– Таня, ты не могла бы потише своими кастрюлями греметь? Голова раскалывается, давление, наверное, подскочило, – голос свекрови, Виктории Сергеевны, сочился мёдом с ядом в равных пропорциях. Он просочился в каждый уголок их крошечной кухни в старой хрущёвке, заставив Таню замереть с половником в руке.
Таня медленно обернулась. Свекровь сидела за столом, обтянутым выцветшей клеёнкой с ромашками, и картинно прижимала ладонь ко лбу. Её пышная, крашеная в цвет «баклажан» причёска была идеальна, будто она только что вышла из парикмахерской, а не просидела полдня перед телевизором. На ней был её любимый домашний халат из персидского шёлка – подарок сына Толика на прошлый юбилей, который Таня мысленно окрестила «царской мантией».
– Так я же суп варю, Виктория Сергеевна, – как можно спокойнее ответила Таня. – Толик скоро с работы придёт, голодный будет.
– Ах, Толенька… – свекровь театрально вздохнула, и её взгляд, полный вселенской скорби, устремился в окно, за которым уныло качались голые ветки старого клёна. – Весь в работе, весь в заботах, сыночек мой. А дома что? Шум, гам, никакого покоя. Я же не для себя прошу, для него. Ему тишина нужна, чтобы отдохнуть после смены. Ты же знаешь, как это тяжело – целый день на ногах, за порядком в этом их торговом центре следить. Ответственность какая!
Таня промолчала, крепче сжимая половник. Она тоже работала. На колбасном заводе, в обвалочном цеху. И запах специй, сырого мяса и копчёностей так въедался в кожу и волосы, что отмыться от него было невозможно. Она приходила домой и первым делом бежала в душ, чтобы смыть с себя этот производственный дух, а потом становилась к плите. Толик же, придя со своей «ответственной» работы, где он большую часть времени разгадывал кроссворды на посту охраны, падал на диван и включал телевизор. Но жаловаться на усталость было эксклюзивной привилегией Виктории Сергеевны и её «Толеньки».
– Я сейчас в магазин схожу, – вдруг оживилась свекровь, мгновенно излечившись от мигрени. – Надо бы маслица свежего купить, и творожок Толеньке к завтраку, а то этот совсем кислый. И закваски для огурцов, сезон же начинается. Говорят, на рынке появилась специальная, с дубовыми листьями, огурчики будут хрустеть – закачаешься! Ты же знаешь, Толенька как любит мои огурчики.
Таня кивнула. Ещё бы ей не знать. Каждое лето начиналась эта эпопея с заготовками. Виктория Сергеевна священнодействовала, а Таня была на подхвате: чистила, мыла, стерилизовала банки. Зато потом, зимой, каждая открытая банка сопровождалась ритуальным комментарием свекрови: «Вот, Танечка, поучись, как надо. Это тебе не магазинная отрава».
– Только вот у меня мелочи нет совсем, – Виктория Сергеевна посмотрела на Таню выжидающе. – Ты не могла бы…
Таня вздохнула и пошла в комнату. Её сумка висела на спинке стула. Она достала кошелёк, старенький, потёртый, но ещё крепкий. Открыла его, отсчитала пятисотрублёвую купюру.
В этот момент в комнату вошла свекровь. Она двигалась неслышно, как тень. Таня даже не заметила, как она оказалась рядом.
– Ой, да что ты мелочишься, дочка, – проворковала она, заглядывая Тане через плечо прямо в кошелёк. – Это же всё на семью, на общее дело. Давай я сама возьму, чтобы тебе не отвлекаться от готовки.
И прежде, чем Таня успела что-либо сказать или сделать, тонкие, унизанные кольцами пальцы Виктории Сергеевны скользнули в её кошелёк. Они ловко, почти не глядя, выудили не одну, а три тысячные купюры. Две из них были отложены на оплату коммунальных услуг, а третья – остаток Таниной зарплаты, который она хотела потратить на новые джинсы. Старые уже совсем протёрлись.
Сердце у Тани ухнуло куда-то вниз и забилось часто-часто, как пойманная птица. Она смотрела на эти пальцы, нагло хозяйничающие в её личном пространстве, и чувствовала, как щёки заливает горячая краска унижения. Это было не просто воровство. Это была демонстрация власти. Пощёчина.
В дверях комнаты появился Толик. Он уже переоделся в домашние треники и растянутую футболку. Он увидел эту сцену: его мать с рукой в кошельке жены, застывшая Таня с искажённым от обиды лицом. И он промолчал. Он просто отвёл глаза, прошёл к дивану и с шумом плюхнулся на него, взяв в руки пульт. Щёлк! – и комната наполнилась бодрыми звуками какой-то телепередачи.
Мир для Тани в этот момент сузился до трёх точек: рука свекрови в её кошельке, отвернувшийся муж и оглушительный щелчок пульта.
Виктория Сергеевна, ничуть не смутившись, извлекла деньги и аккуратно сложила их в карман своей «царской мантии».
– Вот и славно, – сказала она бодро. – Я быстро, туда и обратно. А ты, Танечка, не забудь лавровый листик в суп добавить. Для аромата.
Она вышла, оставив за собой шлейф приторно-сладких духов и звенящую тишину, которую не мог заглушить даже телевизор.
Таня медленно закрыла кошелёк. Руки её дрожали. Она подошла к дивану и встала перед мужем. Он упорно смотрел в экран, где какой-то весёлый ведущий рассказывал о пользе утренней зарядки.
– Толик, – тихо сказала она.
Он не ответил.
– Толик, ты всё видел.
Он дёрнул плечом, не отрывая взгляда от телевизора.
– Ну и что? Маме же на продукты надо. Не чужой человек, – буркнул он.
– Она взяла три тысячи. На творожок и масло? И она даже не спросила. Она просто залезла в мой кошелёк. В мой. Кошелёк.
Таня произнесла эти слова по слогам, надеясь, что так до него дойдёт вся дикость ситуации. Но Толик только поморщился.
– Ой, Тань, не начинай, а? Вечно ты из мухи слона делаешь. Ну, взяла и взяла. Отдаст, если останется. Мама не обеднеет на наши деньги, и мы не обеднеем. Мы же семья.
«Семья», – горько подумала Таня. Какая же это семья, если в ней один человек может безнаказанно унижать другого, а третий делает вид, что ничего не происходит?
Она вернулась на кухню. Суп кипел, выпуская ароматные клубы пара. Таня механически убавила огонь, бросила в кастрюлю лавровый лист, как велела свекровь. А внутри у неё всё кипело и бурлило похлеще любого борща. Обида была такой острой, такой физически ощутимой, что, казалось, её можно было потрогать. Хотелось кричать, бить посуду, высказать всё, что накопилось за эти годы. Но она сдержалась.
Она посмотрела на своё отражение в тёмном стекле кухонного окна. Усталая женщина, почти сорок лет. От прежней весёлой девчонки с ямочками на щеках почти ничего не осталось. Только взгляд стал другим – внимательным, оценивающим. И в этом взгляде сейчас зажёгся холодный огонёк.
Нет, она не устроит скандал. Не сейчас. Это было бы слишком просто и предсказуемо. Виктория Сергеевна тут же разыграла бы сердечный приступ, Толик обвинил бы её в жестокости, и в итоге она же осталась бы виноватой. Так было всегда.
Она дождётся своего момента. Удобного, правильного момента. Когда все будут расслаблены и не будут ждать удара. И она вернёт этот долг. Не деньгами, нет. Она вернёт его тем же унижением. Так, чтобы дошло до всех. И до хитрой, самовлюблённой свекрови, и до её бесхребетного сына.
Она медленно помешивала суп, и на её губах появилась едва заметная, жёсткая улыбка. План начал зреть в её голове, обрастая деталями, как снежный ком.
Дни потекли своим чередом. Виктория Сергеевна вернулась из магазина с полной сумкой. Там действительно были и творог, и масло, и сметана. А ещё – дорогая копчёная колбаса, которую любила только она сама, баночка красной икры «по акции» и новый глянцевый журнал о жизни звёзд. На вопрос Тани, где же закваска для огурцов, свекровь лишь отмахнулась:
– Ой, забыла совсем! Столько всего в голове, ты же понимаешь. Ну ничего, в следующий раз куплю.
Деньги, конечно, никто не вернул. И даже не заикнулся об остатке. Таня не напоминала. Она ждала.
На работе, в гуле машин и резком запахе специй, она прокручивала в голове предстоящий разговор. Её подруга и напарница Света, женщина боевая и разведённая, выслушав её историю, только присвистнула.
– Танька, ты святая! Я бы свою свекруху за такое…, да я бы ей эти деньги по одной купюре в халат её персидский зашила! Чтобы помнила! А мужу твоему вообще отдельный котёл в аду приготовлен, для таких вот «маменькиных защитников».
– Да я не хочу скандала, Свет. Устала я от них, – вздыхала Таня, ловко орудуя ножом. – Хочу сделать так, чтобы тихо, но больно. Чтобы поняли.
– Ну, смотри, – качала головой Света. – Тихо-то оно может и не получится. Такие, как твоя Виктория, слов не понимают. Они только силу чувствуют. Когда им по носу щёлкнешь, да посильнее.
Разговоры со Светой немного отвлекали, но, возвращаясь домой, Таня снова погружалась в вязкую атмосферу своего семейного болота. Толик вёл себя так, будто ничего не произошло. Он ел Танин суп, хвалил (если свекровь не слышала) её котлеты и смотрел свои сериалы про бандитов. Виктория Сергеевна же, наоборот, стала ещё более елейной и заботливой. Она постоянно совала Тане под нос вырезки из газет с советами для хозяек.
– Танечка, посмотри, как интересно тут пишут про удаление накипи в чайнике. Оказывается, лимонная кислота – это прошлый век! Сейчас все используют специальный раствор. Надо будет купить, а то наш чайник совсем зарос. Это же вредно для здоровья, такой водой Толеньку поить.
Или:
– Дочка, я тут в журнале прочитала, что шторы нужно стирать не реже, чем раз в три месяца. А мы когда наши стирали? Перед Новым годом, кажется? Вся пыль в квартире от них. Это же аллергия может у сыночка начаться!
Каждое её слово было маленькой шпилькой, уколом, который должен был напомнить Тане, кто в доме настоящая хозяйка, мудрая и заботливая. Таня слушала, кивала и молчала. Она копила. Не злобу, нет. Скорее, холодную, трезвую решимость.
Она начала замечать мелочи, на которые раньше не обращала внимания. Как свекровь, разговаривая по телефону со своей подругой Клавдией Петровной, понижает голос, когда Таня входит в комнату. Как она прячет в своей тумбочке дорогие шоколадные конфеты, которые «ей нельзя, от них сахар поднимается», и ест их по ночам, когда все спят. Как она перекладывает вещи в общем холодильнике, отодвигая Танины кастрюли на задний план, а свои баночки и скляночки выставляя вперёд.
Это была тихая, ползучая оккупация её жизни, её пространства. И кошелёк был лишь последней каплей, верхушкой айсберга.
Удобный момент представился через две недели. Приближался день рождения Толика. Обычно его отмечали скромно, по-семейному. Но в этот раз Виктория Сергеевна решила устроить настоящее торжество.
– Сорок пять лет – это же дата! – вещала она за ужином. – Юбилей почти! Надо позвать родственников. Мою сестру Веру с мужем, твою, Таня, маму, ну и Клавдию Петровну, конечно, она Толеньку с пелёнок знает.
Таня внутренне напряглась. Сборище родственников – это всегда испытание. Вера, сестра свекрови, была женщиной громкой и бесцеремонной, считавшей своим долгом дать всем непрошеные советы. Её муж, дядя Коля, после второй рюмки начинал рассказывать пошлые анекдоты. А Клавдия Петровна, лучшая подруга свекрови, была главной сплетницей их подъезда.
– Мы накроем стол, как положено, – продолжала Виктория Сергеевна, не замечая Таниного настроения. – Я сделаю свою фирменную селёдку под шубой и оливье по старинному рецепту, с рябчиками… ну, с курицей, ладно. Таня, на тебе горячее. Придумай что-нибудь эдакое. Чтобы не стыдно было перед людьми.
Толик, услышав про праздник, оживился.
– О, отлично! А торт будет? С кремом?
– Всё будет, сыночек, всё для тебя! – проворковала Виктория Сергеевна, бросив на Таню многозначительный взгляд.
И вот тут-то Таня поняла. Это он. Её час.
За несколько дней до праздника она начала подготовку. Она взяла на работе отгул, якобы для генеральной уборки. Весь день она драила квартиру, мыла окна, стирала шторы. Виктория Сергеевна наблюдала за её кипучей деятельностью с одобрительной усмешкой, изредка давая ценные указания из своего кресла.
Вечером, когда свекровь уселась смотреть свой любимый сериал, а Толик ушёл в магазин за пивом, Таня приступила к главной части своего плана. Она зашла в комнату свекрови. Та всегда держала свою сумку на трюмо, рядом с флаконами духов и фотографией молодого Толика в матроске.
Сердце снова заколотилось, как тогда, на кухне. На мгновение Тане стало стыдно. Она сейчас поступала точно так же, как её свекровь. Но она тут же отогнала эту мысль. Это была не кража. Это был акт справедливости. Восстановление баланса.
Она открыла сумку. Внутри, в отдельном кармашке, лежал пухлый бордовый кошелёк. Таня знала, что свекровь только вчера получила пенсию. Дрожащими пальцами она открыла его. Аккуратные стопки купюр лежали в отделениях. Таня взяла ровно три тысячи. Ни копейкой больше, ни копейкой меньше. Ту самую сумму. Она быстро положила деньги в свой карман и вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
На следующий день она пошла по магазинам. Она купила всё необходимое для праздничного стола: свежее мясо для запекания, дорогие овощи, фрукты, банку хороших маслин. А потом зашла в магазин бытовой техники. Она долго ходила между рядами, выбирая. Наконец, её выбор пал на красивый электрический чайник из нержавеющей стали, с синей подсветкой при кипячении. Он стоил почти две тысячи рублей. Именно о таком давно мечтала Виктория Сергеевна, постоянно жалуясь на их старый, обросший накипью чайник.
Оставшуюся тысячу она потратила на подарок для Толика – новую удочку, о которой он давно говорил.
Вернувшись домой, она спрятала чайник в шкаф. Весь вечер она была подчёркнуто вежлива и мила. Она обсуждала со свекровью меню, соглашалась со всеми её идеями и даже похвалила её выбор скатерти. Виктория Сергеевна была в прекрасном настроении и не замечала ничего необычного. Пропажу денег она, видимо, ещё не обнаружила. Она редко пересчитывала свою пенсию, будучи уверенной, что в её «крепости» никто не посмеет посягнуть на её сокровища.
И вот настал день икс.
С самого утра на кухне царило оживление. Таня колдовала над горячим, свекровь доводила до совершенства свои салаты. К вечеру стол ломился от яств. Квартира наполнилась гомоном гостей. Приехала тётя Вера с дядей Колей, пришла Танина мама, тихая и интеллигентная женщина, которая всегда немного терялась в шумной компании родственников мужа. Последней, с опозданием, прибыла Клавдия Петровна, принеся с собой последние подъездные новости и торт «Птичье молоко».
Сели за стол. Толик, сияющий именинник, принимал поздравления. Первые тосты, звон бокалов, комплименты хозяйкам. Виктория Сергеевна была в своей стихии. Она рассказывала смешные истории из Толиного детства, кокетничала с дядей Колей и периодически бросала на Таню покровительственные взгляды.
Таня была спокойна, как никогда. Она улыбалась, поддерживала разговор, подливала гостям напитки. Она ждала.
И вот, после горячего, когда все немного расслабились и разомлели, Виктория Сергеевна решила, что пора пить чай с тортом.
– Танечка, поставь-ка чайник, – распорядилась она.
Таня кивнула и пошла на кухню. Но вместо того, чтобы включить старый чайник, она достала из шкафа коробку.
Она вошла в комнату с большой, нарядной коробкой в руках и поставила её на стол прямо перед свекровью.
Все замолчали и с любопытством уставились на неё.
– Это вам, Виктория Сергеевна, – мягко сказала Таня. – Подарок.
Свекровь удивлённо захлопала ресницами.
– Мне? Но ведь день рождения у Толеньки…
– У Толика свой подарок, – улыбнулась Таня, кивнув на удочку, прислонённую к стене. – А это – вам. В благодарность.
Виктория Сергеевна, заинтригованная и польщённая таким вниманием, начала распаковывать коробку. Гости с интересом наблюдали.
– Ой, какой красивый! – ахнула тётя Вера, когда на свет появился блестящий чайник.
– С подсветкой! Как в рекламе! – восхитился дядя Коля.
Виктория Сергеевна смотрела на чайник, и на её лице отражалась целая гамма чувств: удивление, радость, недоумение.
– Спасибо, Танечка… Я даже не ожидала… – пролепетала она. – Такой дорогой, наверное…
И тут Таня нанесла свой удар. Тихо, с той же милой улыбкой.
– Ну что вы, Виктория Сергеевна. Это же на ваши деньги куплено.
В комнате повисла тишина. Такая густая, что, казалось, её можно резать ножом.
– Как… на мои? – не поняла свекровь.
– А так, – Таня посмотрела ей прямо в глаза. Её голос не дрогнул. – Вы же недавно брали у меня из кошелька три тысячи. На «семейные нужды». Вот я и решила, что новый чайник – это самая что ни на есть семейная нужда. Вы же сами говорили, что наш старый никуда не годится, для здоровья вредно. Так что я просто исполнила ваше желание. И на удочку Толику хватило. Всё до копеечки ушло на семью, как вы и любите.
Она замолчала. И в этой тишине все взгляды медленно переползли с Таниного спокойного лица на лицо Виктории Сергеевны, которое начало стремительно менять цвет, превращаясь из персикового в пунцовый, а затем и в бордовый. Клавдия Петровна приоткрыла рот, чтобы ничего не пропустить. Танина мама испуганно смотрела на дочь. А Толик… Толик сидел, вжав голову в плечи, и, казалось, хотел провалиться сквозь землю…