Последняя вспышка тьмы
Утром в день её отъезда Андрей молча наблюдал, как она вертится перед зеркалом, приводя в порядок непослушный водопад своих рыжих кудрей.
– А мне с тобой можно? – вдруг спросил он.
Когда ядро здоровое, а скорлупа треснула
– Нужно! – встрепенулась Марья, отбивая у пряди попытку устроить ей заслонку для глаз. – Понимаешь, Андрюшенька, на планете нет человека, способного сыграть Аввакума. Да он и сам, явись сейчас, вряд ли бы выдержал повторение своего же подвига. А Сашка сможет! Я это чую. Но предварительно надо прочистить ему мозги! Он должен из абсолютного минуса стать сияющим плюсом, понимаешь? Не отредактировать себя, не искупить, потому что всё, что надо, он уже искупил. А полностью изменить свою природу. Это как... сунуть молнию обратно в тучу, да так, чтобы она била потом только по грешникам и освещала путь праведным. Я буду с ним говорить, искать живые струны, а ты будешь переводить мои сложности на язык мужской простоты. Упрощать и вдалбливать, пока не щёлкнет. Идёт?
Она отбросила расчёску и положила руки ему на плечи. Андрей тут же зарыл пальцы в мягкое золото её волос.
– Ой как интересно! Бывший князь тьмы будет играть светоча духовного сопротивления. Это ж круче, чем оперная дива, решившая спеть хэви-метал.
– Андрюшенька, я обожаю шутки, но погоди юморить, – взмолилась Марья. – С нашим народом творится неладное. Мы его накормили-напоили, дали ему всё-всё-всё и даже больше, причесали, прилизали, душистым амбрэ сбрызнули до состояния французского бутика. И думали – вот оно, преображение! Ан нет. Возьмём ближний круг. На глазах у всех наша распрекрасная Веселинка ловко увела мужа у родной матери – это что за новые скрепы такие? Антоний тоже ещё тот жук! Мог бы прислать весточку: я полюбил другую, не грусти. А я ещё хотела вместе с ним обоживать миры... Вот облом-то! Над ним самим ещё работать и работать. В плане нравственности там ещё конь не валялся.
– Да брось Марья, ты ж его никогда не любила, – улыбнулся Андрей. – Относилась к нему покровительственно, как к пацану на побегушках. Он был влюблён и терпел. Но он же не пацанёнок, а могущественный владыка водной стихии. Твоё снисхождение его ранило. А с Весей они на равных.
Андрей погладил Марью по голове, опасаясь обиды, но ошибся: она рассмеялась.
– Понимаю, ты вышла за него, чтобы не сойти с ума от обиды на Романова и меня. Но я тебе уже объяснял: на нас отточила свои магические умения Баженка в сговоре с Веселинкой. Ударила в самое неприкрытое место. Кто ж знал? Она ведь наша с тобой дочка, притом из двенадцатки святых. Однако в какой-то момент коварно вложила фразы-убийцы в мои и Свята уста, а мы протупили! И даже не придали значения… Ну а Веселина их дополнительно усилила. И этот тройной удар от самых дорогих людей тебя сломал. Зуши спас, но приставил к тебе Антония, чтобы ты могла окончательно восстановиться и продолжить вести человечество к Богу. Но ты права, надо понять: где же мы промахнулись? Так что надо дать решительный бой последним рудиментам тьмы!
Он обнял Марью и пощекотал своими ресницами её щёку.
– Понимаешь, я, как тот бурлак на Волге, тащу на себе баржу экономического выживания человечества. А ты взвалила на себя тяжесть духовной эволюции общества. Без инструкций, методом тыка, наощупь ведёшь народ вперёд. Ну, есть отставшие. Временно. Веселина и Бажена пока среди них. Больно, огорчительно, да. Но повода для паники нет, поверь. Ядро народное – по-прежнему здоровое и мудрое.
– Спасибо за ободрение, Андрюшенька, золотое моё солнце, греешь, – уронила она голову ему плечо. – Но! Мы должны этим фильмом вскрыть все спрятанные гнойники и высушить их лучами веры.
– Раз надо так надо! Я всегда на твоей стороне.
– Потому что мы оба – на стороне Бога.
– Люблю тебя.
– И я тебя, радость-сладость моя.
Картошка с золой и солью всенародной вины
...Два дня на острове в океане пролетели, как два часа. Труппа прошла “боевое” слаживание: ловля рыбы голыми руками, приготовление её на раскалённых камнях, сбор кокосов и бананов, весёлый галдеж, бестолковая и счастливая толкотня по атоллу. А главное – бег по спинам китов и игра в мяч с дельфинами.
Они были огромными и невесомыми, эти разноцветные пузыри счастья, диаметром в метр-два, очень прочными, чтобы, будучи угнанными в океан, не засоряли его, а плавали, как буи.
Дельфинов Марья нагнала видимо-невидимо. Наигравшись с людьми, умные животные прихватили полюбившиеся им спортивные снаряды в качестве гонорара за труды. И долго ещё на горизонте, в багрянце заката, взлетали цветные пятнышки, словно прощальные салюты уходящему дню.
Когда тропическая ночь накрыла лагерь бархатным пологом, Ромашкин и Потёмкин развели костёр, материализовали мешок мытой картошки, пачку крупной серой соли и свистнули народ:
– Эй, бродяги! Кушать не подано, предлагаем печь картошку. Разбирайте.
Марья уселась на поваленной бурей пальме рядом с Сашкой. Андрей примостился на коряжке напротив.
Ромашкин принёс им плошку с дымящимися, серыми от золы картофелинами. Стал отколупывать подгорелости. Марья улыбнулась, сдула пепел, присолила и с аппетитом съела вместе с твёрдой – самой вкусной в мире – коркой.
– Там калий, дорогие! – прокричала она всей команде. – Суточная норма в одной крупной картошине! Так что, хрумкайте на здоровье, нечего харч переводить!
Но царевич Александр сидел застывший. Для него в новинку были и костёр, и простая еда, и особенно бездонная пропасть души человека, которого ему предстояло сыграть.
Марья взяла сына за руку и повела вдоль кромки прибоя. Через десяток шагов к ним присоединился Андрей. Он обнял одной рукой сына, и они двинулись гулять.
– Мам, – голос Сашки звучал сдавленно и больно, – какой-то безумный поп сам нарвался на костёр, а я должен за него отдуваться? – И вообще, к расколу я не причастен. Это был проект Аримана.
И тут Марья заплакала. Тихо, без надрыва. Но взяла себя в руки, последний раз всхлипнула и сказала осипшим, но твёрдым голосом:
– Столько боли вокруг! Была и есть! Но скоро, очень скоро мы положим ей конец. Этим фильмом, сынок, мы закруглимся с ней.
Она остановилась, глядя на тёмный океан, в котором отражались звёзды.
– Видишь ли, на совести нашего народа так и осталась неисследованная, нераскаянная глубочайшая рана. Два миллиона с четвертью самого отборного, христолюбивого, смиренного, честного, работящего, чистоплотного русского люда было уничтожено без всякой на то причины. У праведников не просто забрали жизнь. Их перед смертью пытали: вздёргивали на дыбу, отрубали руки и ноги, выкалывали глаза, вырывали языки. Мучили голодом и холодом. А потом сжигали заживо, сгоняя в избы. В донесениях ещё и клеветали: сами, мол, себя сожгли. Знаешь, во всех войнах русского Средневековья, вместе взятых, погибло меньше правоверного народу, чем в раскол. И никто за это не ответил, понимаешь!Никто.
Главный инквизитор, изверг рода человеческого Никон, это человекоорудие дьявола, которое Ариман надел на свою пятерню и диктовал ему свою волю, хоть и был в 1666 году извергнут из патриаршества и стал простым монахом, но после смерти сан мертвецу зачем-то вернули. Его реформа продолжилась. А мучеников так и не отпели. Наоборот, репрессии только усилились.
Я хочу этим фильмом совершить акт всемирного покаяния перед миллионами страдальцев-старообрядцев за Христа. Это первое. А второе... Наши люди, привыкшие к распрекрасной жизни, должны умыться слезами в память о тех, кто устлал своими костями дорогу к земному раю. Это наши духовные праотцы и праматери, Сашенька, и они жаждут благодарности и тёплого слова в свой адрес, а не формальных славословий.
Евангелие от Светоносца
Волны лениво мыли их босые ступни, песок похрустывал в такт их шагам и, казалось, сердито ворчал на настырную воду, а та в ответ шипела на него, чтобы оба не мешали людям беседовать о важном.
И тут в разговор вплыл Андрей.
– Если я правильно понял нашу маму-режиссёра, она замахнулась на диагноз всему человечеству. Можно ли, упаковав людей в комфорт и сытость, влезть глубоко внутрь, найти и вырезать старую болячку – способность к подлости, предательству и оправданию любой гадости? Её ответ, Сашок, и твоя миссия должны совпасть. Надо вывернуться наизнанку и доказать: сытый желудок – не универсальное лекарство для души! Он лишь маскирует болезнь под красивым фасадом. Чтобы вскрыть этот нарыв, нужен надрез. Вот мама и готовит свой фильм-скальпель.
Марья резко остановилась и в волнении ухватила Сашку за локоть.
– Папа, как всегда, попал в самую точку. Пришла пора озвучить тебе, сынок, твою сверхзадачу. Мы с твоим отцом вот этими руками упаковали наш народ в благополучие, как в целлофан. Да, мы трудились над духовным взрослением народа, но... успех оказался переменчивым. Этот фильм должен исправить наши косяки. Вся надежда на тебя: выручи, сынушка, помоги нам. Людям надо прекратить оправдывать любое своё падение «сложными обстоятельствами», «эволюцией супружеского брака» или «поиском себя». Веселина, укравшая мужа у матери, не чувствует себя грешницей. Нет, она – «жертва устаревших норм». А Антоний – «искатель настоящих чувств», не меньше.
Главная болезнь нашего избалованного человечества – не само зло. А отсутствие отвращения к нему! Люди разучились чувствовать запах серы, потому что всё вокруг залито изысканными духами и благовониями. Для них негатив – он яркий, дерзкий, сексуальный. А позитив – пресный, скучный. Твоя роль – не орать на них: «ах вы такие-сякие грешники!». А вернуть им рвотный рефлекс при виде подлости. Сыграй так, чтобы в сцене, где Никон или воевода Пашков творят свои чёрные дела, у зрителя в шикарной гостиной, с кружкой сбитня в руке аж живот скрутило от омерзения к этим двум. Чтобы он кожей почувствовал: здесь поступки не сложные, а попросту гнусные. Что предать – гнусно. Ломать кости связанному – мерзопакостно. Мучить, пользуясь властью, – паскудно.
А когда тебя поведут на костёр, ты должен передать не только страдание и боль. А и такую свободу и такую чистоту, на фоне которых уютный, прилизанный мир зрителей покажется им душным, тесным и пошлым.
Твоя задача – создать в кадре эстетический чистый лист, на котором зло будет выглядеть не могущественным и притягательным, а убогим и уродливым. А добро – не блёклым и пассивным, а единственно достойным и по-настоящему красивым выбором.
Твой Аввакум должен стать зеркалом, в котором люди увидят пропасть между их удобной ложью и неудобной правдой пророка.
Мы не хотим кого-либо судить или стыдить. Мы хотим показать единственный по-настоящему прекрасный и свободный путь – к добру. Ты сделаешь его ярким, искромётным и невероятно притягательным. Ты заставишь людей возненавидеть грех не потому, что он «нельзя», а потому что он безвкусен, пошл, уродлив и саморазрушителен.
Ты, бывший князь тьмы, должен провести главную диверсию: лишить грех его романтического флёра. Показать, что жечь книги и людей – удел духовных кастратов. А настоящая сила – в том, чтобы, как Аввакум, даже сидя в яме, продолжать светить. Заставь их до содрогания захотеть этого света. А всё остальное приложится.
– Если короче, Саша, – подхватил Андрей, – твоя задача – не нудная проповедь, а мощная встряска мозгов. Насильственная переустановка восприятия. Ты должен использовать свои старые знания о природе соблазна, чтобы развернуть их против него самого. Сделать так, чтобы грех для пресыщенного зрителя потерял весь свой глянец, а добро обрело ту самую «вкусность».
Царская троица и не заметила, как вокруг постепенно собралась вся съёмочная группа, слушавшая, затаив дыхание.
Марья присев на валун, глубоко вздохнула и сказала:
– Всё пошло наперекосяк, когда зло украло у добра все лучшие костюмы! Оно столетиями щеголяло в кожаных куртках, сыпало убойными шуточками, пило дорогое вино и соблазняло жён под сочный бит. А добро скромно стояло в углу в мешковатом пиджаке и бубнило прописные истины. Что ж, мы вернём костюмы законному владельцу! Сделаем зло уродским. Наш Никон – не величественный владыка. Он – толстобрюхий функционер с мокрыми мясистыми губами и сладким голоском, который подписывает указы на пытки между глотком дорогого вина и большим куском десерта. Он не демоничен, а отвратителен. Его жестокость – это банальный «административный восторг» мелкой сошки, дорвавшейся до власти и раздувшейся до невозможности. Да, он реально приказал всем называть себя «великим государем владыкой». Но от него несёт чесночным перегаром обжоры и потными, хоть и шитыми золотом одеяниями. Когда он говорит о Боге, его слова отдают затхлостью канцелярии и подвала. Зритель после сцен с ним должен хотеть распахнуть окно и раздышаться.
А воевода Пашков, палач Аввакума, – это алкоголик с трясущимися руками, который гальванизировал себя, пытая худых, измождённых праведников. Узаконенный садизм заставлял его чувствовать себя живым. Его жестокость – это та же вонь перегара, грязь под ногтями и животный ужас перед начальством. К нему зритель должен испытывать физиологическое омерзение.
– С тем, как обставить зло, понятно, – подытожил Андрей. – Теперь задачка посложнее. Надо сделать добро роскошным. Твой выход, Саша! Аввакум в твоём исполнении – в яме. В грязи. В цепях. Но он – самый свободный человек. У него не затравленный, а ясный и лучистый взгляд. Его слова – это алмазы правды, режущие сталь. Его рваненькое рубище сидит на нём, как мантия короля. Когда его ведут на костёр, солнце освещает только его. Он не жертва, а хозяин момента, который разрешил этим бесноватым разжечь огонь, чтобы все увидели, как выглядит настоящая сила. Его последние слова – не стон, а тихий приговор всей системе лжи. И он прозвучит громче любого крика.
Наша цель – чтобы зритель, выйдя из зала и услышав чью-то ложь, почувствовал тошноту. Увидев, как унижают слабого, воспылал брезгливостью к обидчику, как к таракану. И чтобы любое проявление доброты – будь то помощь, честное слово или отказ творить подлость – ощущалось бы как родниковая вода в лютую жару. Как нечто невыразимо приятное, магнетичное, сладкое, чистое и по-настоящему прекрасное.
– Если уж совсем коротко, – проговорил, наконец, Сашка, – мы не будем со злом бороться. Мы его... осмеём. Отберём у него всю эту дурацкую ауру «крутости». Сделаем его жалким, унылым и отвратительным. А добро станет сильным, молодым и безумно манящим. Единственным вкусом, который хочется ощущать снова и снова!
– Именно! Сделать так, чтобы служить злу было так же позорно, как появиться на людях в грязном исподнем. А творить добро – так же естественно и приятно, как дышать полной грудью среди цветущих лугов после задымленной клетушки.
– Наша мама тоже роль себе отхватила, – с улыбкой притянул Марью к себе Андрей и поцеловал в щёку. – Она станет повивальной бабкой, которая помогает родиться новому пониманию мира.
– Выходит, вы, мои гениальные родаки, хотите устроить мне катарсис, который окончательно и бесповоротно перепашет мою суть? – ухмыльнулся Саша.
– Так точно, гениальный сынок! – весело откликнулась Марья. – Научившись светить в этой роли, ты закроешь свой гештальт. Пройдёшь трансформацию через искусство. Ты должен будешь не изображать Аввакума, а стать проводником истины, которую сам когда-то исказил.
Она так разволновалась, что споткнулась и чуть не завалилась, но Андрей молниеносно подхватил её в сантиметре от песка и вернул в исходное положение. Марья отряхнула подол платья и как ни в чём ни бывало продолжила:
– Это последнее искупление, но не через отречение от своей природы, а через её переплавку. Отодвинем Станиславского! Ты должен не прожить роль, а метафизически перевоплотиться. Вот моя режиссёрская установка: забудь о том, чтобы понравиться Богу, к чему ты так всей душой рвёшься, потому что это немножко корысть. Ты ведь знаешь об Аввакуме всё. Вы на самом деле очень родственны. Сейчас ты узнаешь его главную тайну. Сказать, какую?
– Само собой.
– У Люцифера и Аввакума была общая черта – огонь. Только один сжигал, а второй светил и грел! Этим фильмом ты, Сашок, можешь сделать грандиозный разворот. Ведь это ты когда-то наплодил миллиарды гордецов, которые только и делали, что жгли. А теперь можешь одним махом, через фильм, крикнуть: «Хватит жечь! Пора светить и греть!» Ты получишь шанс не потушить своё пламя, а направить его на служение.
Марья почесала нос и чихнула.
– Вишь, правду сказала, – засмеялся Андрей. Марья потрепала его по плечу.
– Ты будешь играть огонь, Сашенька. Но твоя задача – показать, как меняется пламя. Вот градация. Вначале – привычный твой огонь. Огонь-молот. Огонь-гнев. Аввакум яростно жжёт и испепеляет Никона, спорит и отстаивает правду с царём. Это огонь разделения. Ты сыграешь его блестяще, это твоя стихия.
Потом – яма, цепи, боль. И твой огонь начинает меняться. Протопоп уже не может глаголом жечь сердца людей, а обращается внутрь. Он перестаёт быть факелом и становится огнём в горне. Он плавит себя самого. Выжигает гордыню, гнев, разбухшее «я». Остаётся только чистое: «Аз есмь правьда».
В финале костёр, пожирающий плоть, становится светом, уходящим в небо. Не боль, не страх, не проклятья. А освобождение. Ты сгораешь не как жертва, а как знамя, которое враг не может захватить. Ты выпускаешь свой свет из тюрьмы плоти.
Вот твой крик через века: «Я показывал вам силу, которая ломает и жжёт. А настоящая сила – та, которую нельзя сломать, и которая, сгорая, освещает путь!». Ты играешь не Аввакума, а альтернативную версию себя самого. Тот путь, который был бы твоим, если бы твой свет выбрал не ослеплять, а освещать.
Каждый кадр – это твоё покаяние и твоё новое евангелие. Евангелие от Люцифера, который, наконец, понял, что пора снова становиться Светоносцем. Ты должен это не изобразить, а совершить.
– Вы что, для правдивости кадра собираетесь меня по-настоящему сжечь? – не выдержал Саша.
– Дурачок! – рассмеялась Марья. – Мы с папой разве для этого тебе жизнь подарили? В фильме мы все акушеры и помогаем родиться новой правде. А настоящее горение должно случиться в сердце зрителя. Наш костёр – лишь декорация, чтобы поджечь их души. Хотя кое-что твоё всё-таки сгорит.
– И что?
– Старая скорлупа…
– А ещё фильм станет актом коллективного исцеления, – присовокупил монарх-патриарх.– У каждого зрителя, в ком тлеет искра гордынного, разрушительного огня, появится шанс увидеть: эта же искра может стать свечой у алтаря. А ты, Саша, наконец-то исполнишь своё забытое предназначение – нести свет, а не ослепляющую вспышку.
Обступившая Огневых толпа начала жадно задавать вопросы. Марья Ивановна и Андрей Андреевич обстоятельно отвечали. В ту ночь на пляже под еле слышный плеск деликатно притихших волн рождалось чудо коллективного пробуждения и озарения.
Продолжение следует
Подпишись – и случится что-то хорошее
Копирование и использование текста без согласия автора наказывается законом (ст. 146 УК РФ). Перепост приветствуется
Наталия Дашевская