Суббота выдалась тяжёлой. Катя с самого утра занималась уборкой — пыль, окна, бельё, а потом ещё нужно было успеть в магазин за продуктами. Вечером они с Сергеем собирались наконец спокойно поужинать вдвоём. Без гостей, без звонков, без «мама сказала». Просто тихий вечер дома, которого ей так не хватало.
Квартира была их общей — по крайней мере, официально. Но Катя знала: юридически она принадлежала ей одной. Первоначальный взнос она внесла сама, из денег, оставшихся после смерти бабушки. Тогда, три года назад, это казалось правильным шагом. «Мы семья, какая разница на кого оформлять», — сказала она, и муж лишь пожал плечами. А теперь порой жалела, что не настояла иначе. Не потому что сомневалась в Сергее, нет. Просто за каждой ссорой маячила его мать — Лидия Павловна, женщина с характером бурей и привычкой считать чужие деньги.
Уже ближе к вечеру Катя резала овощи для салата, когда в коридоре раздался резкий звонок. Даже не звонок — требовательный, почти агрессивный трезвон. Она машинально вытерла руки о полотенце и пошла к двери.
— Кто там? — спросила она, но ответа не последовало. Только за дверью раздалось громкое дыхание и через секунду ключ повернулся в замке.
Катя вздрогнула — у свекрови был запасной комплект ключей. Сергей однажды отдал «на всякий случай», и вот теперь этот случай настал.
Дверь распахнулась. На пороге стояла Лидия Павловна — в пальто, не снимая сапог, с перекошенным от гнева лицом.
— Где деньги? — выкрикнула она с порога. — Где те двести тысяч, которые ты обещал?
Катя застыла.
— Какие деньги? — осторожно спросила она.
— Не притворяйся, — прошипела свекровь, обходя её, как мебель, и направляясь прямиком в кухню. — Сережа сказал, что у вас есть! И что вы просто решили «отложить». Так вот, я не позволю вам играть в жадность, когда у меня крыша течёт!
Сергей появился из комнаты, натягивая футболку.
— Мама, не начинай, — устало сказал он, подойдя ближе.
Он выглядел измотанным: глаза красные, щетина, плечи опущены.
— Сынок, — начала Лидия Павловна, — ты понимаешь, что я не прошу ради прихоти? У меня дача разваливается, стены гниют! А она, — указала на Катю, — считает, что мои проблемы — это не её проблемы!
Катя почувствовала, как внутри всё закипает.
— Лидия Павловна, я не считаю. Я просто говорю, что у нас ипотека. И я не могу позволить себе раздавать сотни тысяч направо и налево.
— Ипотека! — передразнила свекровь. — Да эта квартира твоя! Сын вкалывает, а всё на тебя записано! Ты его без гроша оставишь, да? Так и задумала?
Сергей поднял руки, будто разводил двух собак.
— Мама, хватит. Мы не будем сейчас это обсуждать. Я говорил, что не могу занять. Не могу — значит, не могу.
— Ага, — ядовито усмехнулась она. — Не можешь. Пока она не разрешит. Что, сынок, теперь всё по её слову?
Катя почувствовала, что голос её дрожит, но отступать не собиралась.
— Я не запрещаю. Просто разумно считаю. Мы копим на ремонт, на новую технику. Вы же сами говорили, что у нас всё старое.
Лидия Павловна прищурилась, будто оценивая.
— О, ремонт! Себе значит можно, а матери помочь — нельзя! Вот что за молодёжь пошла. Без совести.
В кухне запахло гарью — Катя забыла выключить плиту. Она бросилась к сковороде, выключила газ и долго смотрела на подгоревшие котлеты. Всё в ней внутри кипело от унижения.
Сергей в это время стоял между ними, как судья без права голоса.
— Мама, я всё объяснил, — тихо повторил он.
— Объяснил! — сорвалась Лидия Павловна. — Да ты как зомбированный! Раньше у тебя своя воля была, а теперь она крутит тобой как хочет.
— Хватит! — резко сказала Катя. — Это наш дом, и я не позволю вот так врываться и устраивать допросы.
Лидия Павловна повернулась к ней с ледяной усмешкой.
— Твой дом, да? Вот оно что… — произнесла она, будто открыла страшную тайну.
В прихожей повисла тишина. Секунда, две, три — и напряжение можно было резать ножом. Сергей отвернулся, будто не знал, что сказать. Лидия Павловна стояла неподвижно, а Катя с трудом удерживалась, чтобы не расплакаться прямо сейчас.
— Я пойду, — сказала она, срывающимся голосом, — пока тут не стало совсем невыносимо.
Она прошла в спальню, взяла телефон, куртку, и, не глядя на мужа, тихо вышла. Дверь за ней закрылась медленно, с сухим щелчком.
На лестничной площадке Катя прислонилась к стене. Сердце колотилось, дыхание сбивалось. Она слышала, как за дверью снова начались крики — мать и сын выясняли отношения.
«Где деньги?» — снова пронеслось сквозь стену.
Катя спустилась вниз и пошла в ближайший парк. Ей нужно было время. Хоть немного тишины. Хоть пару вдохов без криков, упрёков и слов о долгах.
Она просто шла, чувствуя, как вечерний воздух холодит лицо, и впервые за долгое время поняла, что ей страшно возвращаться домой. Тот дом, где недавно пахло пирогами, а теперь — напряжением и обидой. Каждый угол, каждый предмет будто впитал в себя чужие слова. Даже диван, где они смотрели фильмы по вечерам, казался свидетелем того, как в их жизнь снова вторглась его мать.
Катя свернула на аллею, где тускло светили фонари. Вокруг гуляли редкие пары, кто-то выгуливал собаку, и только хруст снега под ногами напоминал, что вечер живёт своей обычной жизнью — без драмы, без скандалов. Она присела на лавочку и обхватила руками колени. Мысли путались. Хотелось просто исчезнуть — хотя бы на пару дней. Чтобы не слышать фразу «мама просила», чтобы не ждать стука ключа в замке.
Сергей никогда не умел противостоять своей матери. Он мог спорить, но всегда сдавался. «Она одна, я у неё единственный сын», — говорил он, как будто это всё объясняет. И Катя всегда понимала. Пока понимание не стало синонимом бессилия.
Телефон завибрировал. На экране высветилось имя мужа. Катя вздохнула, посмотрела несколько секунд и не стала брать трубку. Через минуту пришло сообщение:
«Ты где? Мы поговорили. Мама ушла. Вернись домой, пожалуйста».
Она закрыла экран. «Мы поговорили» — что это значит? Он опять оправдывал её? Снова говорил, что Катя не так поняла, что она просто устала? Всё по кругу.
Катя поднялась и пошла обратно, но не домой — к ближайшей кофейне. Маленькое уютное место с мягким светом, где всегда пахло ванилью и свежими булочками. Она села у окна, заказала чай и долго смотрела на пар из кружки. Мысли бились внутри, как птицы о стекло.
— Катя? — услышала вдруг знакомый голос.
Она подняла глаза. Перед ней стояла Оля, коллега с работы, та самая, что всегда умела слушать.
— Ты как здесь? — удивилась Катя.
— Да я рядом живу. А ты чего такая... будто из бури вышла?
Катя усмехнулась.
— Почти так и есть. Свекровь опять приходила. Кричала, требовала деньги. Я просто ушла, не выдержала.
Оля вздохнула и покачала головой.
— Всё та же история. Сколько можно?
— Я не знаю. У Сергея будто нет границ. Он как между двух огней — и с ней, и со мной. Только один всегда обжигается я.
Оля сочувственно посмотрела на неё.
— Тебе надо что-то менять. Или границы, или отношения. Иначе сгорит всё.
Катя кивнула. Эти слова были простыми, но попали прямо в точку.
Они ещё немного посидели. Катя почувствовала, что впервые за день ей стало легче. Хоть чуть-чуть. Она допила чай, поблагодарила подругу и направилась домой.
Подъезд встретил тишиной. На площадке пахло варёной картошкой, где-то за стеной играло радио. Катя вставила ключ, задержала дыхание и вошла. Свет в коридоре был включён, на кухне — тоже. Сережа сидел за столом, уставившись в одну точку.
— Привет, — тихо сказала она.
Он поднял взгляд.
— Я уже думал, что ты не вернёшься.
— Вернулась, — кивнула она, снимая пальто. — Мама ушла?
— Да. Сказала, что я неблагодарный сын. И что ты меня настроила против неё.
Катя усмехнулась безрадостно.
— Не впервой.
— Я ей говорил, что это неправда. Но, знаешь, она как будто живёт в другом мире. В её мире я всегда ребёнок, а ты — чужая.
Катя подошла, поставила чайник.
— Проблема в том, что ты сам иногда в этот мир возвращаешься, Серёжа. Когда ей удобно.
Он тяжело вздохнул.
— Я просто не хочу с ней воевать. Она одна.
— А я? — спросила Катя тихо. — Я тоже одна, когда она сюда врывается. Только у меня нет права голоса, потому что “она одна”.
Он замолчал. Вода закипела, чайник засвистел, словно тоже пытался сказать что-то важное.
— Прости, — сказал он наконец. — Я не знаю, как это прекратить.
— Начни хотя бы с того, чтобы поменять замки, — ответила она спокойно. — Это наш дом, Серёжа. И я больше не хочу бояться стука в дверь.
Он поднял взгляд.
— Хорошо, — тихо сказал он. — Я сделаю это завтра.
Катя кивнула, налила им обоим по чашке чая. Они сидели молча. Каждый думал о своём — он о матери, она о будущем. В комнате было тепло, но между ними висел тонкий, почти невидимый холод.
Когда Сергей лёг спать, Катя ещё долго сидела в темноте. Смотрела на окна соседних домов, где мерцал свет, где кто-то смеялся, кто-то готовил ужин, кто-то просто жил без постоянного страха, что кто-то чужой может войти без стука.
Она тихо встала, подошла к окну и прошептала:
— Мне надоело быть виноватой только потому, что я не её.
Катя знала — завтра всё начнётся заново. Может, не с криков, но с намёков, звонков, просьб. И всё же впервые за долгое время в груди появилась крохотная уверенность: теперь она не отступит.
На следующее утро, когда солнце только начинало пробиваться сквозь тюль, телефон действительно зазвонил. Катя даже не вздрогнула — просто посмотрела на экран. «Лидия Павловна». Она положила телефон обратно на тумбочку. Звонок повторился через минуту, потом ещё. На четвёртый раз Сергей сам взял трубку.
— Мама, не сейчас… — устало сказал он. — Да, я помню. Да, потом.
Он слушал несколько минут, кивал, хотя мать не могла этого видеть.
— Нет, она рядом, но не будет разговаривать. Мама, хватит. — И нажал «отбой».
Катя лежала на боку, глядя в окно. Сердце стучало ровно. Никаких вспышек, никаких слёз. Только усталость, похожая на ясность.
— Опять про деньги? — спросила она.
— Угу. Говорит, что нашёлся хороший строитель, но нужен аванс.
— И что ты ответил?
— Что я не могу.
Он сел рядом, потер виски.
— Знаешь, я вчера долго думал. Мама живёт прошлым. Там, где я для неё — маленький мальчик, а она решает всё. А я — как будто всё это время не вырос. И пока я ей это позволяю, ты всегда будешь виновата.
Катя села, обняла колени.
— Я не хочу, чтобы ты с ней ссорился. Но я больше не позволю ей приходить сюда, как к себе домой.
— Я понял, — сказал он. — Замки поменяю сегодня.
Они молча позавтракали. Впервые за долгое время без нервных взглядов, без напряжения. Сергей вышел в мастерскую, Катя осталась дома. Она прибрала кухню, достала из шкафа старые фотоальбомы, и среди пожелтевших страниц вдруг наткнулась на снимок — их свадьба. Они стояли на крыльце ЗАГСа, молодые, сияющие, уверенные, что всё впереди будет легко. И рядом — Лидия Павловна, улыбающаяся с натянутым лицом, будто уже тогда знала, что не отпустит сына.
Катя провела пальцем по фотографии, затем убрала альбом. «Нет, хватит жить чужими страхами», — подумала она.
К вечеру Сергей действительно принёс новые замки. Катя наблюдала, как он возится с инструментами у двери.
— Надо было давно, — тихо сказал он.
— Лучше поздно, чем никогда.
Он усмехнулся.
— Мама, конечно, устроит спектакль.
— Пусть устраивает. Только теперь это будет за дверью.
Они ужинали спокойно, даже смеялись над какой-то передачей. И вдруг, как будто по сценарию, в дверь позвонили. Раз, два, три. Настойчиво. Сергей сжал губы. Катя встала, но он остановил её.
— Я сам.
Он открыл только на цепочку. За дверью — Лидия Павловна, с пакетом и тем самым упрямым взглядом.
— Что это значит? Почему ключ не подходит?
— Мы поменяли замки, мама.
— Что?! Это из-за неё, да? Из-за этой женщины? — выкрикнула она, показывая пальцем на Катю.
Катя стояла чуть в стороне, не вмешиваясь.
— Нет, мама, — спокойно сказал Сергей. — Это из-за меня. Я взрослый человек и хочу, чтобы ты стучала, прежде чем войти.
— Ах вот как? — голос дрогнул. — Значит, я теперь чужая? После всего, что я для тебя сделала?!
— Ты не чужая, — сказал он мягко. — Но у нас теперь своя семья. И свой дом.
Она ещё несколько секунд стояла, будто не веря. Потом бросила:
— Запомни, Серёжа. Она разрушит всё. Ты ещё пожалеешь. — И пошла вниз по лестнице, громко стуча каблуками.
Когда дверь закрылась, Катя выдохнула.
— Спасибо, — тихо сказала она.
— Не за что. — Он обнял её. — Просто пора было это сделать.
Следующие дни были тихими. Лидия Павловна звонила реже, но каждый раз тоном, полным укора. Сергей отвечал коротко. Иногда Катя слышала, как он ходит по комнате после таких разговоров — тяжело, с опущенной головой. Она понимала: ему больно, но выхода другого нет.
Прошла неделя. Вечером они сидели на балконе, пили чай. За окном шумел город, внизу мигали огни машин.
— Знаешь, — сказал Сергей, — я впервые почувствовал, что у нас действительно есть дом. Не квартира, не стены — дом.
Катя улыбнулась.
— Я чувствую то же самое.
Но спокойствие длилось недолго. Через пару дней в почтовом ящике они нашли конверт. Внутри — чек и записка:
«Вот твоя доля за те годы, что я тебя растила. Возвращай, как сможешь. Мама».
Сергей долго сидел с этой бумажкой, потом просто скомкал и выбросил.
— Она хочет, чтобы я чувствовал вину, — сказал он. — Но я больше не хочу.
Катя подошла, положила ладонь ему на плечо.
— Мы никому ничего не должны, Серёжа. Мы просто хотим жить спокойно.
Он посмотрел на неё — усталые глаза, но без той прежней безысходности.
— С тобой у меня это получится.
Позже, когда они легли спать, Катя долго не могла уснуть. Она думала о том, что впереди их ждёт не идеальная жизнь, а работа над собой, над границами, над доверием. Но она знала главное: они выбрали друг друга. Не по привычке, не из страха, а потому что поняли — семья начинается там, где кончается зависимость.
Утром она проснулась раньше него. На кухне пахло кофе и чем-то новым — будто воздух стал чище. Катя открыла окно, впуская холодный ветер, и улыбнулась.
Больше она не боялась звука звонка. Не потому что за дверью никого нет, а потому что теперь этот дом — действительно их.