оглавление канала, часть 1-я
Водянистые прозрачные глаза смотрели на него холодно и почти безразлично. В этом отрешённом взгляде ощущалась пустота вселенной, вакуум, от которого веяло ледяным дыханием вечности. Мелькнула мысль: сколько же ему лет? Тело вдруг одеревенело, словно замороженное этой пустотой. Марату казалось, что Иршад сканирует не просто его разум, а каждую клеточку тела, всасывая в себя жизненную силу, точно вампир. Но сопротивляться этому он не стал. Зачем? В конце концов, он же пришёл учиться.
Сурма его наставлял: будь предельно честен, утаивая на самом донышке только частицу истинного себя. Ложь Иршад почувствует сразу и насторожится. Полуправда или недосказанная правда — это тоже ложь, но в красивой привлекательной «обёртке». Самоуверенные типы вроде этого старика в первую очередь видят «обёртку». Суть их не очень волнует, потому что они уверены в своём превосходстве. В прямолинейности — сила, лишающая противника оружия против тебя. События, отложенные в памяти, не прячь — пусть увидит. Скрой только эмоции и истинные чувства, собственную суть. Свет не прячь, но и не выказывай впрямую. В каждом человеке есть и тьма, и свет — это нормально. И Иршаду будет лестно, что твой свет покорился ему. Не льсти и не убеждай его ни в чём. Свобода и независимость души, добровольно пришедшей именно к нему, — это самый заманчивый приз для таких, как он.
И сейчас, сидя под взглядом этих прозрачно-водянистых глаз, Марат в полной мере оценил всю мудрость и дальновидность Сурмы. Юноше даже не пришлось напоминать о некоем долге перед его дедом — стоило только сказать, чей он сын. Но как бы старый змей ни был проницателен, проверки крови Марату избежать не удалось. Это был самый «тонкий» момент во всей истории. Иршаду могло показаться, что в парне не так уж и много тёмной крови. Но прямой честный взгляд, а главное — открытое сознание, позволяющее увидеть всю его подноготную, сделали своё дело.
Они находились в большой комнате длинного кирпичного здания, которое, по всей вероятности, служило когда-то столовой в бывшем не то пансионате, не то доме отдыха. Облупившуюся местами побелку стен, сквозь которую виднелись потрескавшиеся кирпичи, и вытертые до мелких углублений цементные полы с кое-где отвалившейся плиткой непонятного цвета не могли скрыть ни цветастые дорогие ковры, ни красивую резную мебель. Даже сооружённый из дикого камня большой камин с горящими в нём дровами не придавал этому месту уюта. Унылое запустение, царившее повсюду, давило, словно слякотный холодный осенний день, внося в душу состояние бесприютности и подавленности. Возможно, на это и был расчёт?
Марат зябко передёрнул плечами, словно попав под порыв холодного сырого ветра. Иршад, будто не замечая состояния гостя, задал ему вопрос. С лёгким прищуром глядя на парня, не скрывая усмешки, он спросил:
— И почему же тебе не сиделось у Сурмы? Он ведь тоже сведущ во многих знаниях, да и силы ему не занимать. — Голос звучал скрипуче, будто несмазанные дверные петли. В нём чувствовалась ничем не прикрытая издёвка.
Марат сделал вид, что не заметил язвительности в тоне хозяина. Он ждал этого вопроса, но отвечать не торопился. Выдержав небольшую паузу, чуть поморщившись, он, растягивая фразы, ответил:
— Возможно… Но я этого не увидел. Или он не захотел делиться со мной своими знаниями. Когда обнаружилось, что во мне есть тёмная кровь, Сурма вообще перестал обучать меня чему-либо. Он был рад, когда я ушёл. К тому же его знания очень ограничены, а я хочу большего…
Иршад с видом доброго понимающего дядюшки закивал головой. Тонкие губы искривила натянутая улыбка. Марат быстро подумал, что улыбаться этот тип, наверное, учился у крокодила.
— Ты прав… Эти Хранители… Они очень ограничены своей моралью. Жизнь их за долгие тысячелетия так ничему и не научила. Они не понимают, что самое главное — это свобода. Особенно для таких, как мы с тобой, кто обладает превосходящими их силами. — Марат быстро отметил это его «мы с тобой». Ну да, конечно. Немного невовремя вспомнилась летучая фраза: «Кардинал и галантерейщик — это сила». С трудом удалось подавить усмешку и продолжить слушать с невозмутимым лицом. Старик продолжал, не замечая нелепости своих слов: — …А у тебя, мой мальчик, есть потенциал. Ты — сын своего отца.
Марат вскинулся и, чуть подавшись вперёд, безо всякой наигранности с напряжением спросил:
— Ты знал моего отца? — Выпалив этот вопрос, он невольно затаил дыхание в ожидании ответа.
Иршад почему-то слегка напрягся. Брови сурово сошлись на переносице, и на несколько мгновений он выпал из роли «доброго дядюшки». Марату показалось, что где-то, в самой глубине его холодных пустых глаз, мелькнул злой огонёк. Но он прекрасно умел владеть собой. В следующий момент его губы вновь искривила «улыбка», и голосом, полным сожаления, он проговорил:
— Увы, нет… Твой дед не захотел, чтобы его сын пошёл по его стопам.
Марат не сомневался ни на секунду, что старый змей лжёт, но вида не подал. Чуть плеснув в свой голос оптимизма, старик продолжил несколько высокопарно:
— Но кровь не обойти. Она всё равно даст о себе знать. Чистая кровь — большая редкость в наше время. Правда, твой отец сглупил, женившись на твоей матери из рода чуди, но этого уже не изменишь. — Увидев, как сжались челюсти Марата, он поспешно прибавил: — Конечно, твоя мать была достойной женщиной во всех отношениях. К тому же родителей не выбирают. И я уверен, что ты сможешь стать мне достойным помощником во всех делах. А пока отдыхай. Тебя проводят. Если тебе что-то понадобится — только скажи, мои люди всё тебе доставят. Я не буду томить тебя долго. Грядут великие события, и мне хотелось бы, чтобы ты был готов.
Он давал понять, что аудиенция окончена.
Поднявшись со своего места, юноша уже направился к дверям, когда за спиной прозвучал чуть скрипучий голос хозяина:
— Ты прошёл путём Велеса… Как тебе это удалось?
Марат замер на несколько мгновений. Вот оно — самый главный вопрос! Неспеша обернувшись, с невозмутимым видом ответил:
— Я не знаю… Я был на грани гибели. И это было в далёком детстве. Я не помню этого.
Иршад испытывающе посмотрел на своего гостя и проговорил, тяжело, словно пудовые гири, роняя каждое слово:
— Вот, пожалуй, с этого мы и начнём. Ты должен всё вспомнить. Это важно.
От этих слов у Марата по коже пронёсся холодок, словно он нагим из избяного тепла вдруг вышел на мороз. Его реакция не осталась незамеченной (да он и не особо старался её скрыть). Иршад, опять напялив на себя добродушную личину, проговорил покровительственно, будто похлопал его по плечу своей сухой ладонью, больше похожей на лапу грифа:
— Ничего, ничего… Понимаю, что это будет мучительно для тебя. Но если ты хочешь, чтобы силы твои открылись в полную меру, ты должен это пройти. А теперь ступай…
Марат шагнул за порог и аккуратно прикрыл за собой дверь. И только тогда выдохнул. Он даже не понял, что всё это время очень часто сдерживал дыхание. Подосадовав на себя за подобное проявление волнения, он подумал, что, возможно, и это должно сыграть ему на пользу. Насколько он смог оценить и понять грозного старика, ему нужны были люди, которые подвержены некоторым слабостям. Одного человека без чувств и эмоций ему было достаточно — его самого.
Отдыхать ему долго не позволили, несмотря на все уверения хозяина, что «нужно как следует набраться сил». Вопрос, как Марату удалось пройти путём Велеса, интересовал Иршада намного больше, чем «забота» о состоянии гостя. Не успел он разместиться в выделенном под жильё маленьком домике, как за ним пришёл человек, больше похожий на безликое существо, одетое с ног до головы во всё чёрное. Из узких щёлочек на него смотрели чёрные глаза, напоминающие дуло пистолета. От этого взгляда становилось не по себе. Кажется, это именно те воины, о которых рассказывал ему Сурма. Это их Иршад создал для вторжения в другой мир.
Человек молча сделал рукой жест, указывающий на выход. Марат хмыкнул. Недолго же дали ему «отдохнуть». Роль гостеприимного хозяина Иршаду давалась с трудом.
Его привели обратно в ту же большую комнату с камином и дурацкими, неуместными коврами. Теперь вместе с Иршадом там присутствовал и щуплый старичок с дёргающимися конечностями — шаман Акка. Усадив его на стул, шаман принёс кружку с каким-то горьким питьём, заставив выпить всю эту гадкую жидкость до последней капли. А затем провёл ладонью перед лицом — и Марат пропал, выпал из существующей реальности.
Он очутился в кромешной темноте. В первое мгновение ему стало страшно. Забытое детское чувство нахлынуло на него, накрывая с головой, будто бушующий поток. В нос вновь ударил запах гари от горящей пластмассы, крики отца, в которых он не мог разобрать ни одного слова, рёв падающего вертолёта, полёт в бездну и ледяная вода, засасывающая его в свою жадную утробу. Он стал задыхаться, захлёбываться ужасом, и крик застревал в горле.
А потом… Словно чья-то тёплая рука взяла его за запястье. Едва слышный шёпот в сознании: «Ничего не бойся… Ступай за мной…» И вот он уже в длинном каменном туннеле. Впереди лёгкий пульсирующий свет, манящий за собой. Он слышит звук своих шагов, чувствует запах пыли, скопившейся по углам за много веков. Затем наступило необыкновенное чувство легкости, почти парения. И страх отступил, уступая место странному и необъяснимому восторгу. Неясный шёпот голосов, казавшихся почему-то знакомыми. Они рассказывают ему о прекрасном фиолетовом мире, о его далёкой прародине. Они ведут, манят его за собой — и он видит…
Внезапно всё оборвалось. Он открыл глаза и увидел устремлённый на него холодно-пронзительный взгляд водянистых глаз. В этом взгляде ледяным пламенем горела жадная страсть. Будто Иршад хотел забрать эти воспоминания и самому очутиться там, в неведомом мире.
Откуда-то сбоку вынырнул старичок Акка с очередным питьём. Не раздумывая, Марат выпил всё предложенное в несколько больших глотков, даже не почувствовав вкуса. Сразу стало легче дышать. Всё тело болело, а в голове стоял лёгкий звон. Комната вокруг то теряла свои очертания, то до рези в глазах проступала яркими красками дурацких, неуместных ковров. Он с трудом, чуть пошатываясь, поднялся, держась за спинку стула, и проговорил осипшим голосом:
— Если это всё, я, пожалуй, пойду. Ты прав… Мне нужно отдохнуть.
Иршад кивнул, едва выдавив из себя:
— Конечно… Ступай.
И только его судорожно сжатые пальцы, вцепившиеся в резные подлокотники кресла, выдавали ту крайнюю степень волнения, которую он пытался скрыть.
