Сегодня, 21 октября, исполняется 80 лет народному артисту РСФСР, Герою Труда Российской Федерации Никите Сергеевичу Михалкову.
Уже третье поколение российских зрителей смотрит его великолепные фильмы — «Неоконченную пьесу для механического пианино», «Пять вечеров», «Родню», «Несколько дней из жизни И.И. Обломова», «Солнечный удар». И конечно, «оскароносную» картину «Утомленные солнцем».
Никита Сергеевич — не только выдающийся режиссер, киноактер, сценарист, продюсер и педагог, но и тонкий мыслитель, философ, пламенный публицист, остро откликающийся на вызовы времени. Мы решили вспомнить его многочисленные статьи и интервью, опубликованные в нашей газете в разные годы (и даже эпохи!). По прошествии десятков лет становится очевидно: многое из того, что было сказано мэтром тогда, громко аукается в наши дни.
Никита Михалков на съемках фильма «Родня»
— Есть только один критерий оценки самим автором своего произведения: стыдно тебе за сделанное или не стыдно? А стыдно может быть только тогда, когда снимаешь фильм для того, чтобы кому-то понравиться, когда импульс, толчок к делу не в тебе самом, не в твоей душе, сердце и совести. Если же ты искренен, если веришь в то, что делаешь, если отвечаешь за свои слова, за свой фильм и готов их отстаивать на любом строжайшем критическом и зрительском суде, стыдно тебе не будет даже за свои ошибки человека, гражданина, художника, искренне верившего в то, что он делал и делает...
Я убежден, необходимо говорить о том, что массовая культура Запада несовместима с нашими духовными корнями, говорить о том, как мы порой тянемся за этой массовой культурой, шумной и пустой, творя, как нам кажется, что-то свое, на самом деле следуя чужим сколкам. Человек согревает собой свою землю, как и она согревает его только тогда, когда жизнь его наполнена не суетной погоней за синицей в руках, не жаждой обывательского благополучия, а постоянной духовной работой в поисках ответа на вопрос: «Для чего я живу, что есть моя жизнь и как я мог положить ее во благо того, что мы называем наше — в самом большом и глубоком смысле этого слова»...
Зритель нередко совсем не узнает себя на экране, ведь не случайно про что-то сверхъестественное, неправдоподобное люди говорят: «Ну, это, как в кино!». Конфликты хорошего с лучшим, несуществующие отношения и характеры, небывалые интерьеры, костюмы, которые нельзя купить в магазине, — все это выносит нашу массовую кинопродукцию за рамки доверия к ней. Мы зачастую увлекаемся погоней за зрителем и идем по самому легкому пути, лихо скорректировав теорию: кассовый фильм кто-то назвал зрительским, затем массовым, демократичным. И осуждать его становится как-то неуютно, не по себе, что-ли...
У меня, может, слишком наивного человека, возникает такой вопрос: почему за спекуляцию вещами полагается наказание, а спекуляцию на актуальности темы не наказывают? Бездарная, плохо, неумело сделанная картина, но на важную социальную тему, выходя на экраны, приносит больше вреда, чем пользы...
«Советская культура», 6 января 1983 года
Никита Михалков на торжественной церемонии вручения Памятной Золотой медали Сергея Михалкова в Москве. 2015. Фото: Максим Блинов/РИА «Новости»
— Мы говорим о возможности работать с Западом. О каком сотрудничестве может идти речь, когда мы считаем деньги в чужих карманах и не понимаем, что до момента, пока мы не будем иметь уважение к себе, нас никто уважать не будет... Эти позорные суточные, эта возможность иметь здесь больше только потому, что кому-то что-то подарил, эта мелочность, это низкое обслуживание людей, эта невозможность представить себе, что мы есть великая держава... К нам относятся, как к дешевой рабочей силе, и мы себя сами считаем дешевой рабочей силой, и позволяем с собой обращаться так. Потому что мы думаем, что если мы будем похожи на них, то нас будут любить. Это неправда, потому что похожего не любят — любят того, кто имеет свое лицо, свою культуру.
«Советская культура» за 23 мая 1989 года
— В центре все заняты дележом власти. Этот деструктивный процесс разрушает и общественную, и творческую жизнь. Наглядным примером тому могут служить развалившийся Союз кинематографистов и «Мосфильм», где вот-вот вырубят сад, посаженный Довженко. Из-за кажущейся минутной выгоды люди готовы продать все, что угодно. В глубинке, в провинции — по-другому. Там люди еще не утратили веры в высокие идеалы, в прекрасное, они далеки от политической конъюнктуры и думают о будущем нашей культуры. Поэтому сегодня Россия начинается не с Красной площади, не с чиновничьих московских зданий, а с ежедневного самоотверженного труда сельских учителей и библиотекарей, с мастерских художников в небольших городках, с далеких от суеты городских оркестров и театров.
«Культура», 26 февраля 1994 года
Председатель Союза кинематографистов России, президент Московского международного кинофестиваля Никита Михалков перед началом церемонии закрытия 38-го Московского международного кинофестиваля. 2016. Фото: Евгения Новоженина/РИА «Новости»
— Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии. Достоевский писал свои романы из журнала в журнал, чтобы заработать деньги. И те, кто читал его сочинения в то время, настроены были критически, тем более в России, где нет пророка в своем Отечестве. Кто знает, может быть, то, что считается сегодня проходным и попсовым, в какой-то момент окажется выразителем своего времени. Если наше попсовое время фиксируется в произведениях, которые в результате станут ответом на эти запросы и выражают время, значит, это останется, именно в силу того, что выражало время. Вспомните чарльстон. Его сейчас не танцуют, но когда-то он выражал время. Подождем, посмотрим. Время все расставит на свои места. Важно оставаться самим собой — вот это класс, вот это высший пилотаж. Вообще умение не отказываться от того, кем ты был, — это как раз и есть знак жизни. А если человек говорит, что вот эту его картину теперь показывать нельзя, — это плохо и может вызвать только жалость. Все, что я делал в кино, я делал по своей воле. Это как крест, который ты несешь. Мама мне говорила: «Значит, так надо». Я никогда не рвался в руководители Союза кинематографистов. Это двадцать лет назад на этом посту было хорошо — черная «Волга», «кремлевка», белый телефон, почет и уважение, любая дверь открывается. Сейчас ничего этого нет. Кроме того, что ты ешь лопатами то, что люди не едят. Вот обхаяли в свое время на пятом съезде стариков кинематографистов, потому что знали, что ничего за это уже не будет. Что же вы раньше перед ними на брюхе ползали?
«Культура», 20 октября 2005 года
Президент РФ Владимир Путин вручает председателю Российского фонда культуры, кинорежиссеру Никите Михалкову золотую медаль «Герой Труда РФ». 2022. Фото: Евгений Биятов/РИА «Новости»
— Современные либералы, «норковые воротнички», воплощенная крикливая безответственность требуют себе каких-то дополнительных свобод. Хотя они никогда не знали, что такое настоящая несвобода, и своей нынешней жизнью всецело обязаны переменам новейшего времени. Сомневаюсь, что этим «революционерам» известны действительные тяготы простого гражданина нашей страны, придавленного безнаказанной бюрократией на местах.
Самозваные лидеры нашей кашемировой оппозиции используют живое оскорбленное чувство справедливости нормальных людей для собственного пиара. Однако, возвращаясь с тусовочных митингов за высокие заборы своих рублевских дач и в лондонские особняки, они вряд ли хоть раз задумались — чем сами могли бы помочь своим не столь крикливым и гораздо менее благополучным соотечественникам. Тем людям, которые в поисках хлеба насущного тоскуют не по новым свободам, а по несвободе вчерашнего дня, когда им так или иначе был обеспечен минимум достойного существования.
Глядя на наших сытых, гламурных «революционеров», трудно не вспомнить Салтыкова-Щедрина: «Чего-то хотелось: то ли Конституции, то ли севрюжины с хреном, то ли кого-то ободрать...» Конституция есть, севрюжину с хреном скушали, страну ободрали давно, теперь можно и побузить.
Мы не умеем учиться на собственных ошибках, не заглядываем в прошлое, чтобы понять настоящее и будущее. Каждый раз, наступая на старые грабли и с изумлением и обидой потирая новую шишку на лбу, мы вынуждены констатировать, что опять зашли не туда.
Объединение на ненависти бесперспективно и чрезвычайно опасно — особенно в России. Честный анализ прошедшего, ясное признание своих ошибок и промахов, такой же осознанный и честный взгляд в будущее, созидательная, ответственная политическая воля, жесткое ограничение чиновничьего произвола и немереных аппетитов, беспощадная война с коррупцией — вот чего по-настоящему хотят люди, у которых нет времени выходить на Болотную площадь.
Великие потрясения нужны тем, кому есть куда уехать. А великая Россия — тем, кто хочет здесь жить.
«Культура», 20-27 января 2012 года
«Я шагаю по Москве»
— Я всегда бился и дрался за индивидуальную свободу, особенно в творчестве, но понимаю, что бывают ситуации, при которых выживание нации требует аскетизма личности в отношении своих свобод. Причем осознанного аскетизма — это принципиально важно.
Ясно, что самоограничение должно воспитываться с младых ногтей, с детства. Проблема в том, что поколение, которое сегодня становится родителями, само лишено этого. Слава Богу, сейчас на государственном уровне определенные шаги делаются: впервые за много лет заинтересовались учебниками по истории — что преподают, как преподают. Приходит отрезвление, это видно на самых простых примерах: возвращение школьных сочинений, увеличение часов на русскую литературу, ГТО...
Мы отменили само слово «воспитание», выкинули его на помойку — под лозунгом, что раньше растили творцов, а теперь будем растить грамотных потребителей. Можно превратить русского человека в бездушного потребителя? Выяснилось, можно. Если даже огромную страну развалить оказалось не таким трудным делом — трех дней хватило! Ни ты, ни я, ни другие, на кухнях беседовавшие полушепотом, представить себе не могли, что все рухнет вот так вот, одним щелчком!
Чудовищно, когда «легкость мысли необыкновенная» у людей, облеченных гигантской властью. Все эти «бурбулисы», плеяда новоиспеченных руководителей из бывших комсомольцев, которые мгновенно продали и предали все, на чем делали карьеру. Потому что возникли другие возможности, и нужно было отречься, чтобы... Далее по списку: сидеть в кабинете Брежнева, ездить за границу, обогащаться.
Я бесконечно боюсь людей, для которых власть является мечтой. Власть — это крест. И только тому человеку, для которого власть — крест, я готов поверить.
«Культура», 23-29 октября 2015 года
«Свой среди чужих, чужой среди своих»
— Волею судеб наша страна оказалась такой вот обширной, с огромными возможностями и перспективами. Мост между Востоком и Западом, через который они пересекаются и взаимосвязываются. А с другой стороны, защита. То, что закрыло собою Европу от монгольского нашествия, от того, чтобы французы сегодня, например, говорили по-монгольски. Страна, народ, принявшие на себя глобальные исторические проблемы мира, что нас всегда и отличало, и вызывало отторжение. Как Иван Грозный стал в переводе Иваном Ужасным? Иван Грозный это вовсе не «Иван террибль». Страшные поступки и ошибки, соединяющиеся с невероятной религиозностью, и одновременно собирание огромной страны, возникновение недоступных той самой Европе масштабных институций. Почему он стал для мира злодеем и до сих пор это культивируется? Потому что нежелание, неумение понять русский характер заставляли называть его просто «зверским», диким — отсюда и «Иван террибль». Или, если вернуться назад, к Александру Невскому, как со стороны объяснить его шаг, что выгоднее платить дань татарам, чем принять латиницу и стать католиками? В конце концов, тебе предлагают силу, предлагают защиту только всего-навсего за то, что перестанешь быть православным, станешь католиком. Но нет! Предпочитают туда, где есть глубина, а здесь — порабощение рано или поздно.
Правда — то, что нас всех должно объединять — как народ, как страну. Нас веками единило, давало ту самую правду православие. Когда Мусоргский говорил кучеру, который просил больше денег, «побойся Бога, на тебе креста нет», тот сразу понимал, о чем разговор. Люди «аукались» Евангелием, заповедями, народ в этом жил, православие объединяло. Неудивительно, что когда корень этот выдрали, началась гражданская междоусобица... И только страшная война в двадцатом столетии трагедией народной всех сплотила — но лишь до того момента, пока не стали уходить из жизни те, кто воевал, пока они «аукались» войной. Это когда слесарь, токарь или коневод в разговоре даже с генсеком начинали вспоминать, кто на каком фронте воевал, в 41-м, в 43-м, — и все, и покатили, налили, поговорили... Общим было — духовная мощь Победы и ощущение своей правоты. Когда же эти люди стали уходить, а веры не появилось, страна тут же начала разлагаться. И отсутствие Бога и безверие позволили в три дня развалить Советский Союз, в три дня! Я не знаю человека, который мог поверить, что вот эту махину можно развалить в три дня. Страх вынули, Бога нет, держаться не на чем, все рухнуло!
Замечательно Грибоедов сказал про декабристов — «колебания умов, ни в чем не твердых». Это постоянно преследующий нас синдром — «колебания нетвердых умов». На развалинах советских построить нормальное общество и нормальную страну, не расставив все точки над «и», очень трудно. Что мы сейчас имеем? Невероятную инертность чиновничества, которое существует по принципу личной выгоды и страха — чтобы оторвать задницу и что-то сделать, только два повода — либо выгода, либо страх. Да, есть Богом данный лидер, которому досталась такая страна, что, когда его назначали, были все убеждены, что при нем-то уж точно Россия завершится раз и навсегда. А он, к общему изумлению, согласно своим невероятным способностям, трудолюбию и глубине понимания вопроса, многое сумел поменять, что для мира стало просто изумлением и оскорблением. Но все равно — невозможно после пожарища начать строить новый дом, не расчистив площадки, на головешках очень трудно построить.
«Культура», 30 января 2020 года
«Утомленные солнцем»
«Утомленные солнцем 2: Предстояние»
— Считается, что сослагательное наклонение неприемлемо в истории, хотя это неправда. Если мы так относимся к истории, то теряем вариативность — а что, если бы? А это очень важно, что было бы. Я считаю, если бы Россия развивалась так, какой видел ее в начале прошлого столетия Столыпин, это стала бы абсолютно недосягаемая страна. Именно поэтому Столыпина и убили. За его понимание русского человека, русского крестьянина, за его политическую храбрость, зрелость, конкретику... Человек, который может оскорбившему его с трибуны депутату Госдумы в перерыве между заседаниями прислать секундантов, что заставит того, потея и путаясь, извиняться с той же трибуны... Я считаю, что та самая Россия, которая двинулась при Столыпине на восток, с этим беспроцентным кредитом Крестьянского банка, с переселением людей... вот это движение, пускание корня настоящего, реального, мощного сделало бы страну не столь сконцентрированной на ее центре. Потому что вот есть наша страна, а внутри нее есть еще другие «страны», такие как Москва, Санкт-Петербург, Жуковка, Барвиха, Рублевка, в этих «странах» живут люди, многие из которых абсолютно не знают, не понимают и очень боятся этой остальной большой России. А как можно полюбить то, что не знаешь? Кстати, думаю, что во многом «Бесогон» смотрят потому, что люди этой другой, большой России чувствуют: я с ними, я их знаю и поэтому их люблю. Я могу презирать кого-то, ненавидеть, могу возмущаться, но, как говорил Пушкин, я глубоко презираю свое Отечество, но не люблю, когда это делают другие. Как бы там ни было, я — часть этого Русского мира...
Огромное значение имело для моего формирования общение в кругу семьи. Да, я не понимал учительницу, которая очень разозлилась, когда я ей честно признался, что опоздал, потому что у нас всю ночь играл Рихтер, порвал две струны, барабанил так на рояле, что я не мог уснуть... Для нее билет в Консерваторию на Рихтера был недоступен. Ей, для того, чтобы достать билет на Рихтера в Консерваторию, нужно было отстоять километровую очередь, и это еще не была гарантия, что ей достанется билет. И потому у нее мои слова вызывали совершенно естественное отторжение. А я не понимал — почему, я же честно сказал, не наврал... Это с одной стороны. С другой стороны — воцерковление с детства, о котором я уже говорил, когда к маме приходил священник, отец в это время уходил из дома — внешне он не поддерживал, но и не противился воле мамы. Он понимал, что это ее жизнь, и не пытался ее изменить. Когда его пригласили в ЦК по поводу того, что к жене депутата Верховного Совета, секретарю Союза писателей СССР, автору гимна ходит батюшка, он, как всегда обаятельно заикаясь, сказал: по-о-ослушайте, она на десять лет меня ста-а-арше, когда умер Ленин, ей был уже 21 год, вы хотите, чтобы я ее пе-еределал, или вы пре-е-едпочитаете, чтобы я ра-а-азвелся? Судя по всему, его поняли, и больше этот вопрос не поднимался. Вот оттуда, именно из детства, ко мне пришло ощущение того, что я не один, что есть всемилостивый Спаситель, и, наверное, поэтому одиночество я испытывал не тогда, когда никого не было вокруг, а, наоборот, когда вокруг много людей, о которых замечательный Василий Васильевич Розанов сказал: «Человек без веры мне вообще не интересен». Конечно, религиозные темы, как правило, в доме не поднимались в разговорах, в силу понятных причин эта сторона жизни семьи не афишировалась, и когда я уходил служить на флот, мама зашила мне крестик в куртку, в которой я уезжал, который я потом перезашил в бушлат... Эта принадлежность к православной вере меня не покидала никогда. Уже потом, в новые времена, когда мои дети, ничего не опасаясь, исповедовались и причащались, я вспоминал, как тайком крестился перед какой-нибудь контрольной. А если по-серьезному вдуматься в слова Розанова, то это чистейшая правда — как бы ни был умен и начитан человек, если в основе своей жизни он убежден, что все, что он делает, это делает он сам, что только он хозяин своей судьбы, а в любых явлениях жизни ищет рациональный смысл, не веря в Божий Промысел, другими словами — во все то, во что верили русские люди в течение тысячелетий, очень скоро нам будет с ним не о чем разговаривать. И дело не в том, что я не допускаю существования атеизма как веры, и это не значит, что он плохой, это значит, что в какой-то момент так или иначе наш разговор зайдет в тупик, для каждого из нас он потеряет смысл.
«Культура», 29 октября 2020 года
Никита Михалков. 2014. Фото: Юрий Машков/ИТАР-ТАСС
Фото на анонсе и слайдере: Кирилл Каллиников/РИА «Новости», Евгений Биятов/РИА «Новости»
