Неделя в больнице тянулась, как один долгий, муторный день, состоящий из уколов, оглушающего храпа соседки по палате, бесконечных тарелок манной каши и тушеной капусты. Бе – ненавижу её! Если это и был ад, то не огненный, а серый, казённый и пахнущий хлоркой. Я прошла все круги ада российской медицины, главный из которых – круг обезличивания. «Зоя Михайловна, откройте рот. Зоя Михайловна, повернитесь. Зоя Михайловна, не раскисайте». Я почти привыкла отзываться на это имя. Почти.
Я думала, как буду жить в этом теле? Я ж ничего не знаю, и квартира, в которую мне придется вернуться – это чужой дом. Старческая норка Зои Михайловны. «Блинский блин! Что делать-то?»
И на второй день моего унылого пребывания в больнице, случилось оно. Сперва я услышала в голове какой-то шум, как помехи в старом радио. Я даже не удивилась – тело-то старое, мало ли что там может шуметь. Но потом сквозь эти помехи я начала слышать голос. «Детка, не паникуй, прорвемся!»
Эээээ! Что это за мысли в голове? Я шизофрению не заказывала. Не хватало к скрипящим костям еще головой поехать!
Но это оказалась сама Зоя Михайловна. Вау! Круто! Старушка не померла, оказывается. Просто потеснилась, чтобы моей отлетающей душе место нашлось. Ну, это же совсем меняет дело. Одна голова хорошо, а две… шизофрения. Но очень уж кстати её голос в голове пригодился.
Я могла управлять этим дряхлым телом. С трудом, но руки-ноги шевелились. В спине, правда, периодически что-то щелкало, но это было тело. А подсказки Зои Михайловны помогали мне не спалиться перед медперсоналом. «Так, Зоя, детка, не скачи, как горная коза. Степенно, тихонько шаркай по коридору. Ага, молодец, вот так. Да и скакать не получится, только навернемся обе. Чай, не шешнадцать уже, понимать надо. Ничего, привыкнешь, а я тебя всему научу».
У Зои Михайловны оказалось оригинальное чувство юмора. Чтобы поддержать меня, она шутила и читала забавные стишки-пирожки, иногда с оттенком черного юмора, но они прекрасно подходили для любой ситуации.
Гуляя по больничным коридорам и заглядывая в соседние палаты она как-то продекламировала
«Старушка прямо с сенокоса
зашла сыночка повидать.
Ну, кто же знал что в той палате
такие мнительные все!»
Я захохотала её старческим дребезжащим смехом. Медперсонал, наверное, подумал, что старушка из ума выжила. А мне было наплевать, главное – я не одна!
Чтобы не запутаться в наших одинаковых именах, я обращалась к ней мысленно Зоя Михайловна. Но на третий день она взмолилась: «Зоюшка, давай проще. Михаловна будет достаточно, а то как на партсобрании, ей богу!» Так мы с Михаловной и сосуществовали в одном теле.
Выписывали меня с целым арсеналом. Медсестра протянула мне список препаратов, исписанный убористым почерком. «Доктор расписал, что и когда принимать» - подсказала она. Я пробежалась по списку глазами. Утро: от давления, для сосудов, витамины. Обед: для суставов, от диабета. Вечер: успокоительное, снотворное, и ещё что-то «для перистальтики».
«Михаловна, – мысленно присвистнула я, – да у нас тут целая химическая лаборатория! Завтракать будем мeтфopминoм с лoзаpтанoм?»
В голове, тихо, как шелест страниц, откликнулся знакомый уже голос: «А ты думала, в нашем возрасте витаминки с аскорбинкой пить? Держись, детка, теперь это наша рутина. Как чистка зубов. Только скучнее».
В первый же день после аварии ко мне пришла она. Дочь Людмила.
Я бы никогда не узнала её, если бы не этот голос в голове, который тихо прошептал: «Люда, дочка моя…» Она была деловой, подтянутой, с дорогой стрижкой и умными, усталыми глазами. В руках она держала мой – то есть, её мамин – фиолетовый байховый халат и… о ужас… мою вставную челюсть в специальном контейнере.
— Мама, привет, как ты? Я так переволновалась, когда мне из больницы позвонили. – её голос был осторожным, полным заботы, но сквозь него пробивалась усталость, которую я часто видела у родителей своих однокурсниц, разрывающихся между работой, детьми и личной жизнью.
— Живая, – хрипло ответила я и тут же спохватилась, – то есть, ничего, дочка. Держусь.
Людмила разложила вещи на тумбочке. «Домашнее принесла. И… твои зубы. Думала, пригодятся».
Внутри у меня всё сжалось. Моя собственная бабушка носила такую же. А теперь вот я.
— Спасибо, – выдавила я. – Красота требует жертв. А то щас как улыбнусь без них – все женихи в отделении разбегутся.
Людмила смотрела на меня с лёгким недоумением. Мама, видимо, так никогда не шутила.
— Мама, я думаю… Может, поживёшь у меня первое время? Одной тебе будет тяжело.
Паника, острая и стремительная, ударила в голову. Нет, только не это! Я ещё не научилась управлять этим телом, не знала всех привычек Михаловны. Даже с её подсказками могу облажаться. Одна неловкая фраза, один провал в памяти – и дочь заподозрит неладное. Психиатр, таблетки посильнее… Кошмар.
— Нет, Людочка, спасибо, – сказала я как можно более твёрдо. – Я у себя дома привыкла. Сама справлюсь. Не волнуйся.
Людмила пыталась настаивать, но увидела моё упрямый взгляд (спасибо, Михаловна, за генетику) и сдалась.
— Ладно. Но ты будешь звонить мне каждый день! И я к тебе постараюсь почаще заглядывать.
— Буду, буду, – пообещала я, с облегчением думая, что сначала мне придётся разобраться, как звонить с допотопного кнопочного телефона Михаловны. Эх, жаль, что мой смартфон для меня недоступен, а купить новый на пенсию Михаловны, как я поняла, будет нереально.
И вот я дома. В своей – её – нашей – однушке. Маленькая прихожая, ведущая в совмещённую гостиную-спальню, крошечная кухня и санузел. Всё чистенько, аккуратно, но без изысков. Диван, телевизор, книжный шкаф, полный классики и мемуаров, и уйма фотографий. Молодая Михаловна с мужем, маленькая Люда, выпускные… Я чувствовала лёгкое головокружение. Это был не просто чужой дом. Это был архив чужой жизни.
— Диван купили с Сашей в 82-м, на первую зарплату, – тихо сказал голос. – А шторы Люда подарила на юбилей. Говорит, чтоб светлее было.
Я подошла к окну. Третий этаж. Вид на стандартный двор-колодец, детскую площадку, парковку. Ничего особенного. Но это был её мир. Теперь мой.
Разбирая сумки, я наткнулась на аптечку, которую принесла дочь. Это была не просто сумочка, а портативный филиал аптеки. Баночки, блистеры, пузырьки. Всё с аккуратными этикетками. Я открыла один флакон. «От запоров» - подсказала Михаловна. Закрыла. Открыла другой. «Для улучшения мозгового кровообращения – чтоб голова не кружилась»
«Ну что, Михаловна, – вздохнула я, – живём! У тебя тут фармацевтический рай». Михаловна хмыкнула: «Привычка пить таблетки вовремя — признак качественной старости. А еще, знаешь шутку? Молодая женщина превращается в старушку, когда её косметичка превращается в аптечку».
Вот за что я обожала Михаловну, так за чувство юмора. Она еле ходит, а всё туда же, шутки шутит. А теперь у неё и собеседник появился 24/7. Ей не скучно, а мне полезно. И… тоже не скучно.
Собрав волю в кулак, я решила спуститься вниз, вынести мусор и просто подышать воздухом, который не пахнет больницей. Спуск по лестнице дался непросто – колени жалобно поскрипывали, предупреждая о каждом шаге. «Тихо, старина, – мысленно успокаивала я свои суставы, – мы же не на эльбрус взбираемся. Всего-то три этажа».
И вот, в подъезде, у почтовых ящиков, я столкнулась с ними. С моими мамой и папой! Мама, с лицом, исчерченным бессонными ночами, и мой папа , выглядевший вдвое старше своих лет. Они выходили из лифта, а я уже заходила в подъезд.
Увидев их, что-то внутри оборвалось. Инстинкт, сильнее разума. Я рванулась вперёд, чтобы обнять её, закричать «Мама!». Из моей груди вырвался лишь сдавленный, сиплый звук: «Ма…»
Они оба остановились и уставились на меня. В глазах папы – пустота, в глазах мамы – лёгкое недоумение и сочувствие. Я поймала себя, откашлялась, пытаясь скрыть дрожь в голосе.
— Марина… Извините. Какая трагедия… что дочка ваша сейчас в коме, – выдавила я, глядя в пол.
Мамино – нет, Маринино – лицо исказилось от боли.
— Да, Зоя Михайловна, спасибо, что беспокоитесь. Мы… мы верим, что наша Зоюшка выздоровеет. Она у нас такая добрая, заботливая…
Голос её дрогнул.
— Она всегда всем помогала. И соседям старшим, и бездомным котам… Она обязательно придёт в себя. Мы молимся.
Каждая её слово резало мне сердуе. Я стояла в полуметре от неё, моей мамы, и не могла её обнять, не могла сказать, что это я, что я жива, просто в другом теле.
— Она… она точно поправится, – прохрипела я, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. – У неё сильный дух.
— Спасибо, – тихо сказала Марина и, взяв под руку моего папу, потянула его к выходу.
Я стояла ещё несколько минут, прислонившись лбом к прохладной стене подъезда, пытаясь прийти в себя. В голове было тихо. Даже Михаловна понимающе молчала.
Поднявшись обратно в квартиру, я закрыла дверь и медленно, как древний ритуал, начала готовить свой первый ужин на свободе. Достала баночки с таблетками, поставила кипятить чайник.
Старость – не радость. Это факт! Но глядя на фотографию улыбающейся Михаловны с мужем, а потом на свои дрожащие руки, раскладывающие пилюли по ячейкам контейнера, я подумала: может быть, это и не приговор. Это просто другой уровень сложности. А я, как оказалось, обожаю сложные задачки.
— Ну что, Михаловна, – сказала я вслух, – завариваем чаёк, принимаем химическое оружие и живём. За двоих!
Из глубины сознания донёсся тихий, одобрительный смешок. Мы были дома.
Все опубликованный главы смотрите здесь
Как купить и прочитать мои книги целиком, не дожидаясь новой главы, смотрите здесь