Мне казалось, что я несу на своих плечах весь мир, или, по крайней мере, весь наш семейный бюджет. Алла встретила меня в прихожей. Она тоже выглядела уставшей — волосы собраны в небрежный пучок, на щеке след от подушки. Наверное, прилегла отдохнуть днем.
«Хорошо ей», — мелькнула в голове ядовитая мысль. — «Никаких тебе начальников, никаких сроков. Сиди себе дома в тепле и уюте».
В квартире пахло жареной курицей и чем-то сладким, кажется, яблочным пирогом. Чистота была почти стерильной: ни пылинки на мебели, паркет блестит, разбросанные мной утром носки исчезли, словно их и не было. Я прошел на кухню, бросил портфель на стул и устало опустился на свое место. Алла поставила передо мной тарелку с ужином. Куриная ножка с золотистой корочкой, картофельное пюре, легкий овощной салат. Все, как я люблю.
— Спасибо, — буркнул я, ковыряя вилкой пюре. Настроения не было совершенно. Последний проект высасывал все соки, и я чувствовал себя раздраженным и недооцененным.
— Как прошел день? — спросила она, садясь напротив со своей тарелкой. У нее была какая-то простая каша.
«Странно, почему она не ест курицу? Наверное, для меня готовила, экономит на себе. Или фигуру бережет».
— Тяжело, — ответил я, отрывая кусок от ножки. — Заказчик опять придрался к мелочам. Пришлось все переделывать. Целый день на ногах, голова гудит. Иногда мне кажется, что я просто живу на этой работе.
Я говорил и говорил, жалуясь на своего начальника, на бестолковых коллег, на пробки по дороге домой. Алла слушала молча, подперев щеку рукой. В ее взгляде я не видел сочувствия, скорее какую-то глухую, всепонимающую усталость. Это меня задело еще больше. Мне хотелось, чтобы меня пожалели, чтобы признали мои заслуги, мою жертву ради нашей семьи.
— А ты чем занималась? — спросил я, когда мой поток жалоб иссяк. Вопрос прозвучал резче, чем я хотел. Почти как допрос.
Она пожала плечами.
— Да так, по дому. Убиралась, готовила. В магазин сходила, за продуктами на неделю. Счета оплатила онлайн. Ничего особенного.
И вот эта фраза — «ничего особенного» — стала той самой искрой. В моем воспаленном мозгу она прозвучала как признание в собственном безделье. Все мои дневные унижения, вся моя усталость сконцентрировались в одной точке и выплеснулись наружу ядовитым сарказмом.
— Ничего особенного? — усмехнулся я. — Конечно. Я тут вкалываю с восьми до восьми, чтобы нас обеспечить, а у кого-то целый день — «ничего особенного». Пыль протерла, в магазин сходила. Тяжелая работа, ничего не скажешь.
Я видел, как ее лицо медленно меняется. Из него ушла мягкость, глаза стали холодными, как два кусочка льда. Она медленно положила вилку на стол.
— Что ты хочешь этим сказать, Алексей?
— То и хочу! — я уже не мог остановиться. — Что я прихожу домой, выжатый как лимон, а ты выглядишь так, будто только что с дивана встала. Наверное, сериалы весь день смотрела? Я понимаю, что уборка и готовка — это тоже труд, но давай будем честны, это не сравнится с настоящей работой, где на тебе висит ответственность, где ты должен принимать решения!
Она смотрела на меня долго, не мигая. Тишина на кухне стала такой плотной, что, казалось, ее можно потрогать. Даже тиканье настенных часов стало оглушительным.
— Значит, по-твоему, я целыми днями дома бездельничаю? — ее голос был тихим, но в нем звенела сталь.
— Я не говорю «бездельничаешь», — попытался я смягчить удар, понимая, что перегнул палку. — Я говорю, что наши вклады несопоставимы.
— Я поняла, — кивнула она. А потом встала, взяла свою тарелку и вывалила кашу в мусорное ведро. Взяла мою тарелку с недоеденной курицей и сделала то же самое. Я ошарашенно смотрел на нее. — Ну хорошо. Раз мой вклад так ничтожен, давай ты не будешь им пользоваться. С сегодняшнего дня готовь и убирай за собой сам. А я займусь «ничем особенным» только для себя. Посмотрим, как тебе понравится.
Она развернулась и вышла из кухни, оставив меня одного среди запаха яблочного пирога и оглушительной пустоты.
«Психует», — подумал я с досадой. — «Ну и пожалуйста. Неделю потерплю, сама прибежит. Еще и покажу ей, что справиться с этим «ничем» — пара пустяков».
Я лег спать злой, но уверенный в своей правоте. Я даже не представлял, какой длинной и унизительной окажется эта неделя.
Первое утро было просто странным. Я проснулся от будильника, а не от запаха кофе. В квартире стояла тишина. Алла уже не спала, я слышал, как она тихо собирается в другой комнате. На кухне меня ждал идеальный порядок и пустая столешница. Никакой каши, никаких бутербродов.
«Ладно, сам справлюсь», — фыркнул я про себя. Попытка сварить кофе в турке закончилась тем, что он убежал, залив всю плиту. Я кое-как вытер липкую лужу, сделал себе бутерброд с сыром и, опаздывая, выбежал из дома. Алла уже ушла. Куда? Не сказала.
Вечером я вернулся в точно такую же квартиру, какой оставил ее утром. На плите красовалось кофейное пятно, в раковине лежала моя тарелка. Ужина не было. Я заглянул в комнату. Алла сидела за своим рабочим столом с ноутбуком и в наушниках. Она что-то сосредоточенно печатала. На ее столе стояла чашка чая и маленькая тарелочка с салатом. Она подняла на меня глаза, кивнула и снова уткнулась в экран.
Голод и злость боролись во мне. Я демонстративно громко заказал пиццу. Пока ждал курьера, попытался найти свои чистые рубашки. В шкафу их не оказалось. Все лежали мятой кучей в корзине для белья.
«Серьезно? Она даже не постирала?»
На следующий день мне пришлось идти на работу в не очень свежей рубашке, обильно полив ее парфюмом. Я чувствовал себя неряшливо и от этого еще больше злился. Весь день на работе я думал не о проекте, а о том, что мне нечего есть и нечего надеть. Я начал замечать мелочи. Оказывается, обед, который я каждый день брал с собой в контейнере, не материализовался из воздуха. И чистые поглаженные вещи тоже.
Вечером я решил проявить характер. Загрузил стиральную машину, насыпал порошка на глаз и включил первый попавшийся режим. Через час я вытащил из машинки свой любимый шерстяной свитер, который сел размера на два и стал похож на одежду для куклы. Моя любимая белая рубашка приобрела нежный розовый оттенок от случайно попавшего туда красного носка. Я стоял над этим бедствием и чувствовал себя полным идиотом.
Алла прошла мимо в ванную, бросила короткий взгляд на мои «трофеи» и ничего не сказала. Ее молчание было хуже любой насмешки.
К концу третьего дня наша квартира начала превращаться в филиал свалки. Коробки от пиццы и контейнеры из-под китайской еды громоздились у мусорного ведра. В раковине выросла гора грязной посуды. На полу в прихожей остались следы от моих ботинок. Я попытался приготовить себе макароны, но отвлекся на звонок и они превратились в склеенный ком.
Я начал наблюдать за Аллой. Она жила будто в параллельной вселенной. Ее половина кровати всегда была аккуратно заправлена. Ее чашка и тарелка всегда были вымыты и стояли на сушилке. Она выходила из дома каждый день, красиво одетая, с легким макияжем. Возвращалась вечером, тихо ужинала своим салатом и садилась за работу. Она не устраивала скандалов. Она просто вычеркнула меня из своей бытовой жизни, как вычеркивают ненужную строку в списке дел.
Именно тогда во мне зародилось первое подозрение. Но не то, о котором можно подумать. Я вдруг заподозрил, что я чего-то не знаю. Чего-то фундаментально не понимаю о ее жизни. Что это за работа за ноутбуком до поздней ночи? Куда она уходит каждый день? Раньше я никогда не задавал этих вопросов, мне было удобно считать, что она просто «сидит дома».
Однажды я не выдержал.
— Ты куда-то ходила? — спросил я, когда она вернулась вечером, пахнущая свежим воздухом и какими-то незнакомыми духами.
— Да, встречалась с заказчиком, — спокойно ответила она, снимая пальто.
— С каким еще заказчиком? Ты же…
— Что «я же»? — она посмотрела на меня в упор. — Работаю. Я фрилансер, графический дизайнер. Уже три года. Я думала, ты в курсе.
Я стоял и хлопал глазами. Три года. Она работает три года, а я был уверен, что она просто сидит дома. Я вспомнил, как она иногда просила не шуметь, потому что у нее «важный созвон». Я думал, она болтает с подругами. Я вспомнил, как она радовалась новому мощному ноутбуку, который мы купили в прошлом году. Я думал, это для просмотра фильмов.
«Господи, какой же я слепой идиот…»
Стыд начал подтачивать мою упрямую гордость. Я стал замечать тысячи мелочей. Как она, проходя мимо, незаметно поливает цветок, который я чуть не засушил. Как она покупает домой туалетную бумагу и мыло, когда они заканчиваются. Как она протирает зеркало в ванной, забрызганное моей зубной пастой. Она не убирала за мной. Она просто поддерживала минимальный уровень цивилизации в нашем общем доме, который я планомерно разрушал.
На пятый день я сломался. Я пришел с работы абсолютно разбитый. Головная боль, голод, а главное — давящее, невыносимое чувство одиночества в собственной квартире. Дом перестал быть крепостью. Он стал враждебной территорией, полной немых укоров в виде грязных тарелок и пыльных углов.
Алла сидела в гостиной. На журнальном столике рядом с ней лежал блокнот в твердой обложке, в который она часто что-то записывала. Я подошел и просто сел на пол у ее ног. Я не знал, что сказать.
— Я больше не могу, — прошептал я. Голос дрожал. — Прости меня. Пожалуйста, прости. Я был таким дураком. Таким слепым, самодовольным дураком.
Она долго смотрела на меня. В ее взгляде больше не было ни злости, ни холода. Только глубокая, бесконечная грусть.
— Я не хотела тебя унизить, Леша, — тихо сказала она. — Я просто хотела, чтобы ты увидел.
Она взяла в руки тот самый блокнот. Я думал, это ее личный дневник. Но это было нечто иное.
— Посмотри, — она открыла его.
Блокнот был расчерчен на колонки. Первая страница называлась «Обычный вторник». И дальше по часам:
6:30 — Подъем. Приготовить завтрак для Леши. Собрать обед для Леши.
7:30 — Проводить Лешу. Убрать на кухне.
8:00 — Загрузить стирку (белое).
8:30 — Работа над проектом «Лого для кофейни».
10:30 — Уборка квартиры (пыль, полы).
12:00 — Сходить в магазин (список прилагается).
13:30 — Обед. Развесить белье.
14:00 — Работа над проектом «Веб-дизайн для клиники».
17:00 — Погладить рубашки Леши на три дня вперед.
18:00 — Начать готовить ужин.
19:30 — Встретить Лешу. Ужин.
21:00 — Убрать со стола. Загрузить посудомойку.
21:30 — Работа над правками для «кофейни».
23:00 — Подготовиться ко сну. Отбой.
Лист был исписан до самого низа. Это был не просто список дел. Это было расписание генерального директора небольшого, но очень сложного предприятия под названием «Наш дом». А между строк «уборка» и «готовка» были вклинены часы ее настоящей, оплачиваемой работы, о которой я даже не подозревал.
Мои глаза наполнились слезами. Я листал страницы. Там были расчеты. «Экономия на обедах (домашняя еда vs бизнес-ланч): примерно пять тысяч в месяц». «Экономия на ужинах (домашняя еда vs доставка): примерно десять-двенадцать тысяч в месяц». Там были графики оплаты коммунальных услуг, списки бытовой химии, планирование крупных покупок.
А потом она перевернула на последнюю запись. На страницу, озаглавленную «Большая цель».
Там была всего одна строка: «Проект “МегаСтрой”. Гонорар: триста тысяч. Накопить на первоначальный взнос за дом».
— Я закончила этот проект два дня назад, — тихо сказала Алла, глядя куда-то в стену. — Деньги пришли вчера. Я хотела сделать тебе сюрприз. Помнишь, ты показывал мне тот домик за городом? Я рассчитала, что с этой суммой мы могли бы начать… — она замолчала, а потом добавила, и голос ее дрогнул. — Но после твоих слов… про «ничего особенного»… я вдруг подумала: а зачем? Зачем я рвусь на части, если человек, для которого я это делаю, даже не видит этого? Если он уверен, что я просто смотрю сериалы?
Это был удар под дых. Сильнее, чем любая пощечина. В тот момент, когда я, упиваясь своей значимостью, обвинял ее в безделье, она не просто вела хозяйство. Она втайне от меня зарабатывала на нашу общую мечту. На дом. На то, о чем я сам только говорил, откладывая на неопределенное «потом». А она делала. Молча. Каждый день.
Я не мог говорить. Я просто взял ее руку и прижался к ней щекой. Горячие слезы стыда и раскаяния текли по моему лицу. Я плакал не потому, что меня поймали на глупости. Я плакал от осознания того, каким я был чудовищно несправедливым и слепым. Я обесценил не ее труд. Я обесценил ее любовь.
В ту ночь мы долго говорили. Впервые за много лет — по-настоящему. Я рассказывал ей о своем страхе не справиться на работе, о давлении, о том, как это превратило меня в эгоиста. А она рассказывала, как ей было одиноко в этом ее «невидимом» труде, как ей хотелось простого «спасибо» и признания, что она тоже устает.
На следующее утро я проснулся в шесть. Раньше нее. На цыпочках прошел на кухню, которая напоминала поле боя. И начал убирать. Я отмывал плиту от своего сбежавшего кофе. Я разбирал гору посуды в раковине. Я вынес три мешка мусора. Это было неумело, медленно, я несколько раз чуть не уронил тарелку.
Когда Алла вошла на кухню, я как раз пытался сварить нам обоим овсянку, и она уже начинала пригорать. Она остановилась на пороге. Посмотрела на меня, на мои суетливые попытки навести порядок. Я думал, она усмехнется. Но она просто подошла, молча взяла вторую губку и стала рядом со мной мыть посуду.
Мы ничего не сказали друг другу. Слова были не нужны. В этой утренней тишине, стоя бок о бок у раковины, мы начали строить наш дом заново. С самого фундамента.
С тех пор прошло несколько лет. Мы так и не купили тот домик. Вместо этого мы потратили те деньги на долгое путешествие, вдвоем. А потом взялись за нашу жизнь вместе. Я научился готовить. Не идеально, но съедобно. По субботам у нас генеральная уборка, и это наша общая задача. Я знаю, где лежат чистые полотенца, и какой режим у стиральной машины для шерсти. Алла развила свое дело, у нее теперь небольшая дизайн-студия и два помощника. Я горжусь ей так, как никогда не гордился своими успехами.
Иногда я вспоминаю тот ужасный вечер, ту свою фразу. И мне до сих пор стыдно. Но я благодарен той неделе хаоса и унижения. Она научила меня главному. Ценность человека не в том, сколько он зарабатывает или насколько «важную» работу работает. Ценность в заботе. В том невидимом, ежедневном труде, который и превращает четыре стены в место, которое хочется называть домом. В любви, которую я чуть не потерял из-за собственной гордыни и слепоты. Я смотрю на свою жену, которая сидит напротив меня и смеется над какой-то моей шуткой, и понимаю, что самое «особенное», что есть в моей жизни — это она.