообще заморачиваться не будешь. Все уже придумано.
Он улыбался. Искренне. Он действительно не понимал.
— Ты понимаешь, — слова рвались наружу, обжигая, — что это… это мое тело? Моя жизнь? Наше общее решение? Мы же не завод, производящий детей по графику!
Дмитрий отставил бутылку. Его лицо помрачнело. Знакомая тень раздражения. То самое, что всегда появлялось, когда она «неправильно» реагировала на «заботу» его матери.
— Опять драма, — вздохнул он. — Мама полгода это составляла, консультировалась с лучшими педиатрами! Потратила кучу времени и сил! А ты… А почему ты не благодаришь ее? И меня? За такую проработку? Тебе же самой будет в разы легче!
Прозвучало это так… так буднично. Так естественно для него. «Благодари меня». За то, что твою жизнь, твое будущее распланировали без твоего согласия.
Все. Просто все внутри оборвалось. Словно лопнула натянутая струна, которая все это время вибрировала, гудела от напряжения. И наступила оглушительная, ледяная тишина.
Алиса медленно положила листок на стол. Развернулась. И вышла из кухни. Не побежала, не хлопнула дверью. Просто вышла. Словно сошла со сцены, где играла не свою роль.
Дмитрий что-то крикнул ей вслед: «все из-за гормонов» или «опять истерику закатила». Она не слышала. Слова потеряли смысл. Долетали, как гудение мухи о стекло.
Она зашла в спальню, прикрыла дверь. Прислонилась к ней спиной. Сердце колотилось неистово, дико. Но в голове было странно, непривычно ясно. Ясно одно: этот дом, этот брак, этот человек… Они стали для нее чужой территорией. Вражеской. И пора было отступать.
***
Дмитрий не отставал. Он вошел в спальню, дышал тяжело, сбивчиво.
— Ну и что это было? Демонстрация? — его голос снова приобрел тот ядовитый, знакомый до слез оттенок — смесь раздражения и уверенности в своей правоте. — Ты решила, что один листок бумаги — это повод устроить драму? Мама вложила в это душу!
Алиса молча открыла шкаф. Достала дорожную сумку. Это молчание, эта ледяная сосредоточенность выводили его из себя сильнее любых криков.
— Алиса! Я с тобой разговариваю! Ты вообще понимаешь, как выглядишь? Как неблагодарная...
— Довольно.
Один-единственный тихий слог прозвучал хлопком. Он замолчал, пораженный.
— Что?
— Я сказала, довольно. — Она повернулась к нему. В ее глазах не было слез, не было истерики. Только та, оглушительная тишина, что наступила в ней на кухне. — Я устала, Дмитрий. Устала быть вещью в вашем с мамой идеальном мире. Вещью, у которой не должно быть своего мнения. Своих желаний. Своей жизни.
— Как ты можешь так говорить! Мы — семья! — он повысил голос, пытаясь криком подавить ее спокойствие. — И в семье нужно прислушиваться к старшим, ценить их опыт!
— Ценить опыт? — она рассмеялась коротко, сухо. — Опыт вторжения? Опыт тотального контроля? Поздравляю, у тебя прекрасный учитель.
Он сделал шаг вперед, сжав кулаки. Лицо покраснело.
— Алиса, немедленно прекрати! Ты переходишь все границы! Ты оскорбляешь мою мать!
— А ты и твоя мать — вы разве не перешли мои? — ее голос оставался тихим, но каждое слово било точно в цель. — Когда решили за меня, рожать мне или нет? Когда расписали мое будущее, как расписывают график уборки? Ты забыл одну маленькую деталь, Дмитрий: Я — твоя жена. А не ваша с мамой общая собственность. В браке должно быть уважение. Ты забыл, что это такое.
В этот момент ее тишина, ее ледяное спокойствие взорвали его изнутри. Он закричал. По-настоящему, истерично, теряя остатки самообладания.
— ДА ЧТО Я ТАКОГО СДЕЛАЛ?! ПРЕДЛОЖИЛ ТЕБЕ СКАЗАТЬ «СПАСИБО»?! ДА? ЭТО ПРЕСТУПЛЕНИЕ?! Я ДОЛЖЕН ПАДАТЬ ПЕРЕД ТОБОЙ НА КОЛЕНИ И МОЛИТЬ О ПРОЩЕНИИ ЗА ТО, ЧТО МОЯ МАТЬ ХОЧЕТ НАМ ДОБРА?!
Он кричал, не замечая ничего вокруг. Не слышал скрипа входной двери. Не видел, как в прихожей застыла высокая фигура его отца.
Виктор Сергеевич стоял, сняв пальто, и молча смотрел на сына. Смотрел на его перекошенное злобой лицо, на сжатую в кулак руку. Тяжелый взгляд медленно скользнул по комнате — от Алисы с сумкой до торчавшего из-за папки на комоде глянцевого листка.
Все замерло.
Дмитрий, запыхавшись, обернулся и увидел отца. Его ярость мгновенно сменилась растерянностью.
— Папа? Ты чего тут? Я тебя не звал...
— Дверь была открыта, — глухо произнес Виктор Сергеевич. Вошел в спальню. Его молчание было гуще и тяжелее крика. Он посмотрел на сына, на Алису, потом снова на сына. — Опять.
Это одно слово прозвучало как приговор.
— Что «опять»? — попытался огрызнуться Дмитрий, но в его голосе уже слышалась неуверенность.
— Лариса. Снова. — Виктор Сергеевич медленно подошел к комоду, ткнул пальцем в тот самый «план». — Я прожил с твоей матерью тридцать пять лет. И знаешь, о чем жалею? — Он посмотрел прямо на Дмитрия, и в его глазах стояла такая усталая, непроходящая боль, что у того похолодело внутри. — Что не нашел в себе смелости оградить от нее нашу семью. Ни тебя. Ни себя. Оградить хоть что-то, что было по-настоящему нашим. Не повторяй моих ошибок, сынок.
Он помолчал, глядя на побелевшее лицо сына.
— Жена у тебя золотая. Умнее нас с тобой вместе взятых. А ты… ты просто слепой щенок.
Развернулся. И, не сказав больше ни слова, вышел. Глухой звук захлопнувшейся входной двери прозвучал финальным аккордом.
Дмитрий стоял, не двигаясь. Словно у него выдернули стержень. Весь его гнев, вся уверенность, все — рассыпалось в прах под тяжелым взглядом и горькими словами отца. Он смотрел в пустоту, не видя ничего.
А Алиса в это время застегнула молнию на сумке. Щелчок прозвучал оглушительно громко в полной тишине. Продолжение>>