Еще в школе стало ясно, что Матильда не умеет жить в мире с окружающими она вела непрекращающуюся войну со всеми знакомыми, и просто радовалась, когда с кем-то конфликтовала.
С девочками из своего класса она ссорилась с завидной регулярностью. Поводом могло стать всё что угодно: не так на нее посмотрели, не тем тоном что-то сказали, слишком громко смеялись за спиной, кто-то пришел в более красивом платье. Однажды она неделю враждовала с Шурочкой Петровой, потому что та, по мнению Матильды, «не так дышала» за ее спиной на контрольной по алгебре. Их примирила классная руководительница, но осадок, как говорится, остался.
С мальчишками было проще и одновременно сложнее. Проще, потому что они лезли в драку открыто, и она могла дать сдачи портфелем, сумкой или кулаком. Сложнее, потому что их прямота выводила ее из себя быстрее всего. Как-то они с Вовкой Кузнецовым решали задачи у доски: каждый свою, и Вовка сказал, что Матильда решила неверно. Матильда, красная от ярости, кричала, тыкала в задачу Вовки, с воплями, что он ее оформил безграмотно, забыв про свою задачу и припоминая ему все обиды, начиная с первого класса. Учительница физики, Марья Ивановна, еле угомонила ее.
С учителями конфликты были тоньше и опаснее: она спорила с историчкой о трактовке событий 1917 года, доказывала преподавателю литературы, что он неверно интерпретирует мотивы Раскольникова, и настаивала на своей правоте в споре с физруком о правилах игры в пионербол. Ее дневник пестрел замечаниями не только за поведение, но и за «неуважительный тон» и «попытки подорвать авторитет педагога».
Вот и школа осталась за плечами, экзамены были сданы. И как-то так вышло, что на выпускном Матильда сидела в гордом одиночестве, в своем самом красивом платье, с бокалом лимонада, наблюдая, как все ее одноклассники веселятся вместе. Она мысленно составляла список их недостатков и предательств, список получался длинным.
Техникум встретил ее просторными коридорами и новыми лицами. Матильда поступила на отделение бухгалтерского учета, решив, что это «приземленно и практично»
- Работаешь при деньгах, всегда на кусок хлеба заработаешь. Даже из дома можно фирмочки вести. Уж у меня ни одна копейка не убежит.
Первую неделю она вела себя тише воды, ниже травы. Казалось, она сделала какие-то выводы после школы, повзрослела. Но характер не спрячешь.
Соседкой по общежитию у нее была тихая и скромная Леночка, которая была влюблена и ночами переписывалась и шепталась ночами по телефону с парнем. Этот противный и шипящий шепот действовал Матильде на нервы. Вместо того чтобы вежливо попросить Лену выйти в коридор, так как она мешает ей спать, Матильда устроила сцену в три часа ночи, обвинив соседку в «эгоистичном потребительстве общего пространства» и «моральном уродстве», да еще и припечатала по ее нравственности и будущем совсем не по профессии. Лена, рыдая, переехала в другую комнату на следующий же день, новость об этом разнеслась по этажу со скоростью света.
Потом были конфликты в группе: на семинаре по бухучету она публично уличила старосту в том, что тот неправильно сделал какие-то расчеты. И вместо того, чтобы просто поправить, указав на ошибки, Матильда обозвала его «бездарным управленцем», совершенно неумным человеком, у которого голова, чтобы есть, а не думать. Преподаватель, пожилой мужчина с седыми висками, попытался ее остановить, но Матильда развернулась и выдала, что его методика устарела «еще при социализме», а вот она-то точно знает, как надо учить по всем предметам. Впрочем, ее работу с ошибками преподаватель не принял, указав, что надо доработать.
- Мстит за правду, - фыркнула Матильда и сбегала в деканат.
Там ей сказали:
- Ошибки в работе исправьте, девушка, а потом бегайте ябедничать.
К третьему курсу с ней разговаривали только по делу, с ней никто не дружил и не общался, в компании не звал, любые разговоры в ее присутствии замолкали, а однокурсники отходили в сторону. Учебный процесс превратился для нее в череду мелких стычек и принципиальных противостояний. Она писала жалобы на преподавателей, спорила по любому поводу и в итоге переругалась абсолютно со всеми: от буфетчицы тети Гали до завуча по воспитательной работе.
Диплом она защитила с единственной четверкой, будучи уверенной, что эту четверку ей поставили «назло». На прощальном вечере в техникуме ее не было, однокурсники даже не сказали ей время и место выпускного, не желая праздновать с этой скандалисткой. Матильда знала об этом, но не стала ругаться, а паковала чемодан, чтобы ехать домой и выходить на работу.
- Новая жизнь, вот где все начнется по-настоящему. Там-то уж меня оценят.
Ее взяли бухгалтером в небольшую фирму, торгующую сантехникой. Первый месяц был спокойным: Матильда старалась, приходила раньше всех, засиживалась допоздна, вникая в каждую цифру. Начальник, Дмитрий Петрович, был ею доволен и даже похвалил на планерке за «собранность» и «старательность».
Но склочность ее характера скоро проступила сквозь свежий лак трудового энтузиазма.
Все началось с Александры Михайловны, пожилого главбуха. Та имела привычку комментировать вслух свои действия, бормоча что-то под нос над бумагами, беседуя с цифрами, коря их или хваля особо красиво выстроенные расчеты. Это бормотание Матильда воспринимала как личное оскорбление, намек на ее неопытность. Однажды она, не выдержав, резко спросила:
- Александра Михайловна, вы ко мне претензии имеете? Говорите прямо, не надо шифроваться.
Пожилая женщина опешила.
- Я, милая, просто считаю.
- Не надо мне «милая», здесь работа, давайте соблюдать профессиональную дистанцию.
С тех пор в бухгалтерии воцарилась мертвая тишина, изредка нарушаемая стуком клавиатуры.
Потом пришел черед водителя-экспедитора Славы. Он был простодушным парнем и однажды, проходя мимо, невинно поинтересовался:
- Матильда, а чего это ты все время хмурая? Улыбнись, и жизнь наладится.
Этого было достаточно. Матильда обвинила его в сек.си.зме, харрасменте и непрофессионализме, потребовав письменных извинений. Слава изумился, он и слова то не все понял, только первое и на половину, так что отнесся к этому с юмором, что разозлило ее еще сильнее.
Кабинет в бухгалтерии превратился для нее в поле битвы. Она воевала за место у окна, за громкость радио в общем помещении, за порядок в документах, который она начала придумывать. Она писала гневные электронные письма коллегам, копируя Дмитрия Петровича, если кто-то опаздывал на пять минут или позволял себе бутерброд за рабочим столом.
Любая просьба, любое замечание, даже самое безобидное, воспринималось как попытка «подсидеть и напакостить», так что Матильда немедленно начинала мстить.
Так и шла ее жизнь: работа, где она ссорилась с коллегами и писала докладные записки, и дом, где царила тишина, мама с ней фактически не разговаривала, а на все выступления показывала на чемодан:
- Давай, шуруй отсюда по месту регистрации или на съем, еще я в своем доме буду тебя терпеть.
К двадцати семи годам Матильда все же устроила свою личную жизнь, встретила Мишку. Он был тихим, спокойным, и с ним было невозможно поссориться. Он работал инженером в большой строительной компании, и во всем соглашался с Матильдой. Если Матильда говорила, что небо зеленое, Миша мягко кивал:
- С твоей точки зрения, так и есть.
Они поженились и поселились в его квартире, через год родился Семен. С его появлением Миша стал проявлять неожиданную твердость в том, что касалось сына. Когда пришло время вести сына в садик, а потом и в школу, он уже знал: Матильду в образовательные учреждения пускать не надо. Обычно хватало одного ее визита, чтобы воспитатель в детском саду, а позднее классная руководительница, побледнев, просила в следующий раз приходить папе. Миша ходил на утренники, родительские собрания и разбирательства с хулиганами из параллельного класса.
Так, под отцовским крылом, Семен и дорос до подросткового возраста. Он был тихим, немного замкнутым мальчиком, но характер имел весьма твердый и целеустремленный, доставшийся в наследство, возможно, и от матери, но с энергией, направленной в иное русло. Он с первого класса мечтал стать инженером в определённой отрасли и шел к своей цели. Но тут Матильда озарилась идеей.
Однажды за ужином она, отложив вилку, объявила:
— Семен заканчивает восьмой класс, так что пора браться за его будущее всерьез. Я расписала его жизнь до окончания школы и поступления, с понедельника он переходит на новый режим. Список репетиторов у меня уже есть, а я буду раз в неделю посещать школу и лично следить за его успеваемостью. Семен у нас будет прекрасны программистом, они сейчас востребованы.
Семен, обычно молчаливый, посмотрел на отца, в его глазах стоял немой ужас.
— Я не хочу, — тихо, но четко сказал он.
— Это не имеет значения, мама так решила. Ты еще не в том возрасте, чтобы иметь свое мнение по этому вопросу.
Тут к разговору подключился Миша:
— Матильда, Семен посещает одну из самых сильных школ в городе, вернее, не школу, а лицей, учится хорошо, репетиторы ему пока не нужны. Давай не будем спешить, решать за него, ломать мальчику жизнь.
В кухне повисла гробовая тишина. Матильда смотрела на мужа, не веря своим ушам, он не соглашался, спорил с ней, да еще публично. Ее лицо начало заливаться густым багровым румянцем.
— То есть как это «не нужны» репетиторы? — ее голос зазвенел, как натянутая струна. — Ты хочешь, чтобы он провалился на экзаменах? Чтобы стал неудачником, как твой коллега, этот... Вадим?
— Я хочу, чтобы у него бы аномальная школьная жизнь, а твои визиты в школу, прости уж за правду, только все испортят. Учителя его хвалят, Семен прекрасно учится, даже на олимпиадах побеждает. Не надо мешать сыну учиться.
Это было слишком. Слово «мешать» стало спичкой, брошенной в канистру с бензином.
— Я МЕШАЮ? — взревела Матильда, вскакивая со стула. — Я, которая все эти годы тянула на себе все? Я, которая думала о его будущем, пока ты тут ерундой занимался
— Я не занимался ерундой. И все ты на себе не тянула, твоя зарплата как минимум в три раза меньше моей. И сыном все эти годы занимался я, чтобы оградить его и коллектив, где он растет, от твоих скандалов и конфликтов.
Впервые за все годы совместной жизни супруги по-настоящему поссорились. И Семен, глотая комок в горле, очень переживал.