— Ты вообще меня слышишь, нет?! — голос Кати дрожал, хотя она изо всех сил старалась говорить ровно. — Я тебе говорю: я больше так не могу!
Антон стоял у окна, спиной к ней, уткнувшись в телефон. Его отражение в стекле было каким-то чужим — усталым, напряжённым, будто это не он, а его копия. Он что-то пролистывал в телефоне, лениво, не торопясь, как будто разговор касался кого угодно, только не его.
— Можешь хоть раз, ради приличия, отложить свой гаджет и ответить мне нормально? — Катя шагнула ближе. — Я что, с пустотой разговариваю?
— Катя, — сказал он наконец, не оборачиваясь, — не начинай, ладно? У меня и без твоих нервов голова кругом.
— Это не «нервы», Антон. Это жизнь, которая у нас с тобой разваливается на куски.
Он медленно выдохнул, положил телефон на подоконник и повернулся. Лицо — будто высечено из камня.
— Нам нужно продать квартиру.
Катя опустилась на стул. Словно кто-то резко выключил свет. Всё, что было привычным — этот стол, занавески, аккуратно сложенные документы на полке, запах свежего кофе — вдруг стало дико, чуждо.
— Что? — спросила она тихо.
— Продать. Квартиру. Здесь, в Пушкине, — повторил он, будто речь шла о старом холодильнике. — У Артёма большие неприятности.
Катя закрыла глаза. Артём. Его брат. Вечный источник головной боли. Тридцать лет, а ведёт себя как подросток. То подрабатывает курьером, то «начинает бизнес», то «вот-вот поднимется» — и каждый раз влезает в долги.
— Какие на этот раз «неприятности»? — холодно спросила Катя.
— Он вляпался в историю. Машину купил — в кредит, как идиот. Без страховки. А потом ДТП. Вину повесили на него, а пострадавший — влиятельный человек, как выяснилось. Требуют компенсацию, серьёзную. Если не заплатит — будут последствия.
Катя вскинула голову:
— Последствия для кого?
Антон опустил взгляд.
— Катя, не начинай. Я не позволю, чтобы Артёма добили. Он мой брат.
— А я кто? Мимо проходила? — её голос дрогнул. — Эта квартира — единственное, что у нас есть. Тебе напомнить, кто взял ипотеку, кто тянул эти годы, кто отказывал себе во всём, чтобы хоть как-то дожить до этого ремонта?
— Мы семья, Катя, — Антон заговорил жёстче. — И у семьи должны быть общие решения.
— У «семьи» или у твоего клана? — усмехнулась она. — Потому что пока я вижу только одно: вы со своим братцем устраиваете пожары, а я должна за вами бегать с ведром.
Антон отвернулся.
— Я всё равно решил. Надо продавать. Я уже говорил с риэлтором.
— Что ты сделал?! — Катя вскочила. — Без меня? Без моего согласия?!
— Мы же вместе живём. Разве это не твоя проблема тоже?
— Нет, Антон, это твоя проблема. Твоего безответственного брата и вашей мамочки, которая его всю жизнь покрывает. — Она замолчала, чувствуя, как к горлу подступает злость. — И не вздумай трогать документы. Квартира оформлена на меня.
Он зло усмехнулся:
— Какая разница, на кого оформлена? Мы муж и жена. Всё общее.
Катя вдруг поняла, что это не импульс. Не эмоции. Он всё обдумал.
— Так вот что это было, — медленно произнесла она. — Эти «ночные смены», «командировки» — ты всё готовил.
Антон не ответил. Просто взял телефон и вышел из кухни.
Дни потянулись серыми, вязкими. Он почти не разговаривал с ней, но напряжение висело в воздухе. Телевизор гудел, посуда звенела громче обычного, даже кот, будто чувствуя неладное, прятался под кроватью.
Катя днём уходила на работу — бухгалтерия в автосалоне. Там хотя бы было понятно, где плюс, где минус, кто должен, а кто платит. Цифры не лгали. Люди — да.
Вечером она сидела в кафе у вокзала с подругой — Мариной, резкой, прямой, такой, что не боится ни начальства, ни чужих мнений.
— Продать твою квартиру? — переспросила Марина, не веря. — Да у него совести ноль.
— Он говорит, брат в беде.
— Угу. В беде. И ты, значит, должна всё бросить и спасать его. Катя, я тебе сто раз говорила: твой Антон — маменькин сынок. Им с братцем всё время кто-то должен. Сегодня ты, завтра — кто-нибудь ещё.
— Он говорит, что «мы семья».
— Семья — это когда вместе строят. А у вас — когда один строит, а другой ломает.
Катя молчала. Она устала оправдываться даже перед собой.
Через пару дней позвонила свекровь. Татьяна Ивановна. Голос — тёплый, ласковый, липкий, как патока.
— Катюшенька, здравствуй, милая. Как ты?
— Нормально, Татьяна Ивановна.
— А мы вот с Антошенькой разговаривали… Ты ведь, наверное, слышала, какая беда у Артёма? Господи, сердце кровью обливается. Парень на грани, чуть не с ума сошёл. Мы с отцом тоже всё думаем, как помочь. И тут Антоша сказал, что вы, может, квартиру продадите, чтобы решить вопрос. Умница он у меня, сын-то. Семья должна держаться вместе.
Катя молчала.
— Ну что вам эта квартира, деточка? — продолжала свекровь. — Главное — мир в доме. Всё наживное, а человеческие отношения — вот что важно.
— Отношения — это не торговля, — наконец сказала Катя. — И мы не будем продавать жильё.
— Ах вот как… — в голосе свекрови появилась сталь. — То есть помочь родному человеку ты не хочешь? Я всегда знала, что ты холодная. Деньги для тебя важнее, чем родня.
— Родня — это те, кто рядом, а не те, кто садится тебе на шею, — сказала Катя и отключила звонок.
Руки дрожали. Она знала — теперь пойдут по всем фронтам.
На следующий день всё подтвердилось. Антон пришёл домой с красными глазами и с видом мученика.
— Мама плачет. Давление у неё подскочило. Ты довольна?
— Я просто не хочу, чтобы нас обманули, — тихо сказала Катя.
— Обманули?! Это мой брат! — он почти кричал. — А ты ведёшь себя как чужая!
— Я — чужая, Антон, — кивнула она. — Ты сам сделал меня чужой, когда решил продать мой дом за моей спиной.
Он развернулся и хлопнул дверью.
Через три дня к ней постучали. На пороге стоял мужчина в строгом костюме.
— Екатерина Сергеевна? Добрый день. Я представляю агентство недвижимости «Сфера». Ваш супруг Антон Николаевич обратился по поводу продажи вашей квартиры. Хотим обсудить детали сделки.
Катя оцепенела.
— Он обратился… но квартира принадлежит мне.
— Это мы знаем, — мужчина улыбнулся, но глаза оставались холодными. — Однако, думаю, вы тоже заинтересованы в решении ситуации. У семьи вашего мужа большие сложности. Лучше продать быстро, пока всё можно уладить мирно.
— Уйдите, — тихо сказала она.
— Подумайте, Екатерина Сергеевна, — его голос стал жёстче. — Не все проблемы решаются словами. Иногда лучше пойти навстречу, пока не поздно.
Она закрыла дверь, прислонилась к ней и почувствовала, как подкашиваются ноги.
— Папа, привет. — Она позвонила вечером, не выдержав. — Мне нужна помощь.
— Что случилось? — спросил отец.
Катя рассказала всё.
— Ясно, — после паузы сказал он. — Хорошо, дочка. Сиди тихо. Не разговаривай с ними. Я узнаю, что за история у этого Артёма. Что-то тут нечисто.
Через пару дней отец перезвонил.
— Катя, слушай внимательно. У твоего золовки никакой аварии не было. Машина целая. И никаких долгов. Зато твоя свекровь месяц назад внесла задаток за трёшку в новостройке. Взнос большой, но остальной суммы нет. Вот они и придумали историю.
Катя слушала, не веря.
— Значит… всё это было ради квартиры?
— Ради твоей квартиры, дочка. Хотели продать её, добавить недостающее — и въехать в новую. Семейка предприимчивая.
Катя долго сидела в тишине. Всё встало на свои места. Её жалость, его «боль», слёзы свекрови — всё было постановкой.
***
Катя сидела на кухне, не включая свет. Только уличные фонари пробивались сквозь занавеску, рисуя на стенах холодные прямоугольники.
Она не плакала. Даже не злилась. Просто внутри будто всё выжгло.
Антон вернулся поздно. Пахло перегаром и дорогими духами — не её. Он вошёл тихо, как вор, но Катя уже не спала.
— Где ты был? — спросила спокойно.
— У матери, — буркнул он. — Мы с Артёмом думали, как выкрутиться.
— Я уже знаю, как, — сказала она, глядя прямо в него. — Вы хотели купить трёшку в новостройке. Мама внесла задаток, но не потянула остальное. Вот вы и решили продать мою квартиру, чтобы закрыть кредит.
Он застыл, потом нервно усмехнулся.
— Кто тебе сказал этот бред?
— Мой отец. И ещё один человек, который умеет проверять документы лучше любого риэлтора.
Антон опустил взгляд.
— Катя, ты всё не так поняла.
— А как «так»? — она поднялась, опёршись о спинку стула. — Вы втроём решили, что я просто мешаю вашему «семейному счастью». Продадите мою квартиру, купите побольше, а меня вычеркнете из уравнения. Всё логично, правда?
Он шагнул ближе.
— Катя, ну подумай сама. Мы же вместе могли начать с нуля. В новой квартире. Без твоего отца, без его контроля, без этих стен, где ты только и делаешь, что считаешь, кто кому сколько должен.
— Начать с нуля, — повторила она глухо. — С нуля — это когда ты строишь, а не крадёшь.
Он вспыхнул:
— Да что ты понимаешь?! Я всю жизнь вкалываю, а твой папаша только и смотрит свысока! Думает, что я без тебя никто!
— А ты сейчас доказываешь, что он был прав, — сказала Катя тихо.
Он сжал кулаки, но промолчал. Потом выдохнул и вдруг резко сменил тон:
— Катя, я всё исправлю. Честно. Просто… помоги мне сейчас. Мы продадим — потом я куплю тебе другую, лучше.
— Нет, Антон. — Она подошла к двери, достала из комода документы. — Завтра я подаю заявление на развод. И вот ещё: я сменила замки.
Он побледнел.
— Ты с ума сошла?
— Нет. Просто впервые за долгое время пришла в себя.
Он бросился к ней, но она подняла руку:
— Ещё шаг — и я вызову полицию.
Он остановился, тяжело дыша.
— Катя, ты же понимаешь, они меня не оставят в покое. Эти люди, которым мама должна.
— Это ваши проблемы. Ты выбрал, с кем тебе жить. Теперь и отвечай.
Он молча собрал сумку. Перед уходом посмотрел на неё:
— Ты пожалеешь.
— Может быть. Но точно не о том, что выгнала тебя.
Дверь хлопнула.
Следующие дни прошли будто во сне. Она ходила на работу, улыбалась клиентам, пила кофе с Мариной, но ощущение тревоги не отпускало.
Ночью просыпалась от любого шороха. Снились какие-то тени, шаги в подъезде.
Отец настоял поставить видеодомофон.
— На таких, как они, нельзя надеяться, что всё закончится тихо, — сказал он.
Через неделю ей позвонили из полиции: поступила жалоба от соседей — кто-то пытался вскрыть дверь ночью. Катя не удивилась.
Она принесла заявление, приложила записи с камеры. Мужчина в чёрной куртке, с капюшоном. Лицо не видно, но фигура до боли знакомая.
Антон.
Следователь сказал спокойно:
— Разберёмся. Если появится — сразу звоните.
Весна перешла в лето.
Развод оформили быстро: без скандалов, без встреч. Он даже не пришёл в суд. Только адвокат принес бумаги.
Катя вздохнула с облегчением, когда поставила подпись.
Точка.
Она не ждала извинений. Просто хотела тишины.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, увидела его у подъезда. Постаревший, осунувшийся.
— Нам надо поговорить, — сказал он.
— Поздно.
— Катя, я облажался, ладно? Всё рухнуло. Мама потеряла задаток, Артём уехал, меня с работы выгнали. Я понял…
— Стоп, — перебила она. — Не надо. Ни про «понял», ни про «исправлю». Ты не прощения просишь, ты ищешь, где переночевать.
Он молча стоял, растерянно глядя на неё.
— Ты же не такая, Катя, — тихо сказал он. — Не бросай меня вот так.
— Я тебя не бросаю. Я тебя отпускаю. Это разные вещи.
Она прошла мимо, чувствуя на спине его взгляд.
Через месяц ей позвонили с незнакомого номера.
— Екатерина Сергеевна? Вас беспокоят из агентства «Сфера». Уточните, пожалуйста, вы всё ещё не планируете продажу квартиры?
Она замерла.
— Нет. И не планирую.
— Понимаю, — голос был ровный, но с нажимом. — Просто хочу предупредить: у вашего бывшего мужа большие долги. Если что-то — могут прийти к вам.
— Пусть приходят с ордером, — отрезала она и положила трубку.
Вечером позвонила Марина.
— Слышала? Твой Антошка где-то опять вляпался. Говорят, влез в какие-то мутные дела с машинами.
— Пусть сам разбирается, — ответила Катя.
— А ты?
— А я живу.
Она жила. Без него стало легче.
На выходных ездила к отцу на дачу, копалась в грядках, пекла блины на сковородке с отбитой ручкой — той самой, которую мама когда-то принесла из старой квартиры.
Работа шла своим чередом, и однажды начальник, видя её аккуратность и упорство, предложил должность старшего бухгалтера.
Марина смеялась:
— Видишь, всё к лучшему. Теперь хотя бы будешь работать не ради чьих-то долгов, а ради себя.
Катя улыбнулась.
— Да. Ради себя.
Осенью ей пришло письмо из банка. На имя Антона. Видимо, он когда-то указывал её адрес.
Катя открыла — автоматом, не глядя на конверт.
Сумма долга, уведомление о взыскании, подпись юриста.
Она положила письмо на подоконник и впервые за долгое время не почувствовала тревоги.
Это было уже не её.
В конце октября она вернулась домой поздно. Был дождь, улицы блестели, воздух пах мокрым асфальтом.
Она сняла куртку, включила свет — и впервые за полгода почувствовала, что это её дом. Настоящий. Без лжи, без тени чужого человека.
Тихий, ровный, с запахом свежего хлеба и кофе.
Катя подошла к окну. Вдалеке горел новый жилой комплекс — тот самый, где её бывшая свекровь так мечтала поселиться. Окна пустые, тёмные: дом ещё не сдан.
Она усмехнулась. Символично.
На столе зазвонил телефон — отец.
— Ну как ты там, дочка? — спросил он.
— Нормально, пап. Спокойно. Даже слишком.
— Ну и хорошо. Тебе этого спокойствия не хватало.
— Знаешь, — сказала она, — я думала, что после всего мне будет страшно одной. А оказалось, это самое приятное чувство — когда тишина не давит, а лечит.
— Значит, ты на своём месте, — тихо ответил отец.
Она выключила телефон, подошла к зеркалу.
Женщина, которая смотрела на неё, была другой — не той, что дрожала от страха, когда муж хлопал дверью. В глазах — усталость, но и сила.
Та, что больше не позволит себя ломать.
Катя улыбнулась.
Потом налела себе вина, включила старый плейлист, и, слушая, как за окном шелестит дождь, впервые за долгое время почувствовала: жизнь снова принадлежит ей.
Без чужих «мы семья», без обмана, без страха.
Только она.
И её дом.
Конец.