Прошло семнадцать лет. Кира выросла — длинноногая, взъерошенная, вечно с синяками на коленях и с гитарным медиатором в заднем кармане. В походы — первой: палатку ставила быстрее всех, костёр разводила с одной спички, умела заткнуть дырку в самонадувающемся туристическом коврике изолентой и не унывать под дождём. Максим был счастлив: его «пацан» — как он шутливо называл дочку — с ним на одной волне. Они уходили в лес на выходные, возвращались пахнущие дымом и хвоей, громко смеялись, спорили о новых альбомах, играли дуэтом «Хотел Калифорния» так, что соседи стучали по батареям, причем совсем не в ритм.
Лиза с одной стороны радовалась их близости: чего ещё хотеть матери? С другой — каждая новая пара рваных джинс, каждый новый мальчишеский худи портили ей настроение. Внутри жило тихое опасение: а вдруг дочь откажется от того, что Лиза считала важным для девочки? Все её попытки облачить крошку в юбочки с рюшками и кофточки с блестками упирались в Кирино «Мам, неудобно!» И они ссорились — каждый раз. Упрямства обеим было не занимать.
Когда Кира была совсем малышкой, лет пяти, в садике устраивали утренник. Лиза принесла ей белые колготки и розовое платье с юбкой-пачкой. Кира даже надевать не стала. Осторожно, словно боясь обжечься, потрогала ткань, нахмурилась и сказала очень взрослым голосом.
— Мам, оно шуршит и колется. Я буду не заинькой, а зайцем, в шортах.
— Заяц в шортах? — ахнула Лиза. — Зайцы же… пушистые.
— Я — спортивный заяц, — отрезала Кира и убежала тренировать прыжки.
В тот вечер Лиза тайком выплакала раздражение в ванной, чувствуя себя плохой мамой. Ну почему нельзя один вечер побыть обычной девочкой? На следующий день на утреннике она увидела, как её спортивный заяц срывает аплодисменты у половины зала. И поймала себя на том, что улыбается так же широко, как и все: да, шорты. Да, колгот нет. Но как сияют глаза — и как легко движется её ушастик.
А в седьмом классе Кира впервые попросилась пойти на школьную дискотеку. Лиза заказала на маркетплейсе эффектное чёрное платье, чтобы дочка выглядела элегантно — неброско, но безупречно, приготовила тонкие колготки, но даже не успела предложить обновки дочери. С утра в день вечеринки Кира вышла из комнаты в оверсайз рубашке, перепоясанной отцовским ремнём, и узких джинсах, на ногах — массивные берцы.
— Ты так на уроки? — Постаралась спокойно спросить Лиза.
— Нет, конечно, — фыркнула Кира, — к вечеру готовлюсь.
— Но… — задохнулась мама.
— Мам, у меня танцы, а не бал, — буркнула дочь, завязывая платок на запястье.
— Танцы, а не репетиция рок-группы, — тихо сказала Лиза. — Ты красивая. Просто позволь миру это видеть.
— Мир увидит, когда я сама захочу, — отрезала Кира и ушла к себе, громко хлопнув дверью.
Вечером Кира вернулась не поздно, бросила берцы у входа и прошла мимо молча. Утром на кухне они почти не общались и избегали смотреть друг на друга. «Слишком давлю», — подумала Лиза. «Она не слышит меня», — подумала Кира.
Лиза не теряла надежды. Она пыталась предложить платье на выпускной — Кира выбрала костюм-двойку. Лиза покупала тонкое шёлковое платье — Кира просила термобельё. Женственность и свобода не дополняли друг друга в их семье, а стояли по разные стороны баррикад. В конце концов, Лизе надоело. Она решила — выдохнуть. Не капитулировать, а отпустить. «Моя девочка — это моя девочка. Хоть в берцах, хоть в атласных балетках», — сказала она себе. Спрятала в дальний ящик ещё все блузки и юбки, купленные на всякий случай, и перестала спорить с дочерью по поводу её внешнего вида. Дом стал тише — словно выдернули из розетки шнур нудно гудящего трансформатора.
Именно тогда, когда, казалось, всё устаканилось, Кира однажды вечером заглянула в мамину комнату и застыла на пороге, как школьница у доски. В руках — букет полевых ромашек с рынка, на лице — что-то новое, беззащитное.
— Мам… — протянула она и вдруг смутилась. — Можно ты… ну… поможешь мне?
Лиза подняла взгляд от книги. В груди приятно потеплело — как от первого аккорда любимой песни.
— Чем, солнце?
— Я… тут… — Кира сглотнула. — Влюбилась, кажется. И у нас завтра свидание. А я… — Она махнула рукой на свои широкие брюки-карго и растянутую футболку. — Не знаю, как… как это всё… — пальцы беспомощно нарисовали в воздухе силуэт гитары. — Женственно.
Лиза медленно закрыла книгу и улыбнулась. Без иронии, без победы. Просто мягко.
— Заходи, — сказала она. — Будем творить волшебство.
Они распахнули шкаф, как старую театральную кулису. Платья шуршали, юбки звенели молниями, ремни мягко вздыхали кожей. Лиза доставала одну вещь, вторую, пятую, прикладывала к Кире, отбрасывала, возвращала снова. Кира послушно вертелась перед зеркалом, смеялась над собой и вдруг замирала, когда видела в зеркале какую-то новую себя — узнаваемую и незнакомую. Лиза по ходу рассказывала маленькие хитрости: как подогнуть рукав так, чтобы кисть выглядела хрупкой, как подобрать серьги, чтобы подчеркнуть шею, как повязать платок, чтобы и тепло, и нарядно. Во время этой неспешной беседы все их тихие размолвки, детские обиды, взрослые недосказанности испарялись капля за каплей.
— Мам, а это что? — Кира вдруг потянулась к верхней полке. На ней стояла чёрная сумка — строгая, лаконичная, будто только что из коробки. — Классная. Новая?
Лиза взяла сумку, провела пальцами по рельефной коже. Сумка за эти годы не потеряла ни блеска, ни формы — как будто время текло мимо неё.
— Нет, не новая, — усмехнулась Лиза. — Очень старая. Вернее, очень верная.
Кира вопросительно подняла брови. Лиза села на край кровати, положила сумку себе на колени.
— Её подарил мне твой папа, когда ты родилась, — сказала она. — Точнее, когда он думал, что родился «Кирилл».
Кира присела рядом, подтянув ноги.
— Но ведь родилась я.
— Да, — кивнула Лиза. — И я… испугалась. Глупо испугалась. Мне казалось, что если скажу, что девочка, всё рухнет. У меня была своя страшилка — из моего детства. Я даже… — она виновато улыбнулась — соврала папе по телефону. Сказала, что «сын». А потом не выдержала и утром сказала правду. И папа… — Лиза вдохнула, словно заново переживая тот звонок. — Он рассмеялся. Сказал, что счастлив. Что будет любить «девочку» ничуть не меньше. И правда, любил. И любит. До сих пор.
— Знаю, — тихо сказала Кира. — Папа — супер. И ты.
Лиза благодарно улыбнулась и мягко сжала дочкину коленку.
— Тогда мне казалось, что я не заслужила подарок. Что соврала — и будто… испортила всё. А потом я поняла, что эта сумка — не «за сына». Это — о семье. О том, что мы держимся. Что мы справляемся. Я носила её везде: на первые прогулки с тобой и на собеседования, в магазин и в театр, в дождь и в снег. Она была здесь, когда мы ругались из-за твоих кроссовок, и когда ты присылала мне с горы фото рассвета. Смотри на неё — ни царапины. Кожа крепкая, швы ровные. Как будто всё, что могло порваться — рвалось где-то в другом месте, но не здесь.
Кира провела пальцем по чёрной поверхности.
— Она как новая.
— Потому что сделана хорошо, — улыбнулась Лиза. — И потому что бережно носили. Как семью. Бережно. Иногда тяжело, иногда не по размеру, иногда хочется бросить в угол… но потом берёшь, встряхнёшь — и снова идёшь.
Они ещё немного помолчали. Слова были не нужны — было так хорошо просто сидеть рядом и не ссориться.
— Мам, — Кира посмотрела на неё с тем самым новым, трогательным выражением. — Спасибо, что не заставляла меня быть женственной, пыталась часто, да. Слишком часто. Но никогда силком не тащила. И спасибо за то, что… сегодня помогаешь.
— Я всегда хотела помочь, — ответила Лиза. — Просто не понимала, что ты другая.
Они выбрали мягкое платье графитового цвета, короткий кардиган, тонкое кольцо и неброские серьги. Волосы Лиза ей слегка подкрутила — не локонами, как у принцессы, а живыми волнами. На ноги Кира упрямо надела свои чистые белые кеды — и это как-то идеально легло в образ, будто иначе и быть не могло.
У зеркала, в самом конце сборов, Лиза протянула дочери ту самую сумку.
— Возьми на завтра, — сказала она. — И… Я хочу, чтобы ты знала: когда-нибудь, на твоей свадьбе, я подарю её тебе. Пусть будет твоим талисманом для крепкой семьи. Не потому, что сумка волшебная. А потому, что мы вложили в неё всё — наш страх и нашу смелость, наши обиды и наши примирения, твои берцы и мои каблуки. Всё это — одно. И это держит.
Кира прижала сумку к груди, как в детстве прижимала любимого плюшевого енота.
— Договорились, — кивнула она. — А свадьба… ну… посмотрим. Сначала свидание.
— Иди, — улыбнулась Лиза, поправляя воротник её платья. — Только не забудь улыбаться. И слушать. И быть собой.
— А как же «женственно»? — поддела Кира.
— Женственно — это когда тебе хорошо в своей коже, — сказала Лиза. — Всё остальное — аксессуары.
Дверь мягко щёлкнула. В гостиной играла гитара — Максим разучивал новый перебор, ждал, когда его «пацан» покажется в новом образе. Лиза осталась в комнате на минуту одна, провела ладонью по пустому месту на полке, где всегда стояла сумка, и улыбнулась: долго ещё ей быть «как новой» — у таких вещей, как и у таких чувств, срок годности не заканчивается.
Хотите порадовать своих друзей, родных или любимых? Есть приятная новость – продукцию Верфь можно заказать на сайте со скидкой 1000 рублей по промокоду yulyas1000 или по этой ссылке.
Реклама ООО "Компания Верфь" ИНН 7802956185 ERID: 2VtzqxJ6Giz