Первое, что я почувствовала — это боль. Глухая, разлитая по всему телу, будто меня не просто сбила машина, а потом развернулась и проехала ещё разок, для верности. Каждый мускул, каждая косточка ныли и заявляли о своём праве на отдельное существование. А потом до меня добрался запах. Стойкий, въедливый больничный дух — коктейль из антисептика и неуловимо-тошнотворного аромата тушёной капусты из больничной столовой.
«Ёшки-матрёшки! — пронеслось в голове. — Вот же меня плющит! Что я вчера пила?»
Я попыталась открыть глаза. Это оказалось сложнейшим испытанием. Веки были свинцовыми, непослушными створками. Вспомнила Вия «Поднимите мне веки!» Но собрала волю в кулак, подумала о предстоящей паре по биохимии и, наконец, с трудом приподняла их.
Сквозь мутную пелену я увидела потолок. Унылый, побелённый, с осыпавшейся штукатуркой. Это не мой потолок, на котором я с детства разглядывала забавные трещинки, складывающиеся в мордочку хомяка. Тревога, острая и холодная, кольнула под ложечкой.
Звуки доносились как сквозь вату: отдалённый гулкий гомон, чьи-то шаги за стеной, прерывистое посвистывание электронного прибора. Я попыталась повернуть голову, чтобы осмотреться, и в шее что-то коротко и злобно хрустнуло, заставив меня простонать. Звук, который вырвался из моего горла, был чужим — сиплым, старческим.
Паника начала подползать, тихая и удушающая.
Дверь в палату открылась, и внутрь впорхнула медсестра — юная, круглолицая, в светло-салатовом халате, пахнущем свежей стиркой и чем-то химическим.
— А, наша красавица проснулась! — бодро, как на утренней линейке, выпалила она, подходя ко мне. — Ну как вы себя чувствуете, Зоя Михайловна?
Зоя… Михайловна? У меня в висках застучало. Какая ещё Зоя Михайловна? Я — Зоя. Просто Зоя. В крайнем случае, Васильевна, по батюшке.
Я попыталась сказать это. Приказала своим голосовым связкам издать хоть что-то внятное. Но вместо чёткого «Я не Зоя Михайловна!» из горла вырвался лишь хриплый, неразборчивый лепет.
— Ничего, ничего, — медсестра, не смущаясь, взяла мою руку, чтобы проверить пульс. — После такого удара и стресса это нормально. Голова кружится? Тошнит?
Я уставилась на свою руку, которую она держала. На руку с тонкой, пергаментной кожей, пронизанной синеватыми прожилками и усыпанной тёмными старческими пятнышками. На руку с узловатыми, распухшими суставами.
Это была не моя рука!
Ледяная волна ужаса накрыла меня с головой. Я выдернула свою — ЧУЖУЮ — руку и с диким усилием поднесла её к лицу. Пальцы дрожали. Я потрогала щёку. Кожу, испещрённую морщинами. Потрогала губы — тонкие, сухие. Потом провела рукой по волосам — коротким, жёстким.
В груди что-то оборвалось. Воздух перестал поступать в лёгкие.
— Тихо, тихо, Зоя Михайловна, не нервничайте! — засуетилась медсестра, хватая меня за плечи. — Всё хорошо! Вы попали в аварию, но всё обошлось! Ушибы, сотрясение, но кости целы!
Я не слушала её. Я зажмурилась, пытаясь отогнать кошмар. Может, это сон? Галлюцинация? Я же читала об этом! В какой-то дурацкой фантастической книжке, которую мы с Машкой покупали на распродаже ради смеха. «Переселение душ после смерти». «Незавершённые кармические задачи».
«Бред сивой кобылы! — кричала я сама себе. — Я студентка биофака! Я верю в ДНК, в нейроны, в синапсы! В материю!»
Но чем отчаяннее я это кричала в своей голове, тем яснее становилось: это не бред. Это то самое, прости господи, «переселение души в другое тело». И я попала в неё по самому невыгодному тарифу. В Машкиной книге, кажется, старушка переселилась в тело молодой дворянки, а не это вот всё…
Пока медсестра что-то бормотала, делая укол, в моей голове, сквозь панику, поплыли обрывки воспоминаний. Ясные, чёткие, шаг за шагом…
Я, Зоя, мне двадцать лет, веснушки на носу и хвост до пояса. Четвёртый курс биофака. Я люблю Макса, который играет в КВН и целуется так, что подкашиваются ноги. Вот я знакомлюсь с Зоей Михайловной. Столкнулась с ней в подъезде - невысокая, сухонькая старушка с умными, добрыми глазами за стёклами очков.
— Здравствуй, я ваша соседка. Недавно в этот дом переехала. Вот, осваиваюсь. Хорошо бы с соседями познакомиться. Меня Зоя Михайловна зовут, — сказала она, и её лицо озарила улыбка.
— Ого! И я Зоя! — обрадовалась я. Такое совпадение!
— Удивительное совпадение! Вы правы, деточка. Не знала, что молодежь еще так называют. В сороковых-то это было модное имя, но сейчас же всё Кристины да Алины.
— А у меня родители любители необычного всего. Говорят, Зоя – это от греческого «жизнь». Вот и назвали меня так романтично. Мне нравится.
Мы сдружились. Зоя Михайловна оказалась мировой старушкой! 80 лет, но она живее всех живых. Веселая, бодрая. Ей было интересно всё, чем я занималась – моя учеба на биофаке, книги, которые я читаю, музыку, которую слушаю.
Я часто помогала ей донести тяжёлые сумки из магазина, а она угощала меня нереально вкусным яблочным пирогом и рассказывала истории из своей жизни.
Она была удивительной. Не «бабкой», а Личностью с большой буквы.
А потом случился роковой поход за молоком. Мы решили прогуляться вместе «ведь старые косточки надо расхаживать». И вот, мы шли, болтали, смеялись. Мы честно соблюдали все правила дорожного движения, но дураков среди водителей хватает. Я помню этот момент: выезжающая из-за поворота иномарка, резкий звук тормозов, испуганные глаза Зои Михайловны. И её движение — стремительное, инстинктивное. Она рванулась вперёд, закрывая меня собой от удара.
Меня закрутило, боль в теле была страшная. Я даже услышала, как хрустнули кости. Брр – мерзкий звук! А потом боль ушла, и я почувствовала лёгкость…
Последнее, что я помню — это голос Зои Михайловны, прямо у моего уха, полный не боли, а какой-то странной, пронзительной нежности:
— Эй, детка, куда это ты собралась? Давай-ка не чуди. Побудь пока здесь, в древней развалине. А тело твоё заживет. Так что, живи, детка… За двоих…
Тёмная пустота.
А потом — вот это. Боль. Чужое тело. Запах капусты.
Медсестра ушла, оставив меня наедине с новой, жуткой реальностью. Я лежала и смотрела в унылый потолок. Слёз не было. Был лишь холодный, тяжёлый ком в груди и полное ощущение ловушки.
Я — Зоя. Мне двадцать лет. Но я заперта в теле восьмидесятилетней Зои Михайловны. Мы попали в аварию. Она… ушла? А я осталась. По её же благословению.
Я медленно, с трудом, сжала чужую, старческую руку в кулак. Он не сжался до конца, суставы болезненно напомнили о себе.
«Ладно, — подумала я, глядя в потолок. — Всё, блин, хреново. Просто ахово. Но… она сказала «живи за двоих». Значит, просто сдаваться и реветь в подушку — не вариант».
Я сделала глубокий, прерывистый вдох.
«Прорвёмся. Придётся».
Как купить и прочитать мои книги целиком, не дожидаясь новой главы, смотрите здесь