"Она питала к нему неприязнь, которую не в силах была скрыть", — писал французский дипломат Франц Вильбуа о фаворитке русского царя.
Император иногда это замечал, но не мог оставить ту, что завладела его сердцем. Десять лет длился этот странный роман, эта пылкая страсть с одной стороны и холодный расчет с другой.
Сегодняшняя история о том, как немецкая красавица чуть не стала русской царицей, а потеряла все из-за собственной неосторожности.
*****
На Кукуе, как тогда называли Немецкую слободу, жил виноторговец Иоганн Георг Монс с семьей. Его дочь Анна родилась в январе 1672 и росла в окружении европейских порядков — деревянные домики на голландский манер, лютеранская кирха, чистые прямые улицы.
Слобода на берегу Яузы казалась отдельным европейским городком посреди Москвы, где жители носили немецкое платье и говорили на разных языках. Именно сюда любил приезжать молодой царь Петр, которого манила эта необычная жизнь.
Как Лефорт подсунул царю красавицу
Франц Лефорт, швейцарец на русской службе, стал для двадцатилетнего Петра больше чем другом. Он понимал желания царя с полуслова и всегда знал, как развеселить своего державного питомца. В 1691 или 1692 году Лефорт привел Петра в дом Монсов, где тот увидел восемнадцатилетнюю Анну.
Девушка была хороша собой, а современники отмечали ее редкостную красоту, хотя портретов не сохранилось. Впрочем, Лефорт умолчал об одной детали: Анна была его собственной избранницей, которую ему когда-то представила вдова Монс, заботясь о будущем дочери.
Петр потерял голову. Для неопытного юноши, женатого без любви на боярышне Евдокии Лопухиной, встреча с раскованной европейской красавицей стала откровением. Анна общалась с обворожительным акцентом, носила платья с декольте, умела развлечь беседой. В ее доме всегда звучали музыка и смех — совсем не то, что в тесных боярских теремах. Царь звал ее на немецкий манер — Анхен. И был счастлив.
Письма без любви
Анна приняла ухаживания царя благосклонно, но без особого энтузиазма. Она не была влюблена, скорее рассматривала связь как выгодное дело. Мать воспитывала ее в духе куртизанки, и девушка прекрасно понимала, какие возможности открывает перед ней царская благосклонность.
Двухэтажный каменный дом в восемь окон на казенные деньги, ежегодный пансион в семьсот восемь рублей, вотчины с крепостными — все это щедро сыпалось к ее ногам.
Историки, изучавшие письма Анны к Петру, обратили внимание на странную особенность: за десять лет переписки ни одного слова о любви. Только просьбы, пожелания здоровья и деловые вопросы.
"Подай Господь Бог тебе милостивому государю многолетнего здравия и счастливого пребывания", — писала она формально, словно чиновник своему начальнику.
На пылкие признания Петра отвечала сухо:
"Умилостивись, государь царь Петр Алексеевич!".
И это при том, что царь дарил ей миниатюрный портрет в алмазах стоимостью тысячу рублей.
Русским языком Анна владела плохо, а все письма на русском диктовала секретарю, сама подписываясь по-немецки "Getreue Dinnerin" — "Верная служанка". Но даже в письмах на родном немецком или голландском не было той нежности, которую ждал влюбленный царь. Петр замечал холодность, пенял возлюбленной, но страсть всякий раз брала верх над разумом.
Монсиха при дворе
Москва невзлюбила немку. Ее прозвали Монсихой и Кукуйской царицей, и в этих прозвищах не было ни капли уважения. Чужачка, иноверка, разлучница — Анну обвиняли во всех смертных грехах.
Говорили, что из-за нее Петр отправил законную жену Евдокию в монастырь, что она околдовала царя ворожбой. А еще шептались, что ни одно выгодное дело нельзя провернуть, не заплатив Монс щедрую мзду.
И это было правдой. Анна пользовалась положением фаворитки без стеснения. Она брала взятки, захватывала доходные торговые предприятия, помогала родственникам и друзьям. Петр на все закрывал глаза, хотя самые верные его сподвижники предупреждали, что такая женщина не станет хорошей царицей.
А царь и вправду думал о браке с Анной, после развода с Евдокией дорога была открыта. Вот только сама избранница не спешила менять удобное положение фаворитки на обременительный титул супруги.
К тому же они виделись редко. Петр постоянно в разъездах — то на войну, то строить флот, то учиться за границу. В 1697 году он укатил с Великим посольством в Европу на полтора года. Вернулся в августе 1698-го и первым делом поехал не к жене с сыном, а в Немецкую слободу к Анхен.
Через месяц Евдокия Лопухина оказалась в Суздальском Покровском монастыре. Петр был свободен и счастлив.
Утопленник с любовными письмами
Одиннадцатого апреля 1703 года в Шлиссельбурге праздновали окончание ремонта царской яхты. Пир был шумный, веселый — все пили за здоровье государя и за новый флот. В разгар торжества саксонский посланник Фридрих фон Кенигсек оступился и упал в холодные воды Невы.
Тело унесло течением. Петр распорядился искать, но быстро забыл об этом происшествии — дел было невпроворот, началась война со Шведами.
Тело нашли только осенью. При осмотре вещей утопленника обнаружили странные предметы: медальон с изображением некой дамы и пачку писем на немецком языке. Письма были любовные, страстные, и совсем не похожие на те сухие послания, что Анна отправляла царю.
Выяснилось, что роман фаворитки с саксонским дипломатом длился целых пять лет, начавшись еще когда Петр уезжал в Великое посольство.
Царь был раздавлен. Он любил по-настоящему, а она предпочла другого — изящного саксонца, который не носился по верфям и не пах порохом. По преданию, Петр заплакал и сказал:
"Несмотря на то, что Вы отвечали обманом на мое обожание, я чувствую, что не могу ненавидеть Вас, хотя себя я ненавижу за слабость".
Но простить не смог.
А потом распорядился посадить Анну под домашний арест. Надзирать за ней стал князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский, о котором современники говорили:
"Сей князь был характеру партикулярнаго; собою видом, как монстра; нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому; пьян по вся дни".
Три года в заточении
Анна сидела в тереме и писала покаянные письма Петру. Просила хотя бы разрешить ей ходить в лютеранскую кирху, в четырех стенах она сходила с ума. Но государь был непреклонен.
В 1704 году у Анны забрали каменный дом в Немецкой слободе и другое недвижимое имущество. Драгоценности и подарки оставили, видимо, совесть не позволила забрать все до последней нитки. В тюрьму отправили несколько десятков человек, связанных с семьей Монс. Говорили даже о ворожбе, но доказательств не нашли.
А Петр тем временем нашел утешение в объятиях другой — Марты Скавронской, простой прачки, ставшей потом императрицей Екатериной I. Она умела то, чего не умела Анна: спать на жестком тюфяке в армейской палатке, делать по три конных перехода в день, залпом выпивать стакан крепчайшей водки.
Она разделяла все опасности беспокойного царского образа жизни и не морщила носа от тягот походной жизни. Рядом с такой женщиной изнеженная немка выглядела жалкой игрушкой.
Только в 1707 году с Анны сняли все обвинения. Правда имущество, которое ранее конфисковали, не вернули, зато личные вещи оставили. Еще четыре года прошло, прежде чем ей разрешили выйти замуж за терпеливого Кайзерлинга в июне 1711 года.
Но брак этот продлился недолго. Через три года, пятнадцатого августа 1714 года, Анна Монс угасла в возрасте сорока двух лет. Чахотка.
Проклятие рода Монсов
У Анны был младший брат Виллим, такой же красивый, такой же расчетливый. Через двадцать лет после опалы сестры он на свою беду сделался фаворитом Екатерины Алексеевны, будущей императрицы и второй жены Петра I. Щеголь и взяточник, он вертел супругой царя как хотел, пока Петр не узнал об этом.
В ноябре 1724 года Виллима Монса казнили по обвинению во взяточничестве и злоупотреблении доверием императрицы. Существует легенда, что Пётр I использовал эту казнь как суровое и мрачное напоминание для Екатерины о последствиях неверности и предательства.
Так закончилась история семьи Монс в русской истории. Анна могла стать царицей, но не справилась со славой и потеряла все. А Петр, хоть и простил в итоге, больше никогда не любил так сильно.
Первая любовь оказалась для него уроком. Сердце государя требует в ответ не красоты и не покладистости, а верности и умения разделить все тяготы царского креста.
До последних дней Анна хранила тот самый миниатюрный портрет Петра, украшенный алмазами на тысячу рублей. Единственный подарок, который у нее не забрали.