Уральская осень раскрасила мир в медные тона. За окном МФЦ ветер гнал по асфальту стайки рыжих листьев, и редкие прохожие кутались в куртки, предчувствуя скорый приход холодов. В этой серой, официальной атмосфере Марина чувствовала себя особенно одинокой и уставшей.
Марина скучала в духоте многофункционального центра. Её сюда позвал Иван — не для помощи с бумагами, а просто чтобы была рядом. Он, видимо, побаивался один нести в кармане пачку хрустящих купюр: сегодня он становился владельцем старого бревенчатого пятистенка с целым наделом в тридцать четыре сотки.
Ожидание затянулось до самого вечера. Марина не стала дожидаться развязки. Она ушла, когда Иван с бывшими хозяевами вышли на улицу и скрылись в салоне машины для окончательного расчета. Своих забот у неё было полон рот. Их отношения с Иваном давно превратились в «гостевой брак» — каждый жил в своей клетке, изредка навещая друг друга. Он был мелковат, неказист, не прочь пропустить стаканчик с друзьями. «Мужчина должен быть немного красивее обезьяны», — с грустной иронией вспомнила она расхожую шутку. Дефицит, что поделаешь.
А она… Для своих сорока пяти Марина выглядела прекрасно: невысокая, русоволосая, с спокойным серым взглядом. Но силы подтачивала изнутри не жизнь с Иваном, а работа. Работа, которую она обожала и которая медленно вытягивала из неё все соки.
Марина была куратором детского дома. На её попечении — семеро детей-сирот, разбросанных по разным учреждениям: от годовалых малышей в Доме малютки до почти взрослых воспитанников училища. Дважды в год, спасаясь от профессионального выгорания и нервного истощения, ей приходилось «подключать капельницы», восстанавливая шаткое психическое здоровье.
Вчерашний визит в строительное училище к подопечным — Семёну и Свете — до сих пор отзывался в душе тяжёлым эхом.
Семён Иванов, высокий, худой, с бесцветными глазами-пуговицами, встретил её угрюмо. Недавно этот сорвиголова, связав простыни, решил спуститься с четвертого этажа за спиртным, сорвался и сломал таз. Врачи разводили руками, но кость подростка, словно стальная пружина, срослась. И вот он уже носился по общежитию, «как добрый лось», оглушительно грохоча по лестничным пролётам длинными ногами.
Марина, привыкшая находить слова поддержки для каждого, здесь натыкалась на глухую стену.
— Сеня, ты скоро выпустишься, — пыталась она до него достучаться. — Государство предоставит тебе жильё. Видишь, какой дом-высотку в нашем районе строят? Студии, все с балконами… А специальность у тебя — каменщик, самая что ни на есть востребованная! Без работы не останешься.
Парень угрюмо уставился в потолок.
— А я работать не хочу. Пойду учиться на вторую специальность — плиточником-отделочником. Они внутри работают, там тепло.
Его наивность вызывала у неё одновременно и жалость, и раздражение.
— Чтобы получить вторую, нужно сначала освоить первую! Почему до сих пор нет разряда? Преподаватели жалуются на прогулы!
Семён заныл, переходя к главному:
— Марина Ивановна, мне скоро восемнадцать. Отдайте мои четыреста тысяч с пенсионного счёта! Хочу крутой мотоцикл купить!
От этой наглой глупости у Марины перехватило дыхание.
— А квартиру на что обставлять будешь? С голыми стенами жить собрался? Я не позволю тебе разбазарить эти деньги! Они ещё жизнь спасут!
Попрощавшись, она медленно вышла из общежития. Повернуться и уйти оказалось проще, чем встретиться со второй подопечной — Светой Брылиной, которая в пятнадцать лет уже успела стать матерью. Проблема Светы висела на Марине тяжёлым грузом, но сегодня сил не осталось вовсе. Ни на что.
За окном училища кружилась в прощальном танце золотая листва. Уральская осень была суровой и прекрасной. Как и жизнь, что протекала за стенами этого здания — полная боли, надежд и горьких разочарований. Марина закуталась в пальто и пошла прочь, оставляя за спиной очередную порчу чужой, такой непростой, судьбы.
***