— Хватит притворяться больной, швабру в зубы и убирайся! — прошипела Валентина Петровна, распахивая дверь спальни так, что ручка ударилась о стену.
Таня даже не вздрогнула. Лежала на боку, укрывшись пледом до подбородка, и смотрела в окно на серое ноябрьское небо. Температура тридцать восемь два, голова раскалывается, а свекровь уже третий день ходит кругами и шипит. Шипит, как старый чайник на плите.
— Слышишь меня? — Валентина Петровна подошла ближе, её тяжёлые шаги отдавались в висках. — Хватит валяться! Я в твои годы с тремя детьми управлялась, на двух работах пахала, а ты...
Таня медленно повернула голову. Свекровь стояла в дверях — массивная, в застиранном халате, руки в боки. Лицо красное от возмущения, глаза маленькие, злые. Такая вот она, Валентина Петровна. Когда Таня только переехала к ним три года назад, после свадьбы, думала — привыкну, притрусь. Как бы не так.
— У меня грипп, — сказала Таня тихо, потому что громче не получалось. — Врач сказал постельный режим.
— Врач! — Валентина Петровна фыркнула. — Эти врачи всем больничные раздают направо и налево. А кто квартиру убирать будет? Я, старая? У меня давление под двести, ноги отекают, а она тут королевой возлежит!
Таня закрыла глаза. Считала про себя — раз, два, три... Психолог в интернете советовал: дыши глубоко, не реагируй, абстрагируйся. Только как тут абстрагируешься, когда над душой стоит и брызжет слюной?
— Родион на работе до восьми, — продолжала свекровь, — я ему звонила. Сказала, что ты опять притворяешься. Он устал от твоих выкрутасов, между прочим. Мужику нужна хозяйка, а не нюня размазня.
Вот оно. Коронная фраза. "Родион устал". Валентина Петровна всегда знала, что сказать, чтобы задеть побольнее. Таня приоткрыла глаза — свекровь уже разворачивалась, шаркая тапками по линолеуму.
— К вечеру чтоб всё блестело! — бросила она напоследок и хлопнула дверью.
Таня осталась лежать, вслушиваясь в звуки квартиры. Свекровь включила телевизор в гостиной — заорала какая-то передача про здоровье. Ирония. Таня попыталась встать, но голова закружилась так, что пришлось снова упасть на подушку. Термометр на тумбочке показывал тридцать восемь и четыре. Она выпила таблетку два часа назад, но легче не становилось.
Телефон завибрировал. Таня нащупала его под подушкой — сообщение от Родиона.
"Мама говорит, ты опять валяешься. Надо же как-то. Я не могу всё на себе тащить."
Не могу всё на себе тащить. Таня усмехнулась горько. Родион "тащил" ровно столько, сколько решала его мама. Работал в строительной компании, приходил поздно, ужинал молча, смотрел футбол и ложился спать. А все домашние дела — на Тане. Готовка, уборка, стирка, глажка. Валентина Петровна только руководила и критиковала. То борщ недосолен, то пол вымыт плохо, то бельё не так развешано.
"У меня температура высокая", — набрала Таня, но потом стёрла. Какой смысл? Родион всё равно поверит маме. Он всегда верил маме. Даже в день свадьбы Валентина Петровна нашла к чему придраться — сказала, что Таниному платью не хватает скромности. "Невеста должна быть строже", — заявила она тогда перед всеми гостями.
Часы показывали три дня. За окном накрапывал дождь. Таня заставила себя подняться — надо было хотя бы в туалет дойти, попить воды. Пол под ногами поплыл, но она удержалась за косяк. В коридоре пахло жареным луком — Валентина Петровна готовила что-то на кухне, звенела посудой.
Таня добрела до ванной, умылась холодной водой. Посмотрела на себя в зеркало — бледное лицо, тёмные круги под глазами, волосы всклокоченные. Тридцать один год. Замужем три года. Детей нет — Валентина Петровна каждый месяц напоминала об этом, намекала на бесплодие, советовала проверить "женское здоровье".
— Чего в ванной торчишь? — крикнула свекровь из кухни. — Пол на кухне надо вымыть, я пролила там бульон!
Таня глубоко вздохнула. Вернулась в спальню, натянула спортивные штаны и толстовку. Голова гудела, но она понимала — отступать некуда. Если не уберёт сейчас, к вечеру Валентина Петровна устроит скандал, Родион придёт уставший и раздражённый, начнётся... Лучше не начинать.
На кухне действительно лужа на полу — желтоватая, жирная. Валентина Петровна стояла у плиты и помешивала что-то в кастрюле, даже не обернулась.
— Тряпка под раковиной, — бросила она. — И пока моешь, заодно за холодильником протри. Там паутина, я видела.
Таня молча достала тряпку, ведро. Наклонилась — в глазах потемнело, пришлось опереться о стол. Валентина Петровна обернулась, скривилась.
— Ну что театр разводишь? Я вот тоже плохо себя чувствую, но не ною же. Молодёжь нынче хлипкая.
Таня начала мыть пол. Движения медленные, осторожные. Свекровь ушла в гостиную, телевизор заработал громче. Таня оттирала жир, и в голове крутилось одно — как же она устала. Устала от этого дома, от Валентины Петровны, от её бесконечных претензий. Устала от Родиона, который никогда не встанет на её сторону. Устала притворяться, что всё в порядке.
Когда она закончила с полом, было уже четыре часа. Валентина Петровна уже составила новый список: пропылесосить в зале, перегладить постельное бельё, сходить в магазин за хлебом и молоком.
— Магазин на углу, — сказала свекровь, протягивая мятую купюру. — Быстро сбегай, а то я ужин не успею доделать. И возьми сдачу всю, не теряй.
Таня оделась, вышла на улицу. Холодный ветер ударил в лицо, но от этого даже полегчало. Она медленно пошла по знакомой улице — серые панельные дома, грязные лужи, мокрые деревья. Район спальный, тихий. Здесь она прожила три года, но так и не почувствовала себя дома.
Магазин встретил жарким воздухом и запахом свежей выпечки. Таня взяла корзинку, пошла между полок. Хлеб, молоко, что там ещё? Забыла уже. Достала телефон — сообщение от Родиона: "Задерживаюсь. Приеду к девяти".
Конечно, задерживается. Таня положила в корзину пачку печенья — для себя. Маленький акт протеста. Валентина Петровна скажет, что это лишние траты, но пусть. Хоть что-то...
У кассы стояла очередь. Таня прислонилась к стеллажу, закрыла глаза на секунду. Хотелось лечь прямо здесь, на холодном полу, и не вставать. Не возвращаться в ту квартиру. Не слышать больше этого шипения, этих упрёков.
— Девушка, вы в очереди? — спросил кто-то сзади.
Таня открыла глаза. Повернулась — за ней стоял мужчина лет сорока, в тёмном пальто, с усталым лицом. Она кивнула, пошла к кассе.
Расплатилась, взяла пакет. На улице стемнело, фонари зажглись. Таня медленно брела обратно, и с каждым шагом тяжесть возвращалась. Вот подъезд. Вот лестница. Вот дверь квартиры, за которой уже слышен голос Валентины Петровны...
Таня достала ключи, но не вставила их в замочную скважину. Стояла на лестничной площадке, смотрела на облупившуюся краску двери. В квартире слышался голос свекрови — она с кем-то разговаривала по телефону, жаловалась на невестку. "Ты представляешь, Галя, лежит целый день она, а я как прислуга..."
Пакет с продуктами оттягивал руку. Таня опустилась на ступеньку, прислонилась спиной к стене. Температура снова подскочила, знобило. Надо было заходить, но не могла заставить себя повернуть ключ.
— Простите, вам плохо? — раздался голос снизу.
Таня подняла голову. На пролёте стоял тот самый мужчина из магазина, в тёмном пальто. Смотрел с участием, без любопытства.
— Нет, всё нормально, — автоматически ответила она, пытаясь встать.
Но в глазах снова потемнело. Мужчина поднялся на несколько ступеней, протянул руку.
— Давайте помогу. Вы очень бледная. Может, врача вызвать?
— Не надо, — Таня покачала головой. — Я просто... устала. Сейчас зайду.
Он не настаивал, но и не ушёл. Присел рядом, на соседнюю ступеньку. Достал из кармана платок, протянул ей.
— Вы вспотели. Лоб вытрите.
Таня взяла платок — чистый, отглаженный. Приложила ко лбу. От этого простого жеста вдруг защипало в носу. Когда в последний раз кто-то так просто о ней позаботился? Без претензий, без упрёков?
— Я Максим, — сказал мужчина негромко. — Живу этажом выше. Видел вас раньше, но мы не знакомились.
— Таня, — выдавила она, не глядя на него.
— Вы болеете?
— Грипп. Третий день.
— А что на улице делаете? Вам же постельный режим нужен.
Таня усмехнулась устало.
— Свекровь отправила в магазин. Хлеб и молоко без меня купить некому.
Максим помолчал. Потом достал телефон, что-то набрал.
— Я сейчас поднимусь к себе, принесу вам жаропонижающее и имбирный чай. Жена всегда заваривала при простуде, очень помогает.
— Не надо, правда...
— Надо, — твёрдо сказал он. — Вы еле на ногах стоите. Посидите здесь пять минут, я быстро.
Он поднялся и исчез на верхнем этаже. Таня осталась сидеть, прижимая к лицу чужой платок. Пахло свежестью и каким-то мужским одеколоном. Не резким, приятным.
За дверью квартиры свекровь закончила разговор, теперь гремела кастрюлями. Скоро начнёт искать Таню, злиться, что та так долго. Но почему-то не хотелось вставать. Хотелось посидеть ещё немного в этой прохладной тишине подъезда.
Максим вернулся минут через семь. Принёс термос и небольшую коробочку с лекарствами.
— Здесь чай горячий, пейте маленькими глотками. И таблетку запейте. Температура упадёт через полчаса.
Таня посмотрела на него наконец внимательно. Обычное лицо, неяркое — карие глаза, седина на висках, морщинки в уголках. Но взгляд спокойный, добрый. Таким смотрят на человека, а не сквозь него.
— Спасибо, — прошептала она. — Правда, спасибо. Но зачем вы...
— Потому что вижу, что вам тяжело, — просто ответил Максим. — Я два года назад хоронил жену. Она болела долго. И я знаю, как важно, когда рядом есть кто-то, кто просто поможет. Без лишних слов.
Таня открыла термос — пахнуло имбирём, мёдом, лимоном. Сделала глоток. Тепло разлилось по груди, в горле стало легче.
— Вы живёте один?
— Да. Дочка в другом городе, учится. Приезжает на каникулы.
— Не одиноко?
Максим пожал плечами.
— Привыкаешь. Работаю много — инженер в проектном бюро. Вечерами читаю, иногда в бассейн хожу. Жизнь идёт дальше, как ни крути.
Таня допила чай, проглотила таблетку. Правда стало немного легче. Или показалось? Максим забрал термос.
— Если что — я на восьмом этаже, квартира пятьдесят три. Постучите, если помощь нужна будет. Или поговорить.
— Зачем вам это? — спросила Таня тихо. — Вы меня не знаете.
— Затем, — ответил он, вставая, — что когда-то мне тоже помогли чужие люди. В самый тяжёлый момент. Теперь моя очередь отдать это добро.
Он пошёл наверх. Таня смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом. Потом медленно поднялась, взяла пакет с продуктами. Открыла дверь квартиры.
— Ты где шлялась?! — набросилась Валентина Петровна с порога. — Я уже собиралась звонить в полицию! Полчаса хожу, жду!
— Была очередь в магазине, — спокойно ответила Таня.
Что-то изменилось в её голосе. Свекровь даже замолчала на секунду, вглядываясь в лицо невестки. Но потом снова завелась.
— Очередь! Всегда у тебя отмазки! Давай продукты, ужин стынет. И стол накрывай быстрее, Родион скоро приедет.
Таня прошла на кухню, выложила покупки. Но внутри что-то тёплое осталось от разговора на лестнице. Впервые за долгое время кто-то отнёсся к ней как к человеку. Не как к прислуге, не как к обузе. Просто увидел, что ей плохо, и помог...
Ужин прошёл как обычно. Родион молча жевал котлеты, свекровь комментировала каждое блюдо — картошка суховата, салат недосолен. Таня сидела и думала о Максиме. О том, как он просто протянул платок. Как смотрел — не оценивающе, не с жалостью. По-человечески.
— Ты что, оглохла? — резко спросила Валентина Петровна. — Я тебя три раза зову! Чайник поставь!
Таня встала, но вдруг остановилась посреди кухни.
— Нет.
— Что "нет"? — свекровь даже ложку выронила.
— Нет, не буду. У меня температура под тридцать девять. Я больна. И я устала.
Родион поднял голову от тарелки, уставился на жену непонимающе.
— Танька, ты чего?
— Я устала, — повторила она громче. — Устала прислуживать. Устала терпеть унижения. Устала быть невидимой в собственной семье.
Валентина Петровна вскочила, лицо налилось краснотой.
— Как ты смеешь! Я тебя в свой дом пустила, кормлю, одеваю...
— Это не мой дом, — спокойно сказала Таня. — Никогда им не был. И я ухожу.
Она развернулась и пошла в спальню. За спиной взорвался крик — свекровь верещала что-то про неблагодарность, Родион требовал объяснений. Таня достала из шкафа сумку, начала складывать вещи. Руки дрожали, но не от слабости. От освобождения.
Родион ворвался в комнату.
— Ты спятила? Куда ты пойдёшь? У тебя денег нет, работы нет!
— Найду, — Таня запихнула в сумку джинсы, свитер. — Как-нибудь справлюсь. Без вас.
— Это всё грипп, температура! — Родион попытался взять её за руку. — Ты не в себе. Ляг, отдохни, завтра поговорим...
Таня выдернула руку.
— Я в полном себе. Впервые за три года — в себе. Понимаешь? Сегодня мне помог совершенно чужой человек. Просто так. Без претензий. И я поняла — так должно быть. Люди должны помогать друг другу, а не унижать.
— Кто помог? — подозрительно прищурился Родион. — Какой человек?
— Неважно. Важно, что я больше не могу так жить.
Валентина Петровна влетела следом, размахивая руками.
— Она с кем-то встречается! Я так и знала! Шлюха!
Таня резко обернулась. Посмотрела на свекровь долгим взглядом.
— Знаете что? Может, и встречусь. С кем-нибудь нормальным. Кто не будет держать меня за прислугу.
Она закрыла сумку, надела куртку. Родион метался между ней и матерью.
— Танька, подожди! Давай обсудим! Я поговорю с мамой, она больше не будет...
— Будет, — устало сказала Таня. — Всегда будет. А ты всегда будешь на её стороне. Потому что так удобнее.
Она вышла из квартиры под крики и проклятия. Дверь захлопнулась, отрезав знакомый ад. Таня стояла на площадке, сжимая сумку. Идти некуда. Денег — только три тысячи в кошельке. Родители в другом городе, подруги все общие, с Родионовой работы.
Поднялась на этаж выше. Постучала в квартиру пятьдесят три.
Максим открыл быстро, удивлённо посмотрел на сумку в её руках.
— Простите, — выдохнула Таня. — Я знаю, это безумие. Мы едва знакомы. Но можно я переночую у вас? Одну ночь. Завтра найду гостиницу, сниму комнату...
Он молча посторонился, пропуская её внутрь.
Квартира оказалась светлой, чистой. Пахло кофе и книгами. На полках — сотни томов, на стенах — чёрно-белые фотографии.
— Садитесь, — Максим кивнул на диван. — Чай? Или что покрепче?
— Чай, — Таня опустилась на мягкие подушки. — Спасибо. Я... я ушла от мужа.
— Поняв это, — спокойно ответил он из кухни. — По лицу видно.
Принёс две кружки, сел в кресло напротив.
— Рассказывать не обязательно. Но если хотите — я выслушаю.
И Таня рассказала. Всё. Три года унижений, молчаливого мужа, злобной свекрови. Рассказывала и плакала — тихо, без истерики. Максим слушал, не перебивал. Когда она замолчала, протянул салфетку.
— Вы молодец, что ушли. Это требует смелости.
— Я не знаю, что делать дальше, — призналась Таня.
— Никто не знает, — Максим пожал плечами. — Я после смерти жены полгода не понимал, как жить. Потом начал — шаг за шагом. У вас получится. Вы сильнее, чем думаете.
Он дал ей пижаму жены, застелил диван в гостиной. Таня легла, укрылась тёплым пледом. Температура спала. Или просто на душе стало легче?
Утром Максим заварил кофе, приготовил омлет. За завтраком разговаривали о работе — он посоветовал пару фирм, где требовались администраторы. Дал телефоны знакомых риелторов для съёма жилья.
— Неделю можете пожить здесь, — сказал он. — Комната дочери пустует. Пока обустроитесь.
— Почему вы это делаете? — снова спросила Таня.
Максим задумался, глядя в окно.
— Потому что жизнь коротка. И в ней должно быть место добру. Просто так. Без причин.
Через два месяца Таня сняла однокомнатную квартиру, устроилась в туристическую фирму. Родион присылал сообщения — сначала требовал вернуться, потом предлагал "забыть прошлое", потом замолчал. Развод оформили быстро — имущества общего не было.
С Максимом они встречались каждую субботу. Гуляли по городу, ходили в кино, говорили обо всём и ни о чём. Он не торопил, не давил. Просто был рядом.
Однажды вечером, когда они сидели на его кухне за чаем, Таня сказала:
— Я счастлива. Впервые за годы — по-настоящему счастлива.
Максим улыбнулся.
— Я тоже. Знаете, после Ирины думал — всё, больше никого. А потом встретил вас на лестнице...
Таня взяла его руку. Тёплую, надёжную.
— Хорошо, что я тогда не зашла сразу домой.
— Хорошо, — согласился он.
За окном падал первый снег. Начиналась новая жизнь. Другая. Без криков, унижений и швабр. С уважением, теплом и простым человеческим счастьем.