Женька не отличалась какой-то особенной, писаной красотой. Откуда ей взяться, писаной красоте, если весь Женькин род состоял из рабоче-крестьянских косточек, веками произрастающих в суровых условиях рискованного земледелия. Мало хлеба, минимум свежих фруктов, долгая зима, холодное, смурное лето, вечная нехватка всего и вся — годами, десятилетиями, поколениями. Откуда взяться красоте, статности, крови-с-молоком, белоснежным улыбкам и густым, по пояс, косам?
Предки Женьки, бабки-прабабки, да и сама она — были низенькими, усадистыми, коротконогими, но необычайно широкими в кости, как монгольские лошадки. Мелкие, да выносливые. Там, где какая-нибудь королевишна под два метра помрет от натуги, Женькины сродники запросто управятся, да еще и погуляют напоследок — отметят удачное завершение работы песенкой, спетой на ноте «ми». И хорошенько дробушки отобьют малюсенькими ботиночками, справленными на золушкины ножки-крохотули.
В общем, не звезда. Женька прекрасно это знала: в ее городке почти все — не звезды. Так же, как и все, они влюблялись, разлюблялись, выходили замуж и разводились с обыкновенными, в основном невидными, невысокими парнями. Рождались дети, очень похожие на своих неярких, как уточки, родителей. Иногда природа давала выверт, и в поколениях северян появлялось что-то этакое, похожее на жар-птицу. Но Жар-птицы редко оставались в родном гнезде — улетали в большие города, прибиваясь к тысячам таких, как они, Жар-птиц. Сливались с ними и становились одинаковыми, статичными, неинтересными самим себе и другим.
Вот и с Женькой природа сыграла в калейдоскоп. Особой статью не одарила, миндалевидных глаз и шелковых волос не дала. Но зато у Женьки была чудная, длинная, белая шея. Эта лебединая шея с особенной, гордой посадкой головы делала Женьку неповторимой, не похожей на других.
Выяснилось это не сразу — Женька все время ходила с куцым хвостиком или косичкой. Ничего путного с волосами было не сделать. Они вечно вылезали из прически, падали на глаза, не поддавались завивке, не лежали, как положено, в укладке.
А ей хотелось стать яркой. Броской. Да любой девчонке хочется быть красивой. Хотя бы для одного человека. Но куда спрячешь длинный нос? Женьке казалось — он настолько длинный, что даже зрение от этого портится. Глаза вечно косят — мешает «амбразура». Конечно, девочке в семнадцать лет многое в себе не нравится, она ведь еще даже не расцвела толком, но разве в этом убедишь девочку?
С мамой задушевных разговоров не велось — мама Ира так уставала на своем заводе, что порой «му» не могла сказать, вечно брала дополнительные смены, чтобы хоть как-то держаться на плаву: дочку выучить, вырастить, в люди вывести одной надо. Папы нет. Папа свинтил, когда Женьке четыре годика стукнуло. Просто ушел. Не сошлись характерами, видите ли. Папе нравилось выпивать и отдыхать, а мама, зануда редкая, ни того, ни другого не разрешала. Папа устал и собрал вещи.
— Ну и черт с ним, пусть катится, — махнула рукой Ирина, — справлюсь, главное, что борова этого тащить на горбу точно не придется!
Квартира принадлежала Ирине по праву наследства — ее бабушка оставила. Так что никаких переживаний по поводу вынужденного одиночества брошенки у Иры не случилось. Единственное — ребенок требовал внимания и затрат. За все надо платить. Кормить. Одевать. Учить. Вот Ира и кормила, одевала. Воспитывали Женьку в садике, в школе, в колледже. Ну и сама Женька была беспроблемной. Сама, без принуждения, делала уроки. Сама готовила себе и маме нехитрый обед. А уж кинуть белье в стиралку да пропылесосить квартиру — не проблема. Мама слишком много работала, чтобы не позволить себе не иметь в доме нужную и качественную технику, чтобы в холодильнике всегда были хорошие и свежие продукты, чтобы мебель соответствовала нормальному уровню.
Все у Женьки было. Кроме мамы. Но и это трагедией не считалось: Ира сама в детстве была самостоятельной и рассудительной, по дому управлялась сама — бабушка тоже постоянно работала, чтобы вырастить внучку. Родители сгинули в командировке в далекой стране, куда их направило государство. Они должны были строить дома для бедного населения, погрязшего в междоусобных войнах. Не успели — машина, перевозившая персонал по горному серпантину, рухнула в пропасть.
Бабушка, оплакав сына и невестку, взялась за воспитание Иришки. Она и так ее воспитывала. Просто дети были живы, хоть и работали, как проклятые, мечтая заработать на кооперативную квартиру. Все всегда и во все времена работали. И в то время никого не удивляло, что бабушки становились истинными родителями своим внукам. Сейчас, чуть что, сразу поднимается вселенский плач: как так-то! Как без мам! Да и бабушки на бабушек не похожи — молоды, подтянуты, спортивны. И у них тоже личная жизнь. И даже — романы. Дети предоставлены няням или гаджетам. Некоторые мамы вообще отказываются работать, чтобы быть с детьми. У них это хорошо получается. Правда, дети вырастают инфантилами. Ничего не умеют. Так что, бабушка надвое сказала, что лучше: самостоятельность или круглосуточная опека.
В общем, Ирина выросла полноценной личностью. И Женя выросла личностью. Правда, ей, как личности, не хватало маминого общения. Но никто не капризничал по этому поводу. Женя стала хорошим человеком. Ей бы уверенности в себе — вообще прекрасно бы все сложилось. А уверенность все не приходила. Женя сутулилась, напяливала на себя бесформенные свитера, заплетала куцую косичку, и старалась пробегать рысцой мимо зеркал и зеркальных витрин. Некрасивость мешала жить. Мешала общаться. Мешала мечтать. Раздражала и доводила до злых слез в подушку.
Женя, наверное, осталась бы старой девой, вечно при маме, если бы не один случай.
Однажды, психанув, Женя просто собрала жидкие свои волосенки в высокую гульку, чтобы не мешали. Посмотрела в зеркало и сразу же захотела проколоть уши. Потому что неказистый, смешной пучок оголил замечательно длинную, как у знаменитой Нефертити, шею. На Женьке очень бы смотрелись огромные цыганские кольца. Очень!
А еще ей пошла бы какая-нибудь шелковая чалма, яркий тюрбан, что-нибудь такое, заграничное, с восточными нотками. Как в старых американских фильмах про гангстеров и их удивительных, сказочно красивых, причудливо одетых женщин. Женька подкрасила губы маминой помадой, подвела смелые стрелки на веках и весь вечер не отлипала от зеркала. Женькина мама работала в ночную смену, и поэтому никто не мешал первой и пылкой симпатии новорожденной красотки к зеркалу. Или, скорее, наоборот — зеркала к красотке.
Это было старенькое трюмо, еще от бабули оставшееся. Никто его не выкидывал на помойку, потому что трюмо, хоть и старое, исправно служило маленькой Женькиной семье — показывало человека в анфас и в профиль, выявляя недостатки честно и порой безжалостно. А сейчас оно вдруг «прозрело», увидело Женьку новыми глазами, и расстаралось настолько, что ошеломило хозяйку до невозможности.
Отражение демонстрировало изысканную диву с неправильным, но от этого еще более манким образом. Длинный нос и немного выпуклая нижняя губа смотрелись чудо как хорошо. Женька намотала на голову тюлевую штору, обвила шею двумя рядами елочных бус из коробки и любовалась новым образом, не в силах оторвать от него взгляд. Это была самая чудесная ночь в молодой Женькиной жизни. Самая чудесная.
Когда с работы вернулась усталая мама, Женька уже спала. Даже к завтраку не проснулась. Ирина приоткрыла дверь Женькиной комнаты, взглянула на свою любимую дурнушку-дочурку, улыбнулась все-понимающей улыбкой и ушла к себе — отсыпаться. Они обе, мама и дочка, проспали до самого обеда. Никто никого не беспокоил и не донимал. Устали ведь. У обоих скакали сердца. Правда, причины скачков были разные: Ирино сердце ныло от хронического недосыпа и беспокойства, а Женькино сердце, будто юный жеребенок, восторженно прыгающий по зеленому полю, никак не угоманивалось — впереди столько всего хорошего его ждало!
Ничего особенного в жизни Жени не случилось. Топ моделью она не стала, миллионов не заработала и книгу о том, как стать знаменитой и богатой, не написала. Но все же что-то неуловимое в ее сером существовании произошло. В первую очередь, она вдруг стала очень нравиться себе. Так нравиться, что спина Женькина стала прямей, и сама Женька казалась выше ростом. Настолько выше, что ее заметил Серега Иванов, тайный объект Женькиной необьяснимой симпатии.
Серега отличался легким нравом и необязательным отношением к своим любовям. Спортсмен и миляга, он не давал девочкам никаких обещаний и порой вел себя по-скотски, честно говоря. Закрутит девушке мозги, запудрит, заманит, и после всего отделается жестом «ладонь у уху» — я позвоню. И не звонил. Балованный был этот Серега. Не попалась на его пути роковуха, способная обуздать этакого повесу и прижать к ногтю.
Уж кого-кого, а Женьку роковухой Серега не считал. Мышенькой серенькой, вот кем. Но мышенькой очаровательной. Ни с того, ни с сего парень заметил, что его взгляд следует за Женькой по пятам.
— И что в ней такого? Ничего же! С какого перепугу, блин? — Сережа нервничал и злился.
Не его романа героиня. И почему к ней тянет? Вопрос, конечно, интересный…
Сергею нравилась совершенно другая дева. Яркая, модная, смелая. Она давно делала Сергею авансы, присутствовала почти на всех играх Серегиной команды. Ну не просто так, ясен пень? Почему бы не намутить с ней какой-нибудь скоротечный гм… роман? Но в глаза лезла эта, ничем не примечательная мышь. Дно, Серега, это дно! Второкурсница их шараги, да нафиг она сдалась?
И все-таки… И все-таки…
Анна Лебедева