В квартире густо пахло тушеной капустой и безысходностью. Семь дней. Семь долгих дней, как Сергей вновь ушел в привычный омут запоя.
Анна, сгорбившись, стояла у плиты, лениво помешивая скудный ужин – жидкую кашу на молоке. Дети, десятилетний Максим и восьмилетняя Лиза, притихшие, сидели за кухонным столом, терпеливо дожидаясь, когда мать разольет жалкое варево по тарелкам.
В гнетущей тишине семья кое-как позавтракала, и вдруг Лиза, словно мышонок, бесшумно проскользнула взглядом по лицу матери.
– Мама, я хочу яблочко, – прошептала она, – Папа же принес целый пакет… перед тем… как уйти.
Анна судорожно сжала кухонное полотенце. Да, принес. За час до того, как, наспех проглотив ужин, бросил небрежно: "Задержусь на работе", и ускользнул за дверь, оставив за собой шлейф въедливого перегара, который даже не пытался скрыть.
Перед этим он несколько минут подозрительно суетился в гостиной, что-то шумно переставляя в старом серванте.
– Яблоки… видимо, закончились, солнышко, – Анна отчаянно пыталась, чтобы голос звучал ровно и спокойно. – Съели. Папа принесет новые, когда вернется.
– Ага, и снова спрячет! – неожиданно выпалил Максим, вскинув голову. В его глазах плескалась обида и детское, невыносимое непонимание.
– В прошлый раз я нашел шоколадки за шкафом в спальне! Они были невкусные и растаяли… как будто их кто-то жевал…
Анна почувствовала, как к горлу подступает комок, душит, не дает дышать. Да, он прятал. Годами. Перед каждым проклятым загулом.
Сладости, фрукты, иногда даже кусок колбасы или сыра, украдкой купленные в соседнем магазине. Прятал тщательно, чтобы она и дети случайно не нашли, пока он гуляет.
Чтобы не съели все, не оставили ему ничего, когда вернется. Словно они – обуза, наглые нахлебники, объедающие его семью, а не родные дети.
Но больше всего Анну ранила мысль, что все эти жалко припрятанные продукты покупались на ее, потом и кровью заработанные, деньги.
– Максим, не говори глупостей, – устало попыталась она оборвать сына, но голос предательски дрогнул.
– Это правда! – упрямо настаивал мальчик, вскакивая со стула. – Я найду! Он их спрятал, я знаю! Он всегда все прячет! Уууу… какой…
С этими словами Максим сорвался с места и пулей вылетел из кухни. Анна хотела крикнуть ему вслед, остановить, но в последний момент бессильно махнула рукой.
Лиза, словно маленькая тень, тут же побежала следом за братом. Казалось, для нее это всего лишь веселая, увлекательная игра в прятки.
Женщина слышала, как дети что-то ищут в спальне, роются в гостиной, как туда-сюда с грохотом двигают стулья.
Потом что-то с силой ударилось о стену, и старый диван, стоявший в углу гостиной, жалобно скрипнул, отодвигаясь от стены.
– Мам! Ма-ам! Сюда! Скорее! – крик Максима был не радостным, не триумфальным, а… полным ужаса, отчаяния.
Анна тут же выбежала в гостиную. Максим стоял возле дивана, отодвинутого от стены. В руках он держал грязный, засаленный полиэтиленовый пакет.
Сквозь мутную пленку проступало что-то темно-коричневое, словно покрытое белесым налетом. Мальчик дрожащими руками развязал пакет, и в комнате повис мерзкий, тошнотворный запах гнили, сладковато-кислый, приторный.
– Я… я хотел достать мячик… – Максим начал задыхаться, его всего трясло, как осиновый лист на ветру. – А там… этот пакет… и… и червяки!
Анна шагнула к сыну. В пакете лежали те самые яблоки, с любовью выбранные Сергеем на рынке всего неделю назад.
Тогда они еще были спелые, сочные, с румяными боками. Теперь же представляли собой бесформенную, осклизлую фруктовую массу, от которой невозможно было отвести взгляд.
Запах гнили стал для Анны последней каплей. То, что годами копилось где-то глубоко внутри – обида, унижение, страх за детей, бессильная ярость, всепоглощающая ненависть – вдруг прорвалось наружу, как лава из жерла вулкана.
– Нужно все выбросить, – ледяным тоном проговорила она и, стараясь не смотреть на то, что держит в руках сын, решительно направилась к мусорному ведру.
Часы показывали почти полночь, когда в прихожей с громким щелчком повернулся ключ, и заскрипела входная дверь.
Послышалось тяжелое, хриплое дыхание и глухой стук ботинок о дверной косяк.
– Аннушк-к-ка… г-где ты?.. – Сергей, еле держась на ногах, ввалился в гостиную.
Он был грязный, помятый, с воспаленными от многодневной пьянки глазами. От него несло дешевым перегаром и кислым потом. Увидев жену, неподвижно стоявшую посреди комнаты, он глупо ухмыльнулся.
– Чего встала? Кто меня должен встречать? Ты! Ты же жена… Я же говорил… задерж-ж-жусь…
– Ты снова ушел в загул и спрятал яблоки, чтобы мы их не съели, пока ты пьешь? – тихо, но с неприкрытой злобой спросила Анна.
– Ой, блин… яблоки… забыл… ну, бывает… – Сергей беспечно махнул рукой и, пошатнувшись, попытался пробраться в спальню.
– Стой! – голос Анны, неожиданно громкий и резкий, прозвучал, как удар хлыста.
Ледяной, режущий, словно удар ножом. Сергей тут же замер на месте и, как в замедленной съемке, медленно повернулся к ней.
– Чего ты? – с вызовом начал он, но тут же замолк, увидев ее лицо.
Оно было белым, как мел, словно на нем не осталось ни капли крови, губы плотно сжаты в тонкую линию, а глаза… глаза горели таким нечеловеческим, холодным, беспощадным огнем, что даже его пропитое сознание на мгновение прояснилось.
– Яблоки пропали. Ты их снова спрятал, и они пропали! – с ненавистью, сквозь зубы выпалила женщина.
– Фу, блин… ну испортились… выбросим и все… делов-то…
– Испортились? – Анна, словно пантера, медленно подошла к мужу вплотную. Её дыхание обжигало его лицо.
– Они сгнили! Сгнили за неделю, пока ты гулял, как свинья! Ты спрятал их! Спрятал еду от своих детей! Чтобы они, пока их отец валяется в стельку пьяный, не съели слишком много!
– Да что ты разоралась? – Сергей попытался придать своему голосу хоть какую-то силу и уверенность, но получилось довольно жалко, как у побитой собаки. – Я деньги приношу! Кто тебя кормит? Кто квартиру оплачивает?
– Кто? – Анна вдруг неестественно, истерично рассмеялась, и этот звук был страшным, надрывным и полным отчаяния. – Я! Я кормлю детей! Я оплачиваю эту квартиру на свои жалкие копейки, пока ты тратишь свою зарплату на водку и неделями пропадаешь в притонах! Ты не кормилец, Сергей! Ты – обуза! Ты прячешь еду от своих детей! Как последняя сволочь…
– Анна, ты белены объелась? – мужчина попытался перейти в наступление и даже замахнулся на нее рукой, но так и не решился ударить. – Это моя квартира! Я здесь хозяин! Не нравится – вали!
– Ты кое-что забыл! Эту квартиру мне предоставили по договору социального найма, так что уйти должен ты!
– Че-го? – Сергей остолбенел от ее слов.
– Ты меня слышал. Собирай свои вещи и убирайся отсюда, пока я не вызвала полицию и тебя не поволокли, как собаку!
– Ты… ты не имеешь никакого права! – прорычал Сергей, делая шаг к ней.
Анна не отступила ни на миллиметр. Она с презрением посмотрела мужу прямо в глаза. В ее взгляде не было ни страха, ни тени сомнения. Только ледяная ненависть и стальная решимость.
– Попробуй меня остановить!
Они стояли так несколько долгих, напряженных секунд, словно измеряя силу воли друг друга. Сергей первым отвел взгляд, не выдержав ее испепеляющего взгляда.
Его показная бравада тут же сдулась, как проколотый иглой воздушный шарик. Шатаясь, он побрел в спальню. Через десять минут, сгорбившись, Сергей вышел оттуда с полупустым рюкзаком в руках.
– Я… я вернусь… – невнятно пробурчал он, стоя у входной двери.
– Не смей, – тихо, но так, что он услышал каждое слово, отчеканила Анна. – Никогда. Если вернешься – найду на тебя управу. Через полицию, через суд… У тебя больше нет здесь дома.
Сергей злобно ухмыльнулся, и дверь с грохотом захлопнулась за ним. Женщина медленно подошла к двери и, хотя ее рука предательски дрожала, твердым, уверенным движением повернула замок.
Щелчок защелки прозвучал громко, почти вызывающе. Анна опустила голову, прислонившись лбом к прохладной поверхности двери, закрыв глаза.
Ком снова подступил к горлу, душил, не давал дышать, но на этот раз это были не слезы отчаяния, а дикая, пьянящая смесь обжигающего облегчения, гнетущей пустоты и бешеного адреналина.
За спиной послышался тихий, едва уловимый шорох. Анна резко обернулась. В дверном проеме кухни стояли Максим и Лиза.
Они прижались друг к другу, бледные, как полотно, с огромными, испуганными глазами, полными слез. Максим крепко обнимал сестру за плечи, его собственный страх на какое-то время уступил место инстинкту защитника.
Они все слышали. Каждое слово. Каждую угрозу. Каждую каплю ненависти и решимости в голосе матери.
– Мама? – тихо, шепотом позвала Лиза, и ее голосок предательски задрожал.
Анна оттолкнулась от двери и, словно очнувшись от страшного сна, быстрыми шагами устремилась к растерянным детям.
– Все, мои хорошие. Все закончилось. Он ушел. Больше не вернется.
– Насовсем? – хрипло спросил Максим, его горло сдавили сдерживаемые слезы.
– Насовсем. Это наш дом. Только наш. И больше никто никогда не посмеет прятать от нас еду. Никогда.
Лиза тихонько всхлипнула и еще сильнее прижалась к матери. Максим, словно повзрослев в одно мгновение, понимающе кивнул и крепко обнял мать.
Сергей и правда больше не появлялся. Он, словно побитый пес, перебрался жить обратно в родительский дом, к своей старенькой, сварливой матери.
Та оказалась крайне недовольна таким поворотом событий и, спустя пару дней, с гневными претензиями позвонила невестке, надеясь воззвать к ее совести и здравому смыслу.
– У вас же двое детей! Что ты удумала? Зачем его выгнала?
– Потому что мне надоело до смерти терпеть его бесконечные запои! – коротко и жестко ответила Анна, не желая больше оправдываться.
– Десять лет терпела, и ничего! – язвительно напомнила невестке Гульнара Ильдаровна, не унимаясь.
– Значит, решила, что хватит! Кстати, Гульнара Ильдаровна, а вы, случайно, или ваш муж, не прятали от него еду, пока уходили в загул? – с намеком спросила Анна.
– Чего? – нахмурилась свекровь, не понимая, к чему клонит невестка.
– Да так, просто думаю, в кого он у вас такой вырос…
Взбешенная Гульнара Ильдаровна тут же залилась слезами и с громким проклятием бросила трубку, не желая больше разговаривать с наглой невесткой.
Семья из трех человек стала жить дальше без мужа и отца. И к своему огромному удивлению, Анна вскоре поняла, что без пьющего мужа у них остается гораздо больше денег, чем с ним.
РЕКОМЕНДУЕМ ПОЧИТАТЬ: